– Что-то случилось? Света? Что с ней не так? – Алла приперла зятя к стенке и требовала ответа.
Геннадий отвернулся, Аллочка силой повернула его к себе.
– Работу ищу, приработок, – нечетко ответил зять.
– Зачем? Мы помогаем, разве мало? А как родится ребенок, увеличим, не волнуйся.
– Спасибо, Алла, но, знаешь, мы сами справимся, честное слово.
– И что тебе тут предложили, какую работу?
– Психолога, по профессии.
– А как будешь совмещать с учебой? – Аллочка близко-близко придвинулась к его лицу: – Не стесняйся, проси. Света – наша единственная дочь. И наш внук… или внучка?
– Еще не знаем.
– Не хотите знать? Напрасно.
– Света не хочет.
Глаза Геннадия были близко-близко. Но что-то вдруг в них Аллочке не понравилось. Она отодвинулась:
– У вас все в порядке?
– Конечно, все в порядке.
Аллочка смотрела пристально и не видела в нем того милого Геннадия, который ей так понравился когда-то с первого взгляда, что даже вызывал грешные мысли. Усталый, измученный человек намного старше своего возраста.
– Я побегу, – Геннадий поцеловал ее в щеку родственным формальным поцелуем и исчез.
Аллочка вошла в поликлинику. Возле регистратуры стояла огромная толпа ненавистных возрастных теток. Возникло немедленное желание уйти.
– Алка, ты, что ли?
Женщина в белом халате, как показалось Аллочке, намного ее старше, кинулась ей на шею.
– Надя, – узнала ее Аллочка, – господи, ты здесь работаешь, я не знала.
– Ты все такая же, – Надя внимательно рассмотрела подругу, – никто не скажет, что мы одноклассницы, я вроде как твоя бабушка.
– Да ладно, Надька, чего ты врешь.
– Зачем пришла в нашу юдоль страданий?
– Да случайно. Скажи, а у вас есть психолог?
– В смысле?
– Встретила сейчас зятя, он сказал, что нашел работу психолога.
– У нас нет психологов, только психиатры.
– Слушай, Надя, а может, он советоваться пришел, а не работу искать?
– А я почем знаю, я его вообще не видела.
– А можно узнать, если это так, у какого он был врача?
– Конечно, у нас все в интернете.
Надя подвела Аллочку к экрану и спросила:
– Какой у него телефон? Набирай.
Аллочка набрала. Возникло имя Геннадий Романович Иванов.
– Он?
– Он.
– Да, он был у психиатра, не наврал. Прости, я должна идти. Не исчезай, ладно? Поговорить хочется, наших вспомнить.
Надя убежала, Аллочка села на кушетку возле кабинета психиатра и стала думать. На табличке врача было написано Алимбекова Фатима Исмаиловна.
В кабинет один за другим заходили больные, а Аллочка все не могла придумать, с какого бока начать разговор. Она вдруг потеряла весь свой напор и дар проникать в душу через простодушную радость бытия.
Через час к ней подошла Надя:
– Что случилось, на тебе лица нет.
– Надька, ты можешь узнать диагноз?
– Чей?
– Не знаю, может, моей дочери. Хотя она не прикреплена.
– Да ты что, это секретная информация. Работу потеряю.
Аллочка поняла свою цель и привычно пошла напрямик:
– Ты знаешь эту Фатиму?
– Конечно.
– Она хороший врач?
– Нормальный.
– Хорошо зарабатывает?
– Смеешься? В районной поликлинике хорошо зарабатывать.
Аллочка совершила невероятное. Во всеоружии своего обаяния она проникла прямо в душу Фатимы Исмаиловны, она спела ей песню про Татарстан, вызвала слезу своей тревогой за дочь, поведала, какой хороший у нее зять. Конечно, без помощи Нади ей так легко это не удалось бы, хотя кто знает, она умела пробивать стены.
Ведь Аллочка была чудо природы.
Она ждала страшного приговора дочери, но узнала диагноз зятя – «шизофрения».
– Мама, ты что, убийца? – сказала Светлана. – Какой аборт?
Аллочка с дочерью сидели на кухне. Киселев поехал на оптовый рынок искать детали для починки душа.
Света закурила.
– Не кури, – сказала мать, – тебе же…
Осеклась. Дочь заметила осечку и продолжала курить.
– Я боюсь, – сказала мать, – я просто боюсь. У меня плохая наследственность: мамин двоюродный брат был не совсем нормальный.
– О чем же ты думала, когда меня рожала.
– Ни о чем, – призналась Аллочка.
– Вот и я ни о чем.
– Это-то и страшно.
– Я этого брата никогда в глаза не видела. Почему я из-за него должна убивать своего ребенка? Или ты темнишь? Ты не хочешь внука? Не хочешь быть старой?
– Господи, глупость какая! Да я мечтаю о внуке.
– Так в чем дело? Я не понимаю, кто из нас сумасшедший?
– Твой муж.
– Ну здрасте, приехали. Чем он тебе мешает жить?
– Он шизофреник.
– Не больше, чем ты.
– Больше.
– Что ты имеешь в виду?
Тогда Аллочка достала из сумки выписку из истории болезни.
– Откуда ты это взяла? Что за глупость!
Аллочка молча смотрела, как Света читает врачебные каракули.
– Я это возьму, – сказала она.
– Не говори, что это я, – взмолилась мать.
Но дочь не отреагировала. Она быстро собралась и выскочила на улицу. Она не знала, что делать. Показывать Геннадию? Не показывать? Что вообще надо делать в таких случаях? Кто поможет? Может, все-таки врач, какой? Знакомый. У нее не было знакомых врачей.
Геннадий иногда вел себя странно. Они часто ссорились. Он всегда настаивал на своем, но особенно обидно, когда он потом торжествовал: вот видишь, я был прав, я всегда прав, надо меня слушать, я плохого не скажу, я всех насквозь вижу, я недаром психолог, я хороший психолог… И так бесконечно долго. Страшно упивался своей правотой. А бывал очень милым, мягким, нежным, уступчивым. И тогда она чувствовала себя счастливой, они опять смеялись, подтрунивая друг над другом. И Света думала: как же мне повезло. Она не могла на него налюбоваться. А потом опять срыв, его раздражало все вокруг, все люди были виноваты. Светиных родителей он за людей не считал и не стеснялся критиковать их мелкие ошибки или глупые папины шуточки, к которым Аллочка и Света давно привыкли и не обращали внимания.
Света поняла, что ей надо делать. Она поехала на метро до «Библиотеки Ленина». В Ленинке взяла том медицинской энциклопедии на букву «Ш» и углубилась в чтение.
Все, что она читала, было присуще Геннадию: многословие, раздражительность, цикличность, подозрительность. Но она не могла ничего найти про наследственность – передается или нет. Было написано не совсем понятно – от отца к сыну может передаться. А если будет дочь? Неизвестно. Есть шанс. Ей надо знать сейчас, немедленно. Потом ее увлекла тема гениальности: безумие и гениальность – две стороны одной медали.
«Нет, я не хочу гениального ребенка. Я хочу доброго хорошего друга, который даст смысл моей жизни. А вдруг не даст, а, наоборот, отнимет последнее?»
Она вдруг почувствовала, что боится идти домой. Да это просто зараза какая-то, еще немного, и я стану психической. Я не буду показывать ему выписку. Просто спрошу: как ты себя чувствуешь?
Но Геннадия дома не было. Она легла спать и не спала. Как спросить человека: ты нормальный или сумасшедший?
Его все не было. Он даже не позвонил. Раньше всегда звонил. Навалился страх. Под одной крышей с сумасшедшим! Почему его нет? Надо волноваться или нет? Не могла вспомнить: ссорились они накануне или нет.
Вспомнила! Когда позвонила мать, он подошел к телефону и очень мило поздоровался. Дал ей трубку. Мама срочно требовала встречи. Сказала, что очень важно. Что-то неопределенное спрашивала: как дела, как здоровье, как работа. Он, кажется, закричал, что ему срочно нужен телефон. Я ответила – это моя мать звонит. Дальше не помню. Я решила, что надо бежать к маме – у нее был страшный голос. Он что-то крикнул вслед: «Никуда она не денется, старая дура». А может, мне показалось. Я уже бежала по лестнице.
Начало светать. Пошла на кухню выпить воды. На столе лежала записка: «Срочно еду на два дня в Питер на конференцию. Попробую позвонить. Не скучай. Целую. Люблю. Твой Генка».
Стало стыдно. Рассердилась на мать. Зачем она мне все это сказала? Закурила.
Киселев тоже был подавлен. Пытался по своим каналам найти хорошего врача. Девяностые заканчивались. Все хорошие врачи уехали.
Аллочка вызвала зятя на разговор в КДС. Ей показалось, что подобное место ее обезопасит. А что, собственно, она хотела узнать, непонятно. Срок был уже большой. Решать надо было немедленно. Страшные картины бродили в ее голове – аутисты, олигофрены, дауны.
Геннадий появился неожиданно рано. Вид был ужасный. Наверное, Света ему уже сказала.
– Как дела? – на манер иностранцев спросила Аллочка и на их же манер засияла от предвкушения хорошей беседы.
В небольшом кафе был уютный полумрак и запах хорошего кофе.
– Кофе хочешь?
Не дожидаясь ответа, показала официанту два пальца. Тот немедленно занялся заказом.
– Алла, что происходит?
– Ну происходит, что ты болен. И надо понять, что будет с ребенком.
Алла выключила все свои прибамбасы, сидела измученная и немолодая.
– Когда заболел?
– Не знаю. Давно.
– А когда со Светой встретились?
– Ремиссия была. Длительная.
– А сейчас?
– Сейчас плохо.
Официант принес кофе латте и два пирожных. Геннадий некрасиво и жадно съел оба.
– Мне кажется, мы сами разберемся, – давясь пирожным, сказал зять.
– Да времени нет.
– Шесть месяцев.
– Ой, не скажи.
– Найдем способ узнать.
– Если так, не было бы несчастных больных детишек. А их очень много. С каждым годом все больше.
Алла нашла глазами официанта и попросила водки.
Они выпили один, второй, третий раз.
Что-то отпустило.
– Ты ее любишь?
– А может, будет сын.
– Да я про Свету. Вы уже четыре года вместе, ты ее вообще когда-нибудь… вообще… любил?
– Ты что имеешь в виду?
Выпили еще и еще.
– Алка, я вообще не помню, ты про кого?