Стоит женщина. Смотрит исподлобья. Никогда в жизни ее не видела. Одета прилично, но не модно.
– Простите, – говорит она, – мне нужна Лариса Ярополковна Рязанова.
– Это я. А что вы хотите?
– Поговорить.
– О чем?
– О вашем муже.
– А что с ним?
– Войти можно?
Впустила, но сесть не предложила. Стояли в прихожей.
– Меня зовут Елена Анатольевна Квашина, – сказала и посмотрела на Ларису: знает – нет.
Та не дрогнула – не знает. И тоже представилась:
– Я Лариса.
Вошедшая прервала:
– Я знаю.
– Что-то случилось?
– Да, можно сказать и так. У нас… у нас с Артуром Савельевичем будет ребенок.
Сказала и замолчала. Лариса тоже молчала. Она почему-то поняла, что это правда. Молчали долго. Потом женщина спросила:
– Можно в туалет?
И решительно скрылась в совмещенном санузле. Лариса стояла в столбняке, без слов.
Квашина спустила воду и вышла, аккуратно выключила за собой свет. Потом подошла к двери и начала бороться с замком. Замок был хитрый из Венгрии. Лариса безучастно наблюдала за этой борьбой. Квашина пробовала все варианты, но дверь не открывалась.
«Ну и пусть, – подумала Лариса, – мы здесь обе погибнем, как Амнерис и Аида». Подробности сюжета она не помнила.
Вдруг замок щелкнул, и в дверях появился Артур.
Квашина рванула на лестницу и застучала каблучками по ступенькам: пусть бежит, ей полезно, шестнадцатый этаж. Артур побежал за ней.
Лариса собрала сумку, взяла паспорт, взяла из вазочки деньги, приготовленные для хозяйства, оглядела свое гнездо и вышла из дому. На метро доехала до Киевского вокзала, купила билет на скорый до Симферополя – уговорила кассиршу доплатой – и через час ехала в общем вагоне на верхней полке, как когда-то в молодости, когда она только собиралась покорять Москву.
Она возвращалась к разбитому корыту. На троллейбусе. Когда-то его не было. Раньше ездили на тряских автобусах с выпирающим вперед капотом.
Их полдомика выглядели так, как и тогда, но мама Лиза не выскочит на крыльцо и папа Ярополк не натянет свой мундир на пижаму. Постучала в окошко – тишина. Конечно, Оля, наверное, на дежурстве – она медсестра, и это самое умное, что она могла придумать. Очень хорошая профессия. Вот и ей нечего из себя изображать: жалкая провинциалка.
Утро было холодное, хотя уже рассвело. Вдруг изнутри открылась дверь и появилась сестра, одетая на выход.
– Господи, – ахнула она, – ты всю ночь просидела? А я на дежурство.
– Повезло, – улыбнулась Лариса, – ты иди, а я высплюсь, в вагоне было очень жарко.
Оля спешила, она только спросила:
– Ты надолго?
– На кладбище съездить.
– Наконец собралась, – сыронизировала сестра и, чмокнув гостью в щеку, убежала. Крикнула уже у калитки: – Еда в холодильнике, не жди, я поздно.
Лариса не хотела спать совсем. Прошлась по маленьким комнаткам, посидела на старой табуретке в кухне. Есть тоже не хотелось. И жить тоже. Тогда она поехала на то место, где никому не хочется жить, – на кладбище.
Долго бродила между могил. Неподалеку мрачно серело море. Имена родителей выскочили внезапно, они были рядом, как всегда, вместе. Вот как они встретились! Папа ее любил больше Ольки, а мама, наоборот, Олю, будто компенсировала отцовское невнимание, а потом ее физическую ущербность, – любила безумно.
Религиозного чувства у Ларисы не было никогда, а здесь вдруг заныла душа – от вины, от ее невольного равнодушия к их болячкам, маленьким проблемам быта. Они состарились без нее. А потом без нее ушли друг за другом, как всегда впереди папа. Знала бы слова, помолилась. «Как хорошо, что их нет, – вдруг пришла мысль, – они не узнают о моем фиаско». Потом эта мысль «как хорошо» будет много раз приходить ей в голову с каждым поворотом истории, когда выворачивались наизнанку и подвергались насмешкам их человеческие ценности. «Как хорошо» стало ее лозунгом при всех грядущих потрясениях.
– Козел, – отреагировала Оля на ее рассказ.
На второй день «козел» возник в их домике. Сообразил, куда жена могла поехать.
При виде его Оля сразу же ушла в больницу – не хотела присутствовать. Ее сердце переполняла обида за старшую сестру, которая просидела с ним столько лет в чужой стране, почти потеряла профессию, не смогла приехать, когда нужно было срочно… И вот пожалуйста – «козел».
Спустя годы Оля примет ее последний вздох. На поминках скажет Нюте: «Она буквально испустила дух в одно мгновение. Как лопнувший воздушный шарик: раз – и пустая оболочка».
Опять забрезжила командировка в Будапешт. Опять споры – ехать Ларисе или нет. Она категорически не хотела. Обстановка в семье была тяжелая.
Алик очень был зол на свою подругу, которая, не поговорив с ним, посмела прийти к ним домой. Это предательство. Впрочем, он просто не хотел ничего знать – вычеркнул ее из своей жизни. Лариса победила. Не сразу удалось хоть как-то наладить семейные отношения. Женщины прощают, но не забывают. Призрак беременной Квашиной прочно поселился в голове Ларисы. При первом же споре появлялась эта мерзкая баба и работала аргументом со стороны Ларисы. Алик замирал – с его стороны аргументов не было.
Лариса с ним не разговаривала, она стала писать письма мелким почерком золотой медалистки, снова и снова оживляя основательно приевшийся Алику образ прошлого.
Он не виделся со своей пассией, как называла ее Лариса, попытался узнать про ребенка – глухо, похоже, был шантаж. Лариса звала его «папочка» и даже подарила детскую игрушку – грузовичок, точную копию советской пятитонки.
Тогда зародилась та страшная болезнь, которая убьет ее спустя годы, а пока она просто вела бесконечную войну на уничтожение – не замечая, что уничтожение происходит в ней самой. Как спасение – опять командировка в Венгрию.
Берта украшала елку. Максимка вступил в возраст подростка и презрительно фыркал на ее сантименты. Демонстративно читал «Графа Монте-Кристо». Ему двенадцать, он прекрасно знает, что его усыновили и беззастенчиво этим спекулирует. На любое самое скромное замечание заявляет – а своему родному сыну ты бы так сказала? На что Берта отвечает всегда одно и то же: ты мне родной!
Ей проще было все делать самой: мыть посуду, подавать обед, таскать сумки, даже елку с Ярославского вокзала она притащила сама через всю Москву. Совмещать быт и работу стало легче – Максим любил оставаться один. Тогда он мог валяться на диване и мечтать, что он находит клад и становится мстителем. Первым делом он находит своих родителей и заявляет: «Вы бросили маленького мальчика, вы предали его, вы не захотели его знать… Так получайте же…» Что получать – он еще не придумал. Но придумал страх в их глазах, ужас от его слов и, конечно, восхищение, каким он стал красивым и сильным.
Звонок в дверь прервал украшение елки. Берта, пошатнувшись, слезла со стула и пошла к двери. Открывать самой дверь тоже было проще.
На площадке стоял, отвернувшись, какой-то мужчина.
– Вы к кому? – спросила Берта. – Мужчина медленно повернулся. – Лешка! – ахнула она. – Что случилось?
– Новый год, – сообщил он и вошел, аккуратно вытер ноги, помедлил на тему тапочек, но Берта молчала, протянул ей пакет.
– С праздником!
Максимка смотрел с интересом. Визит рифмовался с графом Монте-Кристо.
– Ну привет! Что читаешь? Молоток! А «Три мушкетера?»
Максим фыркнул:
– Давно.
– А «Королева Марго?»
– Для девчонок.
– Тогда «Хроника времен Карла Девятого».
– Тоже Дюма?
– Проспер Мериме.
– Лешка, там же эротика.
– Самое оно. Пусть читает.
Максим затаился, стараясь не забыть название. Автора он не запомнил.
– Ну что, мои дорогие, как живете? – фальшиво спросил гость.
– А как твои индусы?
– Завязал. По здоровью.
Наступила пауза. Берта не проявила интереса. Им было по сорок, и у каждого накопилось слишком много проблем. Лезть в чужие не хотелось.
– Хочешь чаю?
– Хочу.
Однако визит не праздный. Одной вежливостью не обойдется.
Берта пошла на кухню. Лешка записывал Максиму названия своих любимых книг: «Остров погибших кораблей», «Лунный камень», «Женщина в белом», «Спартак».
В однокомнатной квартире не уединишься. Максим буквально прилип к гостю. Берта ощутила, как же мальчику не хватает мужского внимания. Сели втроем на кухне.
– Ребята, – сказал Лешка, – у меня беда.
– А что? – спросил Максим.
– Заболел.
– Надо лежать, – посоветовал мальчик.
– Да я еще полежу. Скоро… Паркинсон.
Берта заметила, что он держит чашку двумя руками, стараясь справиться с дрожью.
– Это серьезно?
– Кажется.
Берта только сейчас увидела, как он сдал: балованный профессорский сынок, бодрячок Аракелов выглядел гораздо старше и Никиты, и Артура. Кожа на висках провисла. Веки отекли. Пропал блеск остроумия и хулиганства, которым он когда-то ее пленил. Старенький испуганный мальчик.
Максим вдруг встал и обнял его. Никогда в жизни он не обнимал ее, укол ревности был мгновенный.
– А где ты был раньше? Когда мы… мы… мы… – она захлебнулась от слов, которые не имели смысла перед этим униженным болезнью человеком.
– Ничего, – сказал Максим, – будешь жить у нас, я буду за тобой ходить.
Берта молчала.
Лешка обнял Максима и заплакал.
Артур водил свою «Волгу» очень осторожно – у него не было прав. В Венгрии это сходило с рук. В Союзе он даже не пробовал. Лариса приехала к нему на майские и была поражена: как изменился город. Его улицы, набережные, восстановили взорванный во время войны мост Эржебет, открыли массу кафе и даже знаменитую улицу Ваци сделали пешеходной. Можно было идти и глазеть по сторонам: какие разные магазинчики и уличные певцы.
И чудо: в посольстве им сделали поездку в Вену на один день. Артур