Усилитель все еще работает, Гошина мама кричит: выключайте, выключайте скорее! – и Ника видит, как оставшийся в живых оператор ищет тумблер, – но тут черная струя из полыньи с ядовитым шипением бьет ему в лицо, и он падает, содрогаясь. Со всех сторон слышен треск ломающегося льда, предсмертные хрипы, вопли ужаса, Ника бежит к усилителю, но Марина опережает ее, вырвав силовой кабель из разъема.
И тут в морозном воздухе скрежещет механический голос:
– Хватит!
Ника оглядывается: немногие оставшиеся в живых сбились в кучу, луч прожектора по-прежнему упирается в снежный сугроб, снова превратившийся в остров, – и на гребне возвышается гигантская изломанная фигура, сверкающая, точно рыцарь в латах; огромное оригами из ледяных призм и сосулек.
С хрустом поднимается остроконечная рука, там, где должно быть лицо, сдвигаются полупрозрачные пластины, и над заснеженной бухтой снова раздается голос, от которого даже морские чудовища замирают, точно замороженные заживо:
– Приветствую вас, мои юные живые друзья!
Ника подбегает к Гоше и вцепляется в его руку: этот голос ни с чем не спутать.
То, что они хотели предотвратить, случилось: Орлок Алурин вернулся.
– Страшно… страшно мило, что вы меня вызвали именно сюда, – скрежещет голос. – В глубинных мирах трудно найти себе подходящее тело, и в другом месте я был бы огромной изменчивой медузой, но здесь холод замораживает любые текучие формы – и я рад, что снова могу говорить, смеяться и двигаться.
Одно из чудовищ выставляет из воды бугристую голову; опершись на нее, Орлок преодолевает узкий пролив, отделяющий остров от берега. Длинные острые ноги вонзаются в окровавленный снег, Орлок медленно, шаг за шагом приближается к Нике и ее друзьям.
– Говорить, смеяться и двигаться, – повторяет он и выдергивает из сугроба чью-то оторванную конечность.
Ника крепче сжимает Гошину руку и слышит, как где-то за спиной истошно кричит его мама – испуганным, совсем невзрослым голосом.
Пальцы Орлока – на каждой руке по два – напоминают ледяные клешни, зажатая между ними нога хрустит. Орлок бросает свою добычу в море – и вода тут же вскипает: в глубине подводные твари продолжают пировать.
– Я вижу, вы правильно понимаете ситуацию, – дядя Коля с трудом сдерживает дрожь в голосе. – Нам в самом деле имеет смысл поговорить.
– А с кем мне здесь говорить? – спрашивает Орлок. – С вами? Или с этими четырьмя молодыми людьми? – он протягивает ледяную острую руку к Нике. – Говорить мне с ними не о чем, хотя, конечно, у меня есть на их счет планы. О да, интересные, подробные, развернутые планы!
Орлок смеется – и его смех скрежещет, словно шестеренки трутся друг о друга. Он движется неуклюже и медленно, но все равно – шаг за шагом все ближе и ближе.
Все повторяется, думает Ника, но сегодня у меня нет серебряного ножа. А если бы и был – вряд ли бы помог. Все закончится там, где и должно было закончиться когда-то.
Ну что же, мы выиграли пять с лишним лет – и, по крайней мере, те, что я была с Гошей, получились прекрасны. Дело того стоило.
Она поворачивается к Гоше, сдирает шарф с его лица и целует в губы. На морозе поцелуй получается сухим и колючим.
– Голубки! – опять смеется Орлок, но когда затихает его смех, Ника слышит далекий небесный стрекот. Она поднимает глаза – к ним стремительно приближается маленькая светлая точка.
Дядя Коля облегченно вздыхает:
– Ну вот, я же говорю. Вам тут есть с кем побеседовать.
Вертолет садится на ровную площадку подальше от черной, кишащей чудовищами воды, в снег спрыгивают вооруженные мужчины – по выправке сразу видно учрежденцев, – а следом спускается грузная фигура в ярком мертвом анораке.
– Ах, Орлок, Орлок, – слышит Ника усталый голос Юрия Устиновича. – А без бойни – никак? К чему этот гиньоль? Осьминоги с клешнями, глубоководные барракуды, летающие медузы… фу. Я же хотел просто побеседовать. Мы не первый год знакомы, ты же знаешь: мы с тобой всегда договоримся.
Механический ледяной смех разносится над замерзшим берегом:
– О чем будем договариваться? Что тебе нужно на этот раз?
Юрий Устинович брезгливо перешагивает через тело мертвого оператора.
– Если не возражаешь, – говорит он, – я бы поговорил вдвоем.
– А наши юные друзья? – спрашивает Орлок. – У меня на них планы.
– Не волнуйся, – отвечает Юрий Устинович. – Никуда они не денутся.
Они отходят в сторону – угловатый ледяной гигант и коренастый немолодой мужчина в мертвом анораке.
– Дядя Коля, – говорит Марина, – мы что, опять приманка?
– Ну, если честно, я такого не ожидал, – отвечает дядя Коля. – Но кончилось-то все хорошо? Ищеев успел вовремя, все мы живы-здоровы.
– Все мы? – взрывается Ника. – А они? – она обводит рукой окровавленное снежное поле. – Они не в счет?
– Вот ты, Ника, умная девочка, – говорит дядя Коля, – так додумывай мысль до конца. Я тебя знаю лет пять – и все эти годы ты твердишь, что Граница должна быть разрушена, живые и мертвые должны ходить туда-сюда, и вообще – между нами нет никакой разницы. Ну, так если разницы нет – чего тут такого стряслось? Сколько-то живых стали мертвыми? Но если нет разницы – нет и проблемы. А хочешь свой мир без границ – так сначала у себя в голове границы убери, а потом поговорим!
Потом поговорим, думает Ника. Если мне удастся отсюда выбраться – живой или мертвой, – мы поговорим. О да! Я не раз убивала мертвых – надо, в конце концов, убить живого. Потому что есть живые, которые хуже мертвых: ведь мертвые не могут измениться, а живые сами выбирают, какими быть. Можно стать как Гоша, можно – как Гошина мама, а можно – как Маринин дядя. И будь у меня сейчас нож – самый обычный, никакой не серебряный, – я бы не медлила ни минуты.
Ника смотрит на дядю Колю, и тот, зябко передернув плечами, отводит глаза.
Очень неприятно чувствовать себя дурой. Ника ведь сразу сказала: нельзя иметь с ними дела. А Марина понадеялась, что теперь-то, когда она в Академии, почти своя… и вообще, сама пришла, сама все рассказала… думала, получится что-то вроде сотрудничества, а получилось двадцать с лишним трупов и воскресший Орлок. Теперь они впятером сидят запертые на полярной станции, и снаружи воет ветер и выползают на берег чудовища, перебирая клешнями и щупальцами.
И все это – исключительно на ее, Марининой, совести.
Она мрачно оглядывает комнату. Ника сидит молча, как обычно, обняв колени. Гоша стоит рядом, слушая, что его мама отвечает Лёве на вопрос об устройстве усилителя:
– Ну да, так и есть, направленный усилитель излучения. Всё, что изобретено для пересечения Границ, работает на одном из двух принципов: оно либо помогает сосредоточиться, как свечи и тонератор, либо усиливает альфа-волны – те самые волны, которые вырабатываются в мозгу шаманов, когда они концентрируют внимание перед переходом. Соответственно, свечи и тонератор делают сильнее человека, чтобы облегчить ему переход, а усилители, наоборот, разрушают или, по крайней мере, истончают Границу.
– А еще есть специальные дыхательные техники, – неожиданно вставляет Ника и осекается, будто сболтнула лишнего.
– Ну да, – кивает Гошина мама. – Дыхательная техника – это как раз техника шаманов. Здесь, на севере, ее использовали для перемещения в мертвый мир задолго до Проведения Границ. Наверно, и сейчас используют.
– А усилитель давно придумали? – спрашивает Лёва.
– Довольно глупая история, – говорит Гошина мама. – Его открыли в нашем НСИ как побочный результат теоретических расчетов. Мы, разумеется, не собирались его строить, потому что наша цель – укрепление, а не ослабление Границ. Мы только описали принцип его работы в нескольких закрытых научных сборниках. Насколько я знаю, ребята из соседней лаборатории должны были разработать защитные меры, на случай, если усилитель используют мертвые – ну, для прорыва в наш мир. А то, что в Учреждении взяли наши наработки и сконструировали… я вчера глазам своим не поверила!
Выходит, не я одна оказалась дурой, думает Марина. Хотя это, конечно, слабое утешение.
Она подходит к Нике – та глядит в темное окно. Оборачивается, смотрит вопросительно, но вполне дружелюбно, вовсе не злится, как боялась Марина.
– Знаешь, – говорит она Нике, – ты была права. Зря мы связались с Учреждением. Я просто самоуверенная дура.
– Да ладно, – отвечает Ника. – Любой может ошибиться. Они, небось, тоже не этого хотели. Думали, наверное, выманить Орлока, расстрелять серебряными пулями… что-нибудь такое.
Марина хочет еще что-то сказать, но тут возвращается дядя Коля.
– Как там переговоры? – спрашивает Лёва небрежно, словно интересуясь, какая за окном погода.
– Плохо, – отвечает дядя Коля, – очень плохо.
Лицо у него серое, ни кровинки. Марина такого у него никогда не видела.
– Руководству нужен Орлок… им всегда нужен Орлок. На этот раз – как ключ к глубинному Заграничью.
– Ну, это, конечно, плохо, – говорит Марина, – но не так, чтобы очень плохо.
– Очень плохо то, что Орлок выдвигает условия. И одно из них – вы.
– В каком смысле – мы? – переспрашивает Лёва.
Но Марина уже поняла:
– Он хочет сквитаться с нами. За предыдущие два раза.
Дядя Коля кивает.
– И конечно, Юрий Устинович согласился, – говорит Ника.
Вот и все, думает Марина. Учреждение расплатится четырьмя жизнями за доступ к глубинному Заграничью, и Орлок покончит с нами там же, где пытался убить пять лет назад.
– Бежать? – предлагает Гоша.
– Куда? – отвечает Ника. – В полярную ночь? Если нас не съедят Орлоковы монстры и не поймают учрежденцы, мы просто замерзнем насмерть.
Вот и конец, думает Марина. Я была дурой – а теперь стану мертвой дурой или даже совсем никем, распылюсь по множеству мертвых миров, как грозился Орлок.
Ей хочется плакать от обиды и бессилия, но тут Гошина мама говорит:
– Бегите в Заграничье.
– Как? – спрашивает дядя Коля.