Тата оживилась:
– Положи мне на кровать.
– А мы холодные!
– Ничего страшного. Мне сейчас все можно.
Артур и Нюта обменялись взглядами, но ничего не сказали. Ваську вытащили из кокона одежек и одеял. Это был вполне сознательный человек с ироническим прищуром. Она смотрела на дядю очень недоверчиво.
– Можно? – спросил Артур Нюту и взял мягкое нежное тельце племянницы, прижался губами к ее головке с легкими, как пух, волосиками. И защемило сердце от несбывшегося.
Тата смотрела ревниво, она хотела Ваську обратно к себе в собственность.
– Где папа? – спросил Артур.
Нюта тут же выдала:
– Преподает свою вонючую историю КПСС.
– Где?
– В каком-то жутком заочном институте.
– Он обещал рано вернуться, – Тата перевела разговор на девочку: – Когда следующая прививка?
– АКДС? На этой неделе.
– Кремлевский дворец съездов? – игриво пошутил Артур.
– Корь, скарлатина, дифтерит, – весомо пояснила Нюта.
В дверях появилась Маруся с кастрюлькой:
– Когда подавать обед?
Она теперь жила в маленькой бабушкиной комнатке, была довольна жизнью и выглядела помолодевшей. Получив от Таты указание разогревать, ушла, покосившись на кожаную куртку Артура, висевшую на вешалке.
– Как Лариса? – спросила Нюта. – Не сдохла с тоски в вашем раю?
– Когда вы обратно? – неожиданно требовательно спросила Тата, оторвавшись от внучки.
– Пока держат.
– Папа всегда слушает твои передачи. Вот про эту, как ее… – с трудом подавляя кашель, произнесла мать, – «Кармину Бурану» нам очень понравилось.
Васька неожиданно издала низкий басовитый звук. Нюта посмотрела на часы.
– Надо обратно бежать, кормить пора.
– Не уходи, покорми здесь. Я вас так редко вижу… вместе, – почти умоляюще попросила Тата.
Когда появился Савелий Карпович, он застал невероятную картину: Тата не лежала на кровати, а сидела на диване. Рядом с ней мирно сопела Васька. А Нюта и Артур катались от хохота, рассматривая свои детские рисунки – особенно надписи детскими буквами с перевернутыми «е» и «я». Нюта от смеха начала даже икать.
Это был последний для Таты вечер, когда все они были вместе, сидели рядом и хохотали. Когда все ушли, у Таты случился страшный приступ истерики. Она громко плакала. Соседи стучали в стенку. Савелий Карпович бормотал: «Таточка, Таточка…» И не знал, что делать.
А она вдруг все поняла про себя, как будто ей показали в волшебном стекле будущее, в котором ее не было. Выросшая Василиса, не похожая ни на кого из Смирновых и Васильевых – отдельный взрослый человек со своей отдельной взрослой жизнью, которую Тате никогда не увидеть. И полная чернота впереди.
Лариса столкнулась в сороковом гастрономе с Бертой. Та была с мальчиком в школьной форме, он нес магазинную корзинку.
– Ты здесь откуда? – удивилась Берта. – Вы уже вернулись? А это наш сын Максимка.
Мальчик смотрел неприветливо. Лариса растерялась:
– Когда это вы успели?
– А вот уже в школу ходим. Он у нас молодец, очень старается. Еще немного, и мы эту арифметику одолеем, да, Максимка? А вы насовсем?
– Наверное. Они сказали «пора». Нам тут дают квартиру, и мы приехали оформлять.
– Здорово, поздравляю. Надо повидаться. Лешка опять в Индии. У Рыжих уже двое. Русина молодец, правда?
– Ты с ней общаешься? Как двое?
– Ларис, ты не можешь себе представить, как много возникает общих тем. Девчонки-близнецы, Лиза и Варя. Им годик, но они так быстро растут, правда, Максимка?
– А тогда перед целиной они тоже ждали… Помнишь, Ире еще плохо стало?
– Плохо стало, плохо кончилось. Но ничего, зато сейчас все в порядке.
Ларисе захотелось переменить тему разговора.
– Жаркое лето, мы собираемся в отпуск к моим старикам. А почему вы в Москве?
– В Индии еще жарче, – захохотала Берта.
Лариса ее не узнавала. Вместо колючей, вечно обиженной на весь свет Берты она видела счастливую веселую женщину, может, даже слишком веселую. И сказала наперекор:
– У Артура мать умерла, хорошо, что мы были здесь. Он успел попрощаться.
– Да, прощаемся мы теперь чаще, чем здороваемся. У Лешки оба ушли – один за другим.
– Квартира теперь ваша? – Ларису всегда волновала эта тема.
Но Берта уклончиво ответила:
– И наша, и не наша. Это сложно. Ничего, мы еще живы, да, Максимка?
Она бросилась целовать своего мальчика, тот отворачивался, и было странно видеть этот приступ материнской любви у всегда сдержанной Берты. Максимка вырвался и отбежал к прилавку с конфетами.
Лариса проводила его глазами и тихо спросила:
– Вы взяли мальчика?
– Я взяла, – с вызовом ответила Берта. – Лешка его не принял, хотя документы подписал. Теперь он живет в родительской, а мы остались в нашей. Ничего, прорвемся!
– Мамаша, – раздался резкий голос из торгового зала, – вы уж следите за своим ребенком, он конфеты ест прямо с прилавка!
Берта бросилась улаживать конфликт, вытирать замурзанное шоколадом личико, целовать это личико.
Лариса ушла из гастронома.
Ярополк сильно сдал. Даже мундир свой не нацепил для встречи. Сидел под абрикосом в линялой синей майке с транзистором, подарком младшей дочери, между прочим, – футбол слушать. Мама Лиза держалась, она была покрепче. Оля ушла в поход с друзьями, но скоро должна вернуться.
Все еще певуче звучат их голоса, все еще плодоносит маленький сад, а вот внуков, похоже, не дождаться.
Артур сразу ушел к морю. Он любил море, он скучал без моря. Балатон был всего лишь озером, а тут – безбрежность.
Мама Лиза отвела дочь в дом и прямо спросила:
– В чем дело?
– Какие наши годы, – завела Лариса.
– А какие мои годы, а какие отцовские годы, вы подумали?
– Мама, не будет у нас детей, уже точно. Я это уже отплакала.
Мама Лиза замерла и не знала, что сказать. Если отплакала – значит, серьезно.
Во дворе вдруг появился Артур и бросился к Ярополку, забрал у него транзисторный приемник и стал искать иностранную волну.
– Э-э-э, – заворчал тесть, – Алик, что ты делаешь?
Артур быстро нашел «Голос Америки». Ярополк сплюнул и зажал уши. Мама Лиза и Лариса выглянули из окна:
– Что случилось?
– Наши танки вошли в Прагу.
– И правильно сделали, – прокомментировал Ярополк, – мне этот ваш Дубчек никогда не нравился. А «социализм с человеческим лицом» – это надо же так назвать, а какой, по-вашему, бывает социализм? С волчьим, что ли, с медвежьим?
Артур махнул ему рукой – тише вы! И продолжал слушать. Второй раз на его памяти советские танки вторглись на территорию другой страны. Прибалтику он не помнил – был маленьким. Он не знал, как надо реагировать. Продолжал слушать враждебные голоса.
Лариса и Лиза включили радио на кухне: там было все понятно и правильно – во избежание раскола социалистического лагеря были предприняты меры – никто никого убивать не собирался. Просто поставили точки над «и». Пусть немного задумаются, кто великая держава, а кто просто страна народной демократии.
– А я так чехов любила, у нас в санатории отдыхали: мягкие, веселые, язык вроде чуть-чуть наш, не венгерский. А теперь кто они? Предатели?
Мама Лиза была всегда твердой. Так и дочерей воспитала.
Лариса всегда оправдывала все, что исходило от руководства страны. Там были специально поставленные люди для принятия решений. Это нелегко делается. Умные люди там наверху, пусть головы ломают. Наверное, спорили, взвешивали, советовались и решили. Нельзя же допускать.
– Мне в Москву надо, – сказал Артур, – если такая заварушка, надо быть на месте.
Из Москвы он сразу же выехал в Прагу. Опять наступаем на грабли. Ведь был уже пятьдесят шестой год, сколько крови, какие драмы, страшный ущерб для репутации нашей страны. И вот опять!
Чехи были возмущены, но многие прислушались к обращению правительства и не оказали сопротивления – ушли и не выходили на улицу. Советские танки тупо елозили своими гусеницами по роскошной брусчатке старого города, и не у кого было спросить дорогу.
Но все же нашлись смельчаки – самосожжение Яна Палаха спасло репутацию чехов, и тысячи молодых ребят были готовы ринуться в бой. Еще чуть-чуть, и полилась бы кровь.
И опять Людвигу Свободе удалось найти слова. Он отдал должное поступку Палаха и обещал сохранить память об этом герое. И стоит на Вацлавской площади памятник, кладут к нему цветы. А человека нет и не будет. Все, кто хотели уехать, не имели отказа. И спустя годы было кому вернуться к себе домой. Страна сохранила главное – свой народ.
И вот на родине появилось свое жилье. Артур продолжает служить в своем Радиокомитете, а у Ларисы каждый день лекции по истории КПСС. Она столько всего знает, так щедро делится с этими оболтусами своей верой. Ничего, она из них сделает настоящих граждан своей страны.
В ее любви к родине стала проявляться некоторая экзальтированная патология. Каждый день пропадает в историчке, как в молодости поднимает завалы партийных газет, читает учебники, старые ей нравятся больше, но там запрещенный Сталин. Нельзя, к сожалению. В институте сразу стала парторгом.
Придя домой, садится за стол – штудирует Брежнева. Артур подшучивает над ней: ты еще его книги почитай – про целину и про Малую землю. Лариса это все прочитала – ее переполняет восторг перед этим немолодым уже человеком, который написал их. Недаром ему присуждена Ленинская премия – заслужил.
Дома негромко бубнит радиоточка: она всегда любила московские новости и объявления: «Метрополитену имени Ленина требуется монтажник-прессовщик второй категории», «Заводу “Красный треугольник” требуются мотальщицы и прядильщицы», «Заводу “Металлист” требуются слесари-установщики»… Бубнит, бубнит, бубнит радио… И как это прекрасно, какая прочность, стабильность в жизни.
Звонок в дверь.