Ангелина продолжала хлюпать, и он стал ей тихо рассказывать «Сказку про золотую рыбку». Она слушала внимательно.
Заснули в обнимку. Ничего не снилось.
Последнего гостя с наклоненной головой он сделал, особо не разглядывая. Голова всегда клонилась вниз, только уши торчали – розовые и смешные. Слепил за один присест. Ему захотелось завершить композицию и посмотреть, что получилось.
Мама приснилась в его день рождения. Перед этим они с Ангелиной хорошо посидели. Стол был накрыт как положено. Ангелина – в красивом платье и с парикмахерской прической. Работу нашла. Прямо в их дворе открыли кафе с красивым названием «Фортуна». Она пошла официанткой.
Появилась еда. И водка. Вася любил водку, считал, что она без обмана. Короче, напились вдрызг и, как водится, поругались. Ангелина ушла к себе, хлопнув дверью.
Вася расставил свою композицию на подоконнике. Она ему нравилась, хотя смысла он не понимал. Кто это, зачем? Может, это его близкие, которых он не знал, но они были на этой земле, временно, конечно, но были. И вдруг заметил – у всех у них было одно общее – уши. Абсолютно одинаковые розовые уши с завернутым внутрь хрящем. А ведь говорят, нет одинаковых ушей среди людей. Значит, это один человек.
Вася посмотрел в зеркало – розовые уши действительно заворачивались внутрь. Это что же – разные ипостаси его самого или несбывшиеся варианты судьбы?
Ночью пришла мама. Ну логично, день рождения. Сорок лет. Положила ему легкую ладонь на редеющий затылок и нежно сказала:
– Мой Хасанчик.
От неожиданности Вася немедленно проснулся. Так вот откуда кличка Хасан. Прикинул возраст Скульптора – может, отец, откуда он мог знать это имя? Нет, не складывалось, разница пятнадцать лет не допускает, это только в кино бывает. В мелодраме.
Ленинград, ставший опять Петербургом, спал. Стояла глубокая зимняя ночь. Надо было идти к Ангелине, но не хотелось.
Он зажег резкий в ночное время электрический свет. Для дальнейшей работы нужны были другие возможности, которых у него не было, и смысл сделанного оказался пшиком. Он достал фигурку девочки и опять подивился хорошей работе Скульптора.
А глиняные люди, о которых он так долго думал, мучился, старался понять, стояли никому не нужные, по-прежнему храня в себе тайну: кто они такие, зачем они являлись, может, по ошибке, не знали, что Скульптор умер, в их представлении он был тем, кто может их оживить. А он не смог. Тут ведь все очень просто: кто может – тот может, а кому не дано – значит, не дал Бог.
Аккуратно сложил в простыню, завязал узлом и отнес в соседний двор на свалку мусора – а вдруг еще кому пригодятся. Подкинул, как ребенка. И обратно. К Ангелине. К живому человеческому теплу. В этой черной яме никак нельзя было без тепла.
Живые же люди.
Ровно в четыре утра проснулся. Ангелина храпела немилосердно. Тихо встал и вышел на лестницу. Пошел было к своей квартире, почему-то незакрытой, почему – не помнил. Удивился. Но не очень. Все бывало.
Вошел и, не включая света, сразу к койке, сохраняя внутри себя сонное состояние. Но вдруг резко остановился. В комнате кто-то был. Стало не по себе. Задержал дыхание, пытаясь осмыслить. Пошарил рукой по стенке в поисках выключателя. Тусклый свет залил мастерскую.
Все семеро смотрели на него – обиженные, как дети, сотворенные его руками.
Они были живыми.
БессмертныеВоспоминания
Бессмертные
Вот и всё. Смежили очи гении.
И когда померкли небеса,
Словно в опустевшем помещении
Стали слышны наши голоса.
Да они уже почти отзвучали. Мы остались, чтобы не разорвалась эта невидимая нить между ушедшими глыбами и будущими неизвестными нам удачниками.
…Звонит мне друг – сосед, кинорежиссер Саша Орлов и говорит: «Тебя каждый день по телевизору показывают: то на днях “Друг мой Колька”, а сегодня по каналу “Спас” в двадцать два сорок “Дикая собака Динго”. У тебя там юбка белая и матроска, правильно? С тех пор помню. – И дальше: – Раньше актеров за оградой церкви хоронили, лишь бы поскорее забыть их позорное существование. А теперь получается, что актеры кино своими ролями обретают бессмертие. Ты представляешь – можно увидеть себя пятьдесят девять лет назад!»
Да, ушли целые поколения, а на экране все те же молодые лица, и они всё так же живут, влюбляются, страдают, сдают экзамены. Пленки обновляются, их переводят на цифру, иногда особо стертые озвучивают молодыми голосами. Вечность!
Когда я поступала во ВГИК, набирал Михаил Ромм. Мне сказал приятель, старшекурсник с операторского: «Ты теперь каждый день будешь видеть великих, смотри внимательно, это уходящая натура».
Я тогда этот киношный термин первый раз услышала.
Герасимов и Макарова выпускали свой очередной звездный курс: Галина Польских, Жанна Прохоренко, Лариса Лужина. Мы уже понимали, какие это величины.
По коридору ходили Хохлова с Кулешовым – абсолютные легенды, создатели нашего кинематографа.
В альма-матер любили забегать выпускники: Шпаликов, Тарковский, Шукшин.
А мои сверстники – режиссеры Сергей Соловьев, Виктор Титов, Динара Асанова еще вкалывали как обычные студенты, но именно они потом запечатлеют на экранах следующее поколение таких же бессмертных.
Я хорошо знала сестру Нонны Мордюковой – Наташу, она была женой оператора моих двух фильмов: «Школьный вальс» и «Карнавал», да мы еще и жили в одном доме. А вот с Нонной не была знакома близко. Однажды только снимались в одном с ней фильме «Председатель». У нее главная роль, у меня молодежный эпизод.
Меня вызвали на съемку с картошки – вгиковские первокурсники отбывали сельхозповинность. Я, конечно, обрадовалась – после пещерного быта на сеновале захотелось отоспаться и поесть. На трех рейсовых автобусах с пересадками я наконец добралась до киноэкспедиции и попала на съемку сцены диалога Ульянова (председателя) и Нонны (Дони).
Мордюкова была невероятная. Перетаптываясь босыми ногами от холода на промозглом дворе возле коровника, она говорила председателю: «Ты нам подходишь, а вот прежний, он все больше кровя улучшал, а не делом занимался». И такая в этой фразе была тоскливая безнадежность, такое, как нынче говорят «me too», что я, первокурсница, очень хорошо поняла, что это значит. Очевидно, и цензура поняла, потому что этой фразы в фильме нет. А потом режиссер Салтыков ее спросил: «Нонна, ты сегодня уезжаешь?» Она ответила: «Да, но я не надолго, я сразу же и назад». – «Вот первокурсницу устроить надо. Завтра у нее эпизод, можно ей у тебя переночевать?» Нонна легко сказала: «Да, конечно, – а потом замялась: – Ну, там белье менять надо, а то… не убрано». – «Да не вопрос, спасибо».
И я переночевала в комнате Нонны Мордюковой. Легкий трепет испытала, хотя «кровя» мне никто не улучшал. Была ей благодарность. Если б не она, меня бы отправили куда-то в Серпухов в гостиницу и на рассвете уже везли бы обратно.
Прошли годы. Молоденькая врачиха, дочь моей подруги говорит: «А у нас в больнице Мордюкова умерла. На нее все смотреть бегали. До последнего всеми командовала. Ее сам главврач боялся».
Бессмертная. Вон сколько ее героинь на экране. И все командуют. И будут командовать, пока живо кино.
Да, в старых фильмах все живые. Помню свой разговор с Марецкой: «Вы придете посмотреть мой спектакль, – спрашиваю я. – Нет, я снимаюсь в кино. – А про что кино? – Кино про меня».
Орлова и Раневская жили в нашем любимом Внуково. Сосед Сергей Образцов просил нас говорить «во Внукове», но язык не поворачивается.
У Орловой была дача, на которой они жили с Александровым, теперь на этом месте стоит чудовищный забор тюремного вида, за которым скрывается от народа адвокат Дубровинский. Смотреть на это уродство неприятно, лучше смотреть фильмы Александрова с Орловой и Раневской.
Фаина Георгиевна получила в наследство дачу почти рядом с дачей Александрова и Орловой, получила в дар от Алисы Коонен и мечтала на ней жить. Но писательский кооператив восстал против Фаины, и на собрании, где ее должны были принять в члены, был вынесен вердикт: «Нельзя, потому что она не писатель». Раневская тут же начала писать давно обещанные издательству мемуары, но дело не пошло.
Смотреть Раневскую можно было всегда. Как она играет в рассказе Чехова «Драма» идиотку-графоманку, которая читает писателю – в его роли Борис Тенин – свою пьесу. После каждого эмоционального пассажа она рыдает низким мужским голосом, потрясенная своим собственным талантом. Вместе с Чеховым и Тениным действительно хочется убить даму. Актриса гениальная. Просмотров в фейсбуке двести тысяч.
Что происходит, когда видишь на экране Василия Ланового? Наши соседки, рядовые зрительницы, отнюдь не фанатки, в день его смерти понесли цветы к его даче во Внуково и положили у ворот. В благодарность за то, что был, и за то, что остался с нами.
Когда он приходил к нам в гости, чаще всего первого января, обычно в сопровождении собак, с суковатой палкой, – просто помещик Троекуров. Входил, садился, поздравлял с праздником, выпивал рюмку и начинал читать Пушкина. Мы всегда просили Пушкина.
И вместе с ним мы уносились в какое-то мистическое пушкинское пространство, в котором всем нам было хорошо. Исчезала проклятая бренность, уходили мучительные проблемы и мелкие заботы. Беспримесный Пушкин.
Наши дети учились с их старшим сыном Сашей в сельской школе, праздновали общие дни рождения, мы дружили с Ирой Купченко, обменивались кулинарными рецептами и ездили вместе на спектакли Виктюка.
А высокую ноту задавал Лановой. Он мужественно служил сцене по-старинному преданно, работая всю жизнь в Театре Вахтангова. Играя последний спектакль перед своим последним Новым годом, он был так же молод, как раньше, молод до последнего дня жизни. Все дни после его ухода шли фильмы с ним в главных ролях.