– А не будет скучно? – спрашивает Ника. – Вы же и так почти совсем без времени.
– Не будет, – уверенно отвечает Чезаре. – Время – великий разрушитель. Нет времени – нет разрушения, нет страдания. Настоящая гармония возможна только в мире без времени.
– И как же вы хотите перекрыть эти… «ножки»? – спрашивает Ника.
– Мы бы никогда не додумались, если бы не живые. Когда они установили Границу, то проводимость информационных каналов, «ножек», резко упала, как будто внутри каждой возникла своя небольшая граница.
– Я правильно понимаю, – говорит Лёва, – что до Проведения Границ во всех областях время текло примерно так же, как в… нынешнем Заграничье?
– Не совсем, – качает головой Чезаре. – В нынешнем Заграничье время берет свой исток. Множество «пузырей» цепляются к тому, что называлось раньше Областью Живых. Через «ножки» этих «пузырей» время проникало в наш мир, но постепенно истончалось, стиралось, тратилось – и в результате до дальних областей почти ничего не доходило. Даже тогда там царил покой.
– Сейчас там курорты, – вставляет Майк, – я был с новым отцом… с отчимом. Очень круто!
– Короче, Проведение Границ показало всем нам дорогу к избавлению от времени. Поэтому мы поддерживаем живых из Заграничья, а они оказывают нам братскую помощь. Чем прочнее Граница, тем надежней защищен любой «пузырь» в нашем мире.
– Постойте, – говорит Лёва, – но если живые укрепляют Границы, почему между областями можно путешествовать только в сопровождении живых? Откуда берется их магическая сила?
Чезаре улыбается:
– Магическая сила, конечно, бредни. Просто среди живых есть тренированные люди…
– Шаманы и орфеи, – кивает Лёва.
– Да, а еще – невозвращенцы. Те, кто не мертв, но добровольно пребывает здесь. Никакой магической силы у них нет, но фактически они – проводники времени, агенты перемен. Неслучайно говорят, что все изобретения и открытия сделаны именно такими людьми.
То есть Граница отделяет обычных мертвых от обычных живых, думает Лёва. А такие, как Орлок или Маринин дядя, свободно перемещаются туда-сюда, и каждое перемещение усиливает информационный обмен и ослабляет Границу. Поэтому чем активнее торговля с Заграничьем, тем больше сил надо тратить на укрепление Границы. И каждый новый орфей или шаман, каждый новый сотрудник Учреждения ослабляет Границу.
Лёва на секунду воображает сумасшедшего, который правой рукой строит стену из детских кубиков, а левой ее разрушает. Без остановки, без передыху. Без смысла.
Или все-таки в этом есть смысл, просто я не понимаю, спрашивает себя Лёва, а тем временем Чезаре резко проводит на листе Границу, отделив все пузыри от гигантской плоской лепешки, похожей на медузу.
– У нас, в Банаме, до недавних пор все было хорошо. Но вью-ёркцы своей тюрьмой и своим гарнизоном пробили в оболочке нашего «пузыря» огромную брешь… Смотрите: это мы, а вот это – Вью-Ёрк. Нас связывают даже два канала, и по обоим беспрерывно двигаются туда и обратно заключенные, товары, солдаты, агенты Конторы, обслуга тюрьмы и гарнизона… Даже если живые укрепят свою Границу, это не поможет – бесконечный информационный обмен превращает нашу область в проходной двор, в придаток Вью-Ёрка. Поэтому мы и хотим убрать солдат и закрыть тюрьму. Мы ничего не имеем против вью-ёркцев – мы просто защищаем свою целостность.
Как интересно, думает Лёва. Значит, Проведение Границ аукнулось по всем областям Заграничья… насильно изолировало их друг от друга. И если бы в свое время Гошиным родителям удалось обрушить Границу, это отозвалось бы повсюду, даже в Банаме.
– Наша борьба трудна, – продолжает Чезаре, – мы не думаем, что победим завтра. Но врагу с нами не справиться, не переловить нас. Мы разбиты на мелкие независимые группы. У нас нет единого командования, глава каждого отряда – сам себе командир.
– Я думал, – говорит Лёва, – вы самый главный.
– Нет, – улыбается Чезаре. – Я, может, знаменитый, но таких отрядов, как мой, очень много. Иногда мы совещаемся, но у нас нет единого вождя, никто не отдает нам приказы. И это – наше преимущество перед теми, кто работает на Контору. Кроме того, Контора далеко, и они не знают нашей страны так, как мы.
– Мы поддерживаем ваши идеи, – строго начинает Марина. – И мы уверены, что нужно разрушить тюрьму, а военный гарнизон должен покинуть Банаму и вернуться домой. Но мы бы хотели начать с тюрьмы. Там сейчас наш товарищ… и, если его не освободить, Контора получит ценнейшую информацию, благодаря которой сможет развязать новую войну и, возможно, даже разрушить Границу.
Лёва видит, как дернулась Ника. Неужели она не понимает, что Марина врет… ну, то есть идет на военную хитрость, чтобы спасти Гошу? Нет, вроде успокоилась. Только бы Чезаре поверил!
– Этого не случится, – решительно говорит Чезаре, – мы совершим налет на тюрьму. Даже если не уничтожим ее с первого раза, освободим вашего товарища и предотвратим разрушение Границы. Сколько дней у нас есть на подготовку операции?
– Нисколько, – отвечает Марина. – Чем скорее – тем лучше. У нас уже давно нет от него вестей.
– Не беспокойтесь, – кивает Чезаре, – у нас в тюрьме свои люди, мы наведем о нем справки. Оружие и боеприпасы закажем сегодня же. Они прибудут в среду, и в четверг мы нападем.
– Прекрасно, – говорит Марина, и Лёва еще раз удивляется тому, как решительно она говорит, – мы будем на связи. И кстати, о боеприпасах. Можете заказать для нас два боекомплекта к пистолетам «Хирошингу-2001», сорок пятый калибр, магазин на двадцать патронов?
Чезаре кивает и делает пометку в блокноте.
– «Хирошингу-2001», – с уважением говорит он. – Специальная модель, увеличенная убойная сила. Достойное оружие.
Снег падает пушистыми хлопьями, они планируют, как парашютики, опускаются медленно, словно в кино. Никита рассказывал, что в некоторых областях Ниппонии цветет вишня – и все приходят любоваться, как опадают белые лепестки, даже из других областей приезжают. Да уж, ниппонцы знают толк в прекрасном, в этом им не откажешь, думает Лёля и представляет, что снег за окном автобуса – это лепестки. Не получается: лепесток не прилипает к стеклу и не сползает мокрой нашлепкой.
Ну и ладно. Лёля улыбается и, спохватившись, начинает проталкиваться к выходу – надо же, чуть не проехала свою остановку!
Она легко выпрыгивает из автобуса (главное – не угодить в лужу под мокрым снегом) и бежит по широкой лестнице Основного Здания. В такие минуты Лёля любит представлять себя со стороны: красивая девушка, в короткой шубке, джинсах в обтяжку и франкских сапожках. Первокурсница Университета, лучшего вуза страны.
На середине лестницы ее догоняет Глеб:
– Привет, Лёль!
– Привет!
В мертвых фильмах люди при встрече целуют друг друга в щеку. Вот было бы странно, если бы она, приходя на занятия, целовалась со всеми мальчишками!
Помпезное, богато украшенное шпилями и скульптурами Основное Здание Университета – одна из пяти высоток столицы. У основания широкой лестницы – две статуи, слева и справа: пограничник с собакой и спортсменка с веслом, оба под три метра ростом. Никита рассказывал, что еще десять лет назад был обычай – первокурсники на первое сентября забирались на постамент и садились верхом на собаку, но потом кто-то свалился, и ректорат строго запретил такие забавы. То есть нельзя сказать, будто до этого они были разрешены, пояснил Никита, но тут пообещали отчислить любого, кто попробует туда залезть.
Отец Никиты – профессор филфака, так что историю Университета Никита знает отлично. Иногда он, конечно, рассказывает совсем удивительное: мол, Основное Здание за пять лет до войны построили ветераны Проведения Границ, которых специально для этого арестовали и направили сюда под конвоем сотрудников Учреждения. Якобы все пять высоток так и строили. Лёля тогда спросила, почему не могли строить обычные строители, а Никита объяснил, что это что-то вроде жертвоприношения. Пять высоток – это же вершины звезды, вписанной в круг, она должна охранять столицу. Ну, считалось, чтобы усилить охранную силу, нужно было строить именно так.
Лёля, конечно, ему не поверила.
Глеб придерживает тяжелую дверь, Лёля ему улыбается. Ей кажется, Глеб немножко в нее влюблен. Это приятно. Многие мальчики влюблены в нее, а вот ей никто особо не нравится. Ну, может, немножко Никита – с широкими плечами пловца, светлыми локонами и циничной улыбкой человека, много повидавшего в жизни. Никита старше Лёли на два года: после школы не стал никуда поступать, а пошел в армию. Говорит, служил на Границе, но подробностей не рассказывает. Тоже, небось, была собака и автомат с серебряными пулями.
Лёля проходит мимо афиши университетского клуба – в пятницу снова показывают «Запас прочности». Может, еще раз сходить? Илья Гурамов такой красавчик! Точно, сначала в кино, а потом на дискотеку в Дом Студента. Главное – портвейна пить поменьше, чем в прошлый раз.
У лифтов, как всегда, очередь, так что Лёля с Глебом вбегают в аудиторию под треньканье звонка. Лёля садится на свободное место, достает тетрадку и бережно конспектирует все, что говорит молодой преподаватель у доски.
Обычный университетский день прилежной первокурсницы. После занятий Лёля вернется домой, подготовится к завтрашнему семинару, найдет предлог позвонить Никите (ой, надо уточнить задание!), вечером посмотрит с родителями телевизор, полчаса поваляется в ванне (маме как раз привезли италийские ароматические соли) и отправится спать.
Если спросить Лёлю о будущем, она скажет, что на отлично закончит Университет, потом, наверно, поступит в аспирантуру и пойдет работать в один из тех научных институтов, где умные и красивые люди изучают древнюю историю, а лучшие из них раз в пять-шесть лет даже ездят на конференции в Заграничье. И конечно, она выйдет замуж, не очень скоро, тут ни к чему спешить, – где-то на четвертом-пятом курсе, может, даже в аспирантуре. Муж, наверно, тоже будет историк, с широкими плечами и светлыми локонами… ну, как она любит, и у них, конечно, будут дети, скажем, мальчик и девочка или две девочки. А может, два мальчика? Нет, нет, этого она не переживет! Хотя, конечно, как получится, так получится.