До Проведения Границ все, созданное живыми, принадлежало мертвым. В стране мертвых, той, что называют теперь Заграничьем, были построены огромные каменные пирамиды, куда свозили все, что делали живые. Когда человек становился мертвым, он забирал с собой все, что ему принадлежало. В древности — даже животных и близких людей, например, жен или детей. В школе они это еще не проходили подробно — древние времена проходят только в старших классах, а они пока только добрались до Мая. Впрочем, на уроке истории рассказывали об этих обычаях — незадолго до Проведения Границ они еще оставались в отсталых областях, — но все равно живые тогда были только рабами мертвых, во всяком случае, так говорили в школе и писали в книжках, но Гоша несколько раз видел, как скептически улыбался папа и подмигивала мама, стоило по телевизору заговорить о том, как Май принес живым свободу.
Из книг Гоша знает, что до Проведения Границ не было Нового года — был другой праздник, Возвращение, тот самый, в честь которого называют седьмой день недели. Этот праздник был посвящен Возвращению Мертвых — и когда Гоша был маленький, он думал, что речь идет о зомби, привидениях или даже мертвых шпионах, которые пересекают Границу, живут среди живых и вредят им. Теперь-то, конечно, он знает — мама объяснила, — что это было совсем другое Возвращение, когда одному мертвому удалось по-настоящему вернуться, снова стать живым. Его звали Бог, и когда сейчас люди говорят: «Слава Богу!» или «ей-Богу!» — это все осталось с тех пор, когда все живые верили в Бога.
Гоша и сейчас не может понять: что за смысл верить в мертвого, который вернулся? Вот если бы это был живой, который ходил к мертвым, как ходят орфеи или шаманы, — тогда другое дело.
Говорят, где-то в деревнях этот праздник до сих пор отмечают. Есть даже пророчество о том, что когда-нибудь всем мертвым удастся вернуться, снова стать живыми, тогда, мол, и наступит конец света. Когда во время войны мертвые перешли Границу, такие люди обрадовались, решили, что вот, сбылось все, что было предсказано, — и многие из них подались в приспешники мертвым, стали им помогать. Когда Павел Васильевич говорил об этих предателях, у него даже лицо менялось от ярости — видно было, он их ненавидел даже больше, чем самих мертвых.
Мертвые — это мертвые, что с них взять? А предать своих — что может быть хуже?
Впрочем, мертвые тоже разные бывают. Теперь-то Гоша знает это лучше других: в самом деле, не у каждого мальчика есть свой знакомый мертвый! Тем более мертвый, которого он с друзьями сам вызвал.
Неделю назад, когда Майк первый раз появился в заколоченном доме, Марина, Ника, Лева и Гоша поклялись, что никому об этом не расскажут: ни учителям, ни родителям, ни другим ребятам. Еще бы: они смогли открыть Границу, сделать дверь — и теперь, через эту дверь, к ним будет приходить мертвый! За такое, конечно, по головке не погладят.
Честно говоря, в тот, первый раз они здорово испугались. Думали, увидят привидение, а появился настоящий мертвый. Наверное, если бы он был взрослым, они бы просто убежали и, как нормальные дети, рассказали бы обо всем милиции или сотрудникам Министерства по делам Заграничья, коллегам дяди Коли. Но это был мальчик — и, кажется, перепуганный даже больше, чем они сами.
Обычный мальчик — только одетый сплошь в мертвые вещи, кроссовки, джинсы, футболку. Светловолосый, взлохмаченный, с большими голубыми глазами на бледном вспотевшем лице. Он казался совсем не опасным, он просто не мог оказаться шпионом или врагом — и еще он просил их о помощи, повторял, как заколдованный: «Спасите, ради Бога, спасите!»
Они замерли тогда, перепуганные, — и только Лева протянул мертвому мальчику руку и выдернул его из круга.
Сейчас Лева вместе со всеми носится по залу вокруг елки. Это последний класс, когда они отмечают Новый год вместе с малышней — восьмиклассники сегодня вечером пойдут на дискотеку, а Гошин класс топчется вместе с полутора сотней младших школьников на новогоднем маскараде, хотя какой уж тут маскарад, в седьмом классе! Вот было бы смеху, приди кто наряженный снежинкой или, скажем, космонавтом!
Разве что Марина, воспользовавшись случаем, пришла в своих знаменитых мертвых джинсах, сапогах на небольшом каблуке и клетчатой рубашке. Сказала: «Это ковбойский маскарадный наряд». Рыба только скривилась, но промолчала.
Сегодня Марина выглядит совсем взрослой — может, из-за каблуков?
Новогодняя елка напоминает девушку в длинном широком платье. Серебряный дождик сбегает вниз, как складки, разноцветные гирлянды свисают, как бусы, шары на кончиках ветвей — как кольца на пальцах.
Таких девушек описывают в книжках. Где-нибудь в далеких странах герой встречает вот такую красавицу — и влюбляется в нее. Все мальчишки читают об этом — и думают, что им тоже нужно влюбиться. Лева вечно влюблен в кого-то и всегда рассказывает об этом Гоше под большим секретом. То это была девочка с их двора, то Марина, теперь, наверное, Ника — и Гоше каждый раз смешно слушать Левины рассказы. Лева рыжий, нескладный, вовсе не похожий на героя книжек и фильмов — зачем ему влюбляться? Только смех один.
Из книжек Гоша знал: любовь — это когда все время думаешь о ком-то, представляшь себя рядом, волнуешься, что с ней, как она там? Это Гоше понятно: вот когда мама в командировке, как сейчас, он тоже за нее волнуется, тоже думает, что с ней? Папа говорит: уже неделю никаких вестей, ни звонков, ни телеграмм. Так, конечно, и раньше бывало — но Гоша все равно немножко беспокоится: вернется ли мама к Новому году, как обещала? Какой же Новый год без мамы? Еще хуже, чем без подарков.
Гоша смотрит на своих одноклассниц и думает: ни одну из них он бы не мог полюбить. Они все — обычные, обыкновенные. Может, это у них школа такая неудачная, может, просто с классом не повезло. Если бы с ним вместе училась такая девочка, как Леля, — тогда другое дело.
Быть смертницей — это же круто!
Вот бы она удивилась, если бы узнала, что Гоша знаком с настоящим мертвым! Смертники только хотят быть как мертвые — а у Гоши есть настоящий знакомый мертвый.
Но Леля об этом, конечно, не узнает — не только потому, что это тайна и Гоша дал слово. Просто Леля теперь с ним даже говорить не станет — после той истории с Вадиком. Гоша представляет, как это выглядело со стороны: всей шоблой на одного! И Гоша во главе, со своими приемчиками!
Нет, теперь, конечно, с Лелей ему лучше даже не встречаться.
Хотя интересно, конечно, как у Лели в школе отмечают Новый год. Она, наверное, уже ходит на дискотеку, серебряные молнии и расколотые сердца сверкают в свете танцевальных ламп, ноги в высоких ботинках отбивают ритм — все как в кино.
Гоша вздыхает: настроение у него испортилось.
Новогодняя елка похожа на что угодно, только не на елку. Настоящие елки — корявые, неправильной формы, с изогнутыми ветвями. В лесу они растут так тесно, что мешают друг другу, — только иногда на полянах можно увидеть аккуратную симметричную елочку, а под ее корнями обнаружить очистки лущенных белками орехов, словно остатки от новогоднего конфетти.
Гоша часто бывает в лесу, с мамой и папой — он хорошо знает, что такое настоящие елки.
Почему-то он вспоминает, как несколько лет назад, в четвертом классе, они отправились в такой однодневный лыжный поход. Сначала долго ехали на электричке, с трудом запихнув лыжи на верхнюю полку. За окном проносились заснеженные поля, сверкавшие солнечным серебром, Гоша читал книжку о детях-подпольщиках, помогавших готовить Проведение Границ (ту самую, в экранизации которой снимается сейчас двоюродный брат Илья), папа уткнулся в спортивную газету, мама сидела между ними, обнимая одной рукой Гошу, а другой — папу, и это было так здорово — вот они, все вместе, едут кататься на лыжах, — так здорово, что Гоша то и дело забывал про книжку, утыкался затылком в мамину подмышку, вдыхал мамин запах и, кажется, от удовольствия даже жмурился немного.
Потом они долго шли на лыжах. Папа с рюкзаком впереди разведывал дорогу, то и дело убегал вперед и снова возвращался, а Гоша шел, стараясь держать ровный темп, как его учили, а мама подбадривала, говорила: «Молодец! У тебя очень здорово получается!» А потом они устроили привал, развели костер, растопили в котелке снег и сварили густой суп из пакетика. Вот на этой прекрасной зимней поляне, окруженной елками, не похожими ни на что, кроме елок, папа сказал Гоше, что они давно хотели с ним поговорить, что он теперь уже совсем взрослый и поэтому ему нужно знать, что не все книжки хорошие, часть из них плохо написана и к тому же в них написана неправда. Почему-то Гоша сразу догадался, что речь идет о книжке, которую он читал в электричке, — но ничего не сказал, потому что папа рассказывал о том, что вовсе не все до Проведения Границ было так уж плохо. На самом деле во многом жизнь живых была лучше: они могли видеть своих мертвых, учиться у них, торговать с ними. Неправда, сказал тогда папа, будто все, что делали живые, отходило мертвым, — ведь до сих пор мы многое получаем от мертвых, а до Проведения Границ получали еще больше.
— Как вам объясняют в школе, что мертвые вещи настолько лучше наших? — спросил папа.
— Это потому, — ответил Гоша, — что мертвые еще с дограничных времен накопили много ценностей. И во время войны еще много от нас вывезли.
— Чушь, — сказал папа, а мама засмеялась, — полная чушь. Если бы так — то зачем было бы столько институтов, которые заняты только тем, что отправляют в Заграничье ученых шаманов, чтобы те привозили оттуда разные мертвые секреты и технологии? Откуда у нас появились телевизоры, и магнитофоны, и даже компутеры? Их же все придумали мертвые, а мы только скопировали.
Дело в том, объяснил папа, что в старые времена мертвые накопили не материальные ценности, а знания. Знания всех живых в самом деле в конце концов достаются мертвым. Более того, у мертвых есть свое, особое, Знание — и до Проведения Границ живые могли им свободно пользоваться. Сейчас, конечно, тоже есть специальные люди, которые это Знание добывают, — но раньше-то это могли делать все кто угодно!