– А кто она? Героиня то есть.
– Жертва жестокой шутки подруги.
Санчес смелыми штрихами нарисовал на постели девицу с раздувшимся животом. Застонав, этот персонаж повернулся симпатичным лицом к зрителям и рыдающим голосом заговорил:
– О! Как хочу я быстро убрать эту безобразную опухоль, но еще целую неделю она будет громоздиться на моем молодом теле…
– А что, – пожала плечами Вероника. – Это даже забавно. Давай.
Лицо героини смазалось и приобрело Вероникины черты (перед этим сценарист пару секунд пристально смотрел на нее, и компьютер отсканировал ее зрительный образ) – припухлые щеки и удлиненные глаза с тонкими ресницами, округлый подбородок с вмятинкой посредине.
– Ужас, – притворно поморщилась девочка.
Однако следить за «собой» было все-таки несравненно интереснее, чем за абстрактным персонажем. Поэтому на просмотрах неинтерактивных постановок Вероника почти всегда, если находилось приятное действующее лицо, придавала ему свои черты. Так же поступали и прочие ее знакомые театралы (за исключением сетевых критиков, конечно – те стремились к объективному восприятию действа).
А интерактивные Вероника после одного неудачного опыта остерегалась «просматривать». На таком сеансе вполне могли запихнуть твое сознание в чудовищного персонажа, совершавшего твоими руками столько гнусностей и говорившего твоим языком такие гадости (хорошие роли всегда почему-то доставались другим), что после «просмотра» еще несколько часов внутри колыхались раздражение и стыд. В общем, таково было Вероникино стойкое предубеждение. Сколько раз Дюгем ей говорил: «Да ладно, не понравится – выскочишь из сеанса», но без толку.
Голос за кадром, накладывающийся на стенания «Вероники»:
«Некая коварная девушка, уязвленная успехом Барби у парней и девчат, разнюхала ее сетевой адрес и отправила ей логическую бомбу с таймером, завернув ее в привлекательный розовый пакетик из-под конфетки. Бомбу, как водится, она купила у хакеров При этом снабдила презент надписью: „Любимой Барби от преданной Глафиры“.
Глафирой звали лучшую подругу Барби, с которой она многократно делила ложе, зачастую отвергая домогательства парней. На некоторых, кстати, она при этом наложила крупный штраф за сексуальную агрессию – и они, несчастные, страдали от сетевой импотенции.
Через сутки после употребления логическая бомба взорвалась в желудке у Барби. Программа стала непрерывно фиксировать состояние голода у своей хозяйки, а потому все время пичкала ее питательным раствором. Тот неиссякаемым потоком хлестал через катетер. Увлеченная свежим зрелищем некоего музыкального коллектива, Барби заметила свой раздувшийся живот слишком поздно, и тотчас поспешила покинуть Сеть. Но Глафира ли подкинула ей ужасный подарок?»
– Как она жестока! – воскликнула Барби, с ненавистью взирая на пупок, подобравшийся к самому ее носу.
– По-моему, тут у нас не вполне связно получилось, – встряла Вероника. «Ее» нервные телодвижения на экране прекратились. – Если она живет в воздушном дворце, то почему не может вызвать бригаду медиков для срочной очистки желудка? И обстановка в таком случае некорректная.
– Хм, – сказал Санчес. – Ты права.
Движением ладони он стер края экрана, покрыв их безликим серым пространством, затем просто увеличил масштаб, отчего все чужеродные признаки роскоши начисто исчезли из интерьера.
– Убери эту гадость, – гневно вскричала Барби, обращаясь, очевидно, к своей личной программе. Однако та, бестелесная, ответила:
– Сетевой закон гласит: «Любое изменение образа, транслируемого в Сеть, запрещено. Это относится как к косметическим новообразованиям на коже, способным исказить образ, так и к применению разнообразных предметов, закрывающих часть лица и тела настолько, что становится затруднительным оптическое распознавание его обладателя сетевой полицией…»
– Постой, – опять вмешалась наблюдательная Вероника. – Пусть у нее не было денег на операцию по вскрытию желудка или принудительную промывку. Но просто посидеть на унитазе она не догадалась?
– Тут вот в чем штука, – сказал Санчес. Дельное возражение девочки заставило его придать голосу уважительные нотки. – Ее программа все еще пребывает в уверенности, что Барби страшно голодает. А потому жестко заблокировала сфинктер, и устроить твою «промывку» нереально.
– Чушь какая-то. Ну так пусть она это нам растолкует! – воскликнула Вероника.
Находчивость сценариста, за секунду придумавшего такое толковое объяснение, ее удивила. Однако, к ее радости, Вероника вновь обнаружила трещину в его построениях и с радостью сунула в нее свой острый язычок:
– А как он управляет ее организмом, если она вышла из Сети?
– По радиомодему! – ухмыльнулся дизайнер-любитель. – Остался от младенческих лет.
На разрешение этой «неувязки» и доли секунды ему не потребовалось. Вероника, обессиленная творческой дискуссией, опрокинулась на спину и вонзила взгляд в проплывающее над ней облако простой шарообразной формы. Оно крутилось над ними подобно ротору в магнитном двигателе (только гораздо медленнее, конечно). Созидательный настрой девочки как-то разом рассеялся. Слишком уж ловок оказался Санчес в логических вывертах.
– А ты неплохой мыслитель, – похвалил ее парень, как бы ободряюще похлопывая девочку по плечу.
Но при этом он не удержался и провел ладонью до ее ключицы, скользнув по впадинке на девичьем теле длинными пальцами с синими ногтями. Вероника сделала вид, что размышляет над течением постановки, хотя теплая трава и облако действовали на нее слишком расслабляюще. А тут еще неожиданно и ветерок поднялся, листьями зашевелил.
– Продолжим? – скованно проговорил наемный сценарист.
– Ах, что-то я утомилась. – Вероника вытянулась, позволяя теплому ветру гладить свою розовую аристократичную кожу. – Ты уж без меня поработай, дружок. Не зря же я плачу тебе деньги?
37
Мышцы Тимы импульсивно сжались, побуждая его обратиться в бегство, но роль инспектора успела порядком въесться ему в мозг. Он остался на месте, усилием воли сохранив безмятежное выражение лица. Кроме того, его ноги буквально подкашивались от усталости, и куда-то еще бежать совершенно не хотелось.
Тима понял, что скрываться в холодных подземельях больше не хочет. В конце концов, он давно заготовил объяснение своим поступкам.
– О чем спор? – проговорил он.
– Это вы, лживые мальчик и девочка? – вместо ответа спросил обманутый бион. – В моей памяти хранятся ваши изображения. Инструкция доставить вас обоих в клинику все еще не потеряла силы.
На его малоподвижном лице отражалось нешуточное волнение. Еще бы, опасные беглецы своим ходом пришли к нему в руки!
– Наконец-то, – облегченно заявила Ирина и отклеилась от своего похитителя. – Надеюсь, операция не продлится слишком долго?
Тут Тима наконец осознал, что устал так, как никогда в жизни – он уже чуть не падал от слабости. При этом он с обидой понял, что вся его импульсивная затея с гонками от бионов выглядит попросту детской и безумно глупой. Скорей бы его отвезли обратно, в теплую квартиру с родными креслом и кроватью! Даже бестолковый пластиковый бегемот, увидь он его сейчас, наверняка вышиб бы из него слезу наподобие давешней. «А все она виновата», – мелькнула у него сердитая мысль. Он посмотрел на Ирину, готовую чуть ли не обняться с «мучителем» в серой униформе.
– Я же говорил тебе, – обратился тот к служителю приемного покоя, массивному типу в белом халате, который все еще пыхтел и переваривал не сказанные во время дискуссии слова, – что где-то у тебя в цехах могут скрываются молодые люди. А ты не верил!
– Ваш отдел доставки уже достал меня! – съязвил бион.
Затем он отвернулся и раздраженно протолкнул в раструб зацепившийся за его край труп. В черном отверстии мелькнула и пропала подошва мертвеца – процесс переработки органического сырья не должен прерываться.
На всех предметах и телах лежал белый отблеск ярких ламп, равномерными рядами крепившихся к низкому потолку. Вдоль пола сквозил холодный ветер, и ноги Тимы быстро замерзли.
– Меня тоже забирают в клинику?
Мальчиком вновь овладел приступ ужасной усталости, изнуренное тело готово было обмякнуть и растянуться на металлическом полу. Тима прислонился к полукруглому пульту, подпиравшему ряд маленьких экранов. На них виднелись части подземных цехов.
– Разумеется.
– Отвезите меня домой, – испугался Тима. – Я здоров!
– Инструкция не позволяет, сударь, – вежливо молвил бион. – Медики обязаны проверить ваше психическое здоровье.
Он сделал приглашающий жест в сторону круглого отверстия, из которого выползала лента конвейера. Все трое направились вдоль непрерывной череды синих тел, держась пальцами за ледяной поручень. «Интересно, автоматика блокирует механизмы, если на ленту попадет живой человек?» – подумал Тима. Он представил себе, как его плоть растворяется в потоке кислоты, и поспешил вслед за проводником. Замерзшие ноги двигались с трудом.
Снаружи, за воротами, обнаружилась запорошенная снегом стоянка грузовых флаеров, освещенная прожекторами. Вокруг машин парами суетились бионы, обряженные в черные передники и кепки. Все они носили явно утепленную одежду.
Оказывается, уже стемнело, и с неба под углом в сорок пять градусов падали мелкие снежинки. Они мгновенно усеяли лица беглецов холодными каплями.
Разгрузка транспорта шла непрерывно. За короткое время, пока дети и бион шли от приемного покоя к пассажирскому флаеру, мелким чужеродным предметом притулившемуся дальше по улице, три грузовых машины поднялись в небо и исчезли во мраке и еще две приземлились. Из них выбрались грузчики и стали перетаскивать из кузова на конвейер голые тела, хватая их за конечности. Очевидно, одежду принимали на переработку где-то в другом месте.
Отчаянно замерзая и притопывая по тонкому слою рыхлого снега, Ирина и Тима с нетерпением запрыгнули на заднее сиденье флаера. Там они невольно прижались друг к другу, хотя теплее не стало. Тима уже собрался поторопить медлительного биона, который принялся стряхивать с одежды снег, но вместо него это сделал старший из двоицы преследователей, сидевший за штурвалом.