Звенит звонок со второго урока.
– Ну, мы молодцы, – говорит Ника, – прогуляли урок! А я как раз с Гоши взяла слово, что он больше прогуливать не будет. А сама-то!
– Один раз – можно, – говорит Кирилл.
– Наверно, – смеется Ника. – Ну, все равно, пойду к Гоше. Он, небось, извелся весь – куда я подевалась.
Она спрыгивает с подоконника, но прежде чем куртки скроют ее, Кирилл успевает сказать:
– Ника, я так рад, что ты вернулась!
Она оборачивается и, улыбаясь, отвечает:
– А я-то как рада – ты даже не представляешь!
Конечно, они клялись, что теперь будут видеться гораздо чаще – и, конечно, первые две недели после возвращения выдались такими, что даже позвонить некогда. Еще бы! Четыре месяца пропущенных уроков! Хорошо еще, что Марине не надо подтягивать инглийский – уж в нем-то она обскакала всех одноклассниц, – но математика… физика… химия… даже история с литературой! Две недели Марина ложилась в двенадцать и поднималась ни свет ни заря, чтобы повторить домашку.
Но две недели прошли, и Марина позвонила Лёве, а Ника – Марине, и они сговорились в воскресенье съездить на Голубиные горы. Далековато от дома, но ведь тем интересней, правда? Нельзя же всю жизнь прожить на одном пятачке.
Особенно если только что вернулся из путешествия, какое мало кому выпадает.
Договорились встретиться у метро часов в двенадцать, чтобы хоть один день поспать утром. Правда, «часов в двенадцать» оказалось очень странным временем: для Марины – ровно в полдень, для Лёвы – минут на пять позже, а для Ники с Гошей… ну, это еще предстоит выяснить, потому что вот уже двадцать пять минут, а их все нет.
Марина с Лёвой сидят на скамейке, едят мороженое из вафельных стаканчиков. На первый взгляд – обычные школьники, девятиклассники, наверно, говорят об уроках, отметках, будущих экзаменах.
Видимость, конечно, обманчива.
– Как Шурка? – спрашивает Марина.
– Знаешь, нормально, – отвечает Лёва. – Она, конечно, очень испугалась… Мы вовремя успели – она только увидела его лицо и эту руку… он ее даже пальцем не тронул.
– Сколько ей? Одиннадцать?
– Десять. На три года меньше, чем было нам тогда.
– Ты рассказал ей, что это было? – спрашивает Марина и аккуратно откусывает кусочек вафельной стенки. Вот ведь смешно: уже взрослая девочка, почти девушка, а пломбир кажется таким же вкусным, как в детстве.
– Только в общих чертах, – вздыхает Лёва. – Злодей-шпион из Заграничья… мы вместе с сотрудниками Учреждения его ликвидировали… Ну, чтобы на книжку было похоже.
– Когда-нибудь, наверное, придется все рассказать.
– Да, – говорит Лёва, – когда она будет постарше.
Высунув язык, он вылизывает пломбир внутри вафельного стаканчика. Ну да, Марина помнит: Лёва любит, чтобы стаканчик остался почти пустой, и только тогда съедает.
– Знаешь, – говорит Лёва, – я все вспоминаю того старика… ну, хранителя музея.
– Да, – Марина поправляет каштановую прядку, растрепанную весенним ветром.
– Я ведь правильно тебя понял, когда ты сказала «давай»?
– Я сказала? – удивляется Марина. – Да, наверно. Но мне казалось, ты сам знаешь, зачем мы выстраиваемся в круг.
– Я знал, да, – соглашается Лёва, – но, понимаешь, у меня в ушах все это время кричала Шурка…
– Ты молодец, – говорит Марина, – правильно все сделал.
– Не знаю… – Лёва пожимает плечами. – Я, когда стрелял, вообще не думал, что этот старик – человек и что я его убью. Я помнил: нужно встать в круг и пролить чью-то кровь – а, вот как раз один подвернулся, бах! – и готово.
– Он же был мертвый.
– Неважно, – говорит Лёва. – Он сколько угодно мог быть мертвый, противный, злой, но я-то знаю, что вообще об этом не задумывался. Тогда я мог убить кого угодно… ну, не совсем кого угодно, но любого незнакомого человека – точно. И когда я это понял, мне стало страшно.
– А как ты хотел? – говорит Марина. – Чтобы твою сестру убивали, а ты сказал бы: постойте, дайте-ка я подумаю: можно убить вот этого старика или нет? Да и вообще – он наверняка был соратник Орлока, сторожил для него эту берлогу.
– Ну, сейчас-то что угодно можно придумать, – отвечает Лёва.
– А ты не придумывай, – говорит Марина. – Ты лучше мороженое ешь, а то растает.
И тут из метро появляются Ника с Гошей, держась за руки, улыбаясь, никуда не спеша, будто Марина с Лёвой не ждут их уже полчаса… А впрочем, в самом деле – куда спешить? Ведь сегодня воскресенье, и они решили погулять по Голубиным горам, как сотни обычных школьников.
Теперь Лёва рассказывает, как сильно он отстал у себя в школе. Да уж, о том, чтобы до конца года выйти в тройку лучших, придется, конечно, забыть. Ну, ничего: по геометрии он уже со всем разобрался, осталась только алгебра и спецсеминар Саши Бульчина, и то и другое – жутко интересно, одно удовольствие учить.
Гоша вздыхает. «Удовольствие учить» – это не про него. Тем более ему-то нагонять целых полгода. Ника, конечно, помогает, но все равно – столько навалилось! Да к тому же он решил вернуться в об-гру – вот так новость, Марина и не знала! – не для соревнований, конечно, а просто, чтобы быть в хорошей форме. Мало ли что случится.
Они идут по широкой асфальтовой аллее, среди сотен таких же гуляющих. Конечно, солнечный весенний день, деревья уже зеленеют, льда на реке почти не осталось – что же сидеть дома?
– Народу-то сколько, – говорит Марина. – Давайте свалим куда-нибудь, а?
Отличная идея! Тем более – вот и тропинка спускается по склону. Гоша бежит вперед, Лёва за ним, следом – Марина с Никой. Самый подходящий момент, чтобы задать вопрос.
– Ника, слушай, а у тебя с Гошей – роман?
Ника замирает, оборачивается через плечо.
– Наверно, – говорит она. – Хотя мне кажется, мы просто любим друг друга.
Разве «просто любим друг друга» и «роман» – это не одно и то же? – хочет спросить Марина, но ничего не говорит.
– А у тебя с Лёвой? – спрашивает Ника.
– Что – с Лёвой? – Марина даже останавливается. – Мы с ним две недели не виделись, какой роман, ты что?
– Ну, не знаю… – говорит Ника. – Он так на тебя смотрит…
Как он на меня смотрит? – думает Марина. Обычно смотрит, как всегда. Еще не хватало, чтобы он смотрел как-то по-особенному… с Марины вполне хватит Майка. Все друзья будут так смотреть – вовсе без друзей останешься.
Марина вспоминает, как при расставании Майк потянулся к ней и прошептал на ухо: Марина, я всегда буду тебя любить. Два года назад они еще были одного роста, и Марина думает, что всегда – это как раз слово для Заграничья.
Впрочем, почему только для Заграничья? Вот мы всегда будем друзьями, теперь уж точно.
Или снова разбежимся по своим делам? Или мы можем быть вместе, лишь когда одному из нас угрожает опасность?
Мы взрослеем, думает Марина, мы становимся разными.
Но разве то, что мы пережили, не объединило нас навсегда? Если не общая победа, то общая боль, общая скорбь – по Арду Алурину, по Зиночке, погибшей на Белом море, по Сандро, погибшему при штурме тюрьмы?
– Ух ты! – кричит откуда-то снизу Гоша. – Вы знали, что здесь есть?
И Марина с Никой бегут вниз по тропинке – что же там такое? Что это еще за ух ты?
Да, в самом деле «ух ты!»: над рекой нависает площадка, на ней памятник. Два человека смотрят вдаль, точнее – на панораму столицы.
– О, я и забыл! – восклицает Лёва. – Это же Гарин и Сердцев, мы их в шестом классе проходили. Они лет за двадцать до Проведения Границ дали клятву, что освободят живых, разрушат власть мертвых и так далее и тому подобное.
Хотели, значит, изменить мир, думает Марина, как мы когда-то. Только что делать, если мир не хочет меняться? Вот мы опять чуть не погибли, едва не сгинули в промежуточных мирах, побывали в Заграничье – даже в трех областях, – спасли Шурку, убили Орлока, вернули людям аккумулятор, чтобы предотвратить новую войну, – а мир все равно не изменился.
Похоже, мир не удастся изменить – удастся разве что понять, как он устроен. Тоже неплохо, между прочим.
Да и нужно ли менять этот мир? Марина подходит к краю обрыва, смотрит на бескрайний горизонт, прорезанный шпилями пяти высоток, слышит счастливое чириканье весенних воробьев… Что тут менять? Все и так хорошо.
Она поворачивается к друзьям и говорит то, о чем и не думала еще пять минут назад:
– Знаете, а я, наверно, пойду в Академию.
Они замирают, все трое. Лёва смотрит изумленно (и, да, похоже, Ника права – не просто изумленно, а именно так на тебя смотрит), Гоша не сводит глаз с Ники, а Ника стоит, сжав кулаки… кажется, сейчас бросится на Марину.
Но нет, конечно, нет. Ника через силу улыбается и говорит:
– Ты шутишь?
– Нет, – отвечает Марина, – не шучу. Но я еще не решила, я только думаю.
– Хорошо, – говорит Ника, – думай дальше. Чтобы тебе лучше думалось, я кое-что расскажу. Я вообще-то не хотела, но раз ты думаешь…
– Давай, – Марина садится на скамейку у подножия памятника.
– Я поняла, какой был план, – говорит Ника. – Никто не предполагал, что мы можем убить Орлока. Наоборот – все ждали, что Орлок убьет нас. Это помогло бы ему закрепиться здесь… ну, или там… короче, окончательно покинуть мир дважды мертвых. Поэтому нас специально отправили из Банамы в эту область, не дав никого в помощь. Они просто ждали, пока Орлок наберется сил, чтобы нас атаковать. Если бы мы не сообразили вытащить его отсюда, он бы не только убил Шуру – он бы поднакопил еще энергии, чтобы уничтожить нас наверняка. По крайней мере – меня.
– Да, – кивает Марина, – это очень похоже на правду. Так бы оно, наверно, и было. Хорошо, что мы справились.
– Погоди, – говорит Гоша. – Если Орлок снова придет – мы ведь снова его убьем?
– Надеюсь, не придет, – отвечает Марина. – Но если придет – убьем, да. Если сможем – убьем.
– Сколько раз придет, столько раз и убьем, – говорит Гоша, – верно? Так вот, Марина, для меня, для меня и для Ники, нет разницы между Орлоком и Конторой, Орлоком и Учреждением. Сколько раз сможем – столько р