– Она очень упорная, – подтвердили старшие сестры, – очень. Знаешь, сколько раз она падала? У нее все кости переломаны.
– Ой, ну ладно. Главное, я добилась всего – хоть немного, но поработала в цирке.
– И что? – не понял Митя. – Ушла?
– Меня на руках унесли. Упала-таки с верхотуры, а лонжа порвалась. Но как видишь – жива. Теперь сама физкультуру преподаю в Минске.
– Почему в Минске?
– Муж там.
– Это тот самый, ну тот-тот-тот – школьный еще, он ее нашел, привел в порядок, женился, и вот теперь они вместе, – восторженно информировали сестры.
– Семья – это здорово. А дети есть?
Опять пауза. Митя подумал: «Я все время говорю что-то не то».
– Были, не выжили, – сухо сказала Люба, – двойня.
Вера стала убирать грязные тарелки. Надя принесла чашки.
– А вы где живете? – спросил Митя у Веры.
– Ой да мы тоже в разных – я в Конотопе, на заводе работаю, а Надя…
Надя сердито грохнула в раковину тарелки и вилки.
– Я сама могу сказать. Я на Дальнем Востоке в Уссурийске.
– Тоже замуж вышла?
– Пока не нашелся никто. Жду. Поджидаю. Жду витязя в тигровой шкуре. У нас там тигры уссурийские, слышал, нет? Тигры есть, витязя нет. Но пока работаю на военном складе – ну там форменные куртки, спецовки, шлемы даже есть. У нас без шлема на мотоцикле нельзя. Вот и бегут ко мне: тетя Надя, срочно шлем нужен, а денег нет. Ну я им, конечно, даю вроде напрокат, не возвращают, конечно. Да у меня этих шлемов на складе.
– Ох, смотри, – сказала осуждающе Люба, – доиграешься. Судьба – она, знаешь, злодейка.
– Торт «Прага», между прочим, – внесла Вера чайник. – Митя, тебе покрепче?
– Да, покрепче. А я не понял, Люба, а чем ты довольна?
– Я всем довольна. Просто я не в их связке и могу себе независимость позволить. А они друг без друга – никак. Говорю – плюньте на все, возвращайтесь в Электросталь. Москва под боком – жизнь интересная, а работу найти всегда можно, если хотите, – хоть на заводе, хоть на складе.
– Я не жалуюсь, – строго осадила ее Надя, – я тоже человек независимый.
– Да вы чихаете в одно и то же время, ты в Уссурийске, Вера в Конотопе.
В дверь позвонили.
Девочки переглянулись.
– Кто это? – сказала Надя. – Ох не люблю я эти звонки.
Она подошла к входной двери и сначала послушала – было тихо. Потом пискнула:
– Кто там?
– Надя, ты? Открой, пожалуйста.
– А кто это?
– Да это Олег, – догадалась Люба, – я его сегодня на почте встретила, пригласила.
За дверью действительно стоял Олег с сумкой через плечо.
Обнялись, как близкие люди.
Олег оглянулся и, заметив Митю, подошел и пожал ему руку.
– Вот интересно, – сказала Вера, – почему мужики всегда руки жмут, а нас как бы игнорируют – мы же тоже люди.
Митя и Олег растерянно переглянулись, они сами не знали, откуда пошла такая привычка – раньше вроде так не было.
Олег достал из сумки новый фотоаппарат. Называется поляроид. Показал, как все работает. Прицелился и снял. Фотография выползла сразу, но пустая, девочки засмеялись. Но Олег поднял палец и стали ждать. Смотрели не отрываясь. Вдруг возникли тени, потом лица.
– Можно мне? – попросила Люба. Взяла и не отдала снимок. Смотрела и все пыталась что-то увидеть. Разглядеть что-то хотела.
Надя принесла еще одну чашку.
– Слушай, – спросил Олег, – вам тут не попадался видоискатель? Я, когда уезжал, где-то посеял видоискатель.
Он очень по-хозяйски прошел по квартире в поисках нужной вещи. Надя вдруг спросила:
– Олег, а ты будешь платить хотя бы за последний год?
Люба и Вера на нее зашикали:
– Что ты лезешь с глупостями, видишь – человек ищет.
– Нет, я так просто, раз мы договаривались.
– А-а, – догадался Митя, – Олег здесь жил.
– Разве нельзя спросить про оплату?
– Мама сказала бы – это неприлично, – веско ответила Вера, наливая Олегу чай.
– Ладно, не помню, куда дел, – расстроенно произнес фотограф.
– А давайте еще фотографироваться, – предложила Люба.
– А знаете, как сейчас это называется? – оживился Митя. – Фотосессия.
Девочки прыснули – ну как в институте: сессия.
Олег стал выбирать угол съемки. Потом – строить кадр. Митя хотел сняться с девочками, но Олег жестом убрал его в сторону.
– Потом, потом. Сначала только сестры, традиционно.
Пока он хлопочет, вернемся лет на двадцать назад.
Двадцать лет назад девочки в отличном настроении шли из школы. Хохотали от любой ерунды, чуть не падали. Третий класс начался с клятвы – они поклялись друг другу учиться только на одни пятерки. В этот день они получили первые тройки за диктант.
Хохоча до истерики – смешинка в рот попала, – они подошли к своему дому. У подъезда на скамейке сидел весь синклит бабушек – они не сводили глаз с их окон. Одна вдруг встала и подошла к этим хохочущим дурам:
– Вам есть к кому пойти?
Девчонки рухнули от хохота. Смешнее вопроса они не слышали.
– Не ходите домой.
Вдруг, будто подавившись, замолчали.
– Почему? – спросила Люба.
Вера и Надя уже вбегали в подъезд. Люба рванула за ними.
Дверь квартиры была нараспашку. В дверях стояли дворничиха с дебильным сыном.
Все было вверх дном. Софья Александровна сидела на оттоманке без всякого выражения. Девочки замерли, боясь подойти к матери. Такое лицо у нее возникало часто и означало только одно – оставьте меня в покое.
Чужие люди переворачивали все безжалостно и швыряли на пол. На полу уже валялся Ленин коврик и дедушка Ленин. Никакого пиетета милиционеры к «дедушке» не испытывали. Кидали все подряд, вытряхивали из пакетов, книг, сумок. Все, что было только их и больше ничьим, не новым, а единственным теплым, пахнущим жизнью в их маленьком существовании, – все это было брошено, вытоптано в поисках чего-то запрятанного, и это запрятанное никак не находилось. Казалось вот-вот найдется, и чужие люди уйдут, и тогда можно будет сразу же убраться, чтобы вернуть прежнюю комнату, разложить все по привычным местам. Только бы скорее это нашлось!
И нашли! Из вороха старого много раз заштопанного белья грубые чужие руки вытащили потерявшие цвет рейтузы, ловко вывернули наизнанку и из ластовицы, похожей на большую заплатку, вытащили довольно крупный рулон. Деньги!
И сразу потеряли интерес к дальнейшему разгрому и стали что-то записывать, переписывать с каждой ассигнации цифры. Девочки посмотрели на мать – она сидела безучастно, но с некоторым все же удивлением.
Это была давно забытая черная касса, и она-то и стала главным вещдоком в деле Софьи Александровны: вот они незаконные доходы!
Потом люди ушли, и между ними ушла их мама, не оглядываясь, все в том же состоянии ступора.
Девочки посидели немного, потом стали убираться. Казалось, сейчас вернут уют и тепло в их дом, и мама вернется, и вообще все вернется. И надо будет сесть и сделать на завтра уроки. Мама им там что-то такое расскажет, и ее отпустят.
Но вместо мамы пришел Митя и сразу все понял. Люди тогда были понятливыми. Ловко принял участие в уборке. Подмели пол. Поставили чайник. Делали то, что делали каждый день, и от этого приходила надежда и вера: не сегодня – так завтра, не завтра – так послезавтра, не послезавтра – точно через неделю все вернется.
Потом молча пили чай. Молча вымыли чашки. Молча почистили зубы и рухнули на мамину кровать – все трое, прижавшись носами к маминому запаху – подушкам, простыни, пододеяльнику.
И завыли. Сначала Верочка и Надя. Люба крепилась – она отгоняла плохие мысли, а хорошие не приходили. А потом и Люба.
Митя присел рядом и стал что-то говорить – бессмысленное, но важное. И потихоньку они стали прислушиваться к его бормотанию. И стихли. Люба потянула к себе Митю сначала робко, а потом решительно. Митя пошатнулся и лег на живот – девчонки прижались к нему, как котята, всхлипывая.
И так и заснули, греясь о его сочувствие.
Утром в таком виде их застала Алевтина, которая в этот дом всегда приходила, как хозяйка со своим собственным ключом. Немного подумала, потом постучала, как в дверь, в Митину спину. Митя выбрался из-под одеяла: как он под ним оказался – непонятно. Девочки еще спали, и им снилось, что мама дома. Алевтина осмотрела его критически, но особой расстегнутости не заметила. Митя сам был как маленький мальчик.
Алевтина сказала негромко:
– До свиданья! Митя, ты слышишь меня? Ты не можешь здесь больше жить. Собирай вещи. Я оформляю опеку.
Митя был одет, и собирать ему было нечего. Он был человек без багажа. Рюкзак и куртка. Грязные носки он забыл. И рубашку. Алевтина все забытое потом аккуратно сложила в свою сумку, чтобы выкинуть во дворе в мусорку.
Ее мозговой центр работал, подкидывая разные варианты, но ни один не подходил.
Девочки начали просыпаться, возвращаясь в невеселую реальность, привыкнуть к которой нелегко, но придется. Им было по девять лет.
Алевтина никакого опекунства не оформила, она просто поселила в их квартире своего сына, а потом органы опеки девочек распределили девочек по разным детским домам. Донос написала не она, но все равно ей было неловко. Она планировала хорошую жизнь, но судьба распорядилась по-другому: Федор Иванович неожиданно ушел к молодой, а у самой Алевтины открылась болезнь – на нервной почве. Сгорела в одночасье. Олег сдал свою квартиру, а жить стал у Дементьевых. Его грела мысль, что он сохраняет их дом, и это была правда.
Надя подрастала в далеком Уссурийске, на родине знаменитых тигров. Она сразу заинтересовалась их грустной судьбой – тигры были на грани исчезновения. При любой возможности девочка сбегала в зоопарк ухаживать за животными. Это был единственный способ не сойти с ума от отчаяния. Все звери казались ей сиротами, за которыми надо ходить. И она ходила. У нее не было страха – она входила в клетку и говорила одинокому уссурийскому тигру по кличке Тигран: «Ну что, мой дорогой, соскучился? А я тебя сейчас накормлю и поглажу. Ах ты, мой хороший, тебе бы деточек завести».