Жизнь с Амелией ничуть не напоминала предыдущий опыт. С утра будили не сияние и звук из стен, а нежные ласки. Или, как вариант, дерзкие. Предельно. Можно сказать, наглые. Иногда сознание отказывалось адекватно воспринимать буйство чужой фантазии. Происходящее было невероятно, иногда бестолково, часто безумно… но здорово. Оказывается, можно и так. Чудеса.
Одежду на территории дома партнерша волевым решением отменила. Если, по привычке или из вредности, случалось нарушить, следовало до изнеможения приятное наказание. По глазам постоянно било формами, принимавшими для Сергея изысканно-рискованные позы, полные бесстыжего великолепия. Из-за этого случались казусы. Стоило прозвучать звонку вызова, как поиски неведомо где (да где угодно, потому что где застало, там и…) сброшенных одеяний превращались в гонки на выживание. Заканчивалось все смехом и задержкой с ответом, но звонившие, как правило, все понимали. Они терпеливо ждали, сколько требуется, никто не выказывал недовольства, только плутовски ухмылялись или со снисходительной улыбкой качали головами. Мол, понимаем, сами были такими. Или, как вариант от сверстников, «сами такие».
Поначалу Сергея нервировало, он вздрагивал, ожидая увидеть на экране с укором глядевшее лицо Миры. Этого не происходило. Мира забыла о его существовании. Он потихоньку смирялся с ее отсутствием. Амелия активно помогала.
Да что там «помогала», не то слово. Она, как женщина из присказки, что «и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет», бросала партнера то в огонь, то в воду, то в медные трубы (сравнения из такой же старинной присказки), и безумие происходящего испепеляло, а сознание отказывалось верить, что такая жизнь возможна хотя бы в теории. Разум не верил, а ежедневная практика доказывала, что теория эта вполне осуществима и, при отсутствии других, предельно самодостаточна. Других теорий Амелия в обиход и кругозор сложившейся пары не допускала, да и думать о чем-то другом не было ни желания, ни времени, ни смысла.
О чем-то — да, но вот о ком-то…
Нет, именно об этом ком-то думать и не стоило, Сергей понимал это лучше кого бы то ни было, и никакие ограничения, отвлечения или, тем более, запреты не требовались. С глаз долой — из сердца вон.
Эх, если б все было так просто…
Почти ежедневно Амелия просила потереть спинку, предпочитая живое участие бездушным щупальцам ванника. Зачастую помощь заканчивалась лужами по всей комнате, включая места, которые ранее Сергей не представлял в качестве места для перехода в горизонталь. Впрочем, с новой партнершей отношения приобрели трехмерность и заковыристость, позволившие понять, почему Вселенная бесконечна и до конца не познаваема. Любая вертикаль в мгновение ока перетекала в горизонталь, сменялась ломаными линиями, запутывалась в узлы и через непредставимые спирали возвращалась в вертикаль в совершенно новом качестве — в пути обретя энергетику, ускорение, вкус, цвет, запах, массу, длительность… и это лишь начало списка.
После Миры Амелия казалась воплощением жизни и праздника. Плохо, что на соседней улице шел свой праздник, попасть в который было невозможно. А — вопреки всему — хотелось. Хотелось больше, чем остаться в своем. В очередной момент, когда хитренькая улыбка, что скоро обязана была превратиться в оскал, озарила нависшее сверху лицо, и оно превратилось в ехидно подсматривавшую с небес комету, в чьем хвосте дробился на части вовлеченный гравитацией астероид, Сергей спросил вроде бы невпопад:
— Когда ты перед распределением подтолкнула Миру остаться с Гансом — это была правда? Я про то, что ты сказала про Вика.
Амелия остановилась, взгляд передал массу чувств, каждое из которых могло спалить кого угодно, кроме Сергея. Гром прогрохотал где-то внутри, молнии пролетели мимо, и партнерша соизволила вымолвить:
— Обещаю рассказать в последний день партнерства — если еще захочешь знать это к тому времени. А сейчас договоримся: пока мы вместе, третьей или третьего в нашем доме не будет, и все разговоры о них отменяются до конца отношений. Или выметайся отсюда немедленно. Если считаешь условие неприемлемым, считаю до трех и вызываю комиссара, а ты объявишь о разрыве партнерства по собственному желанию. Один, два, три-и…
— Согласен!
— …и-и вы, молодой человек, сделали правильный выбор!
На уроки Сергей приходил… больше подойдет «приползал» выпотрошенным и выжатым, страшно клонило в сон, веки сами собой закрывались. Амелия гордо поглядывала на задумчивую конкурентку, вокруг которой порхал, исполняя малейшее желание, прежний воздыхатель. Ганс на Амелию не смотрел. Обе пары старательно игнорировали друг друга, никогда не пересекались, если не заставляли условия, и по возможности глядели в разные стороны. Никто ни разу не позвонил бывшим приятелям. Собственно, как и Вик. Если провести аналогию — значит, он любит. А если любит — значит, ждет. Понимала ли это Мира?
Они с Гансом смотрелись неплохой парой, и только с каждым днем грустневший взор из-под белой челки показывал, что в отношениях не все в порядке. Но Ганс не жаловался. Понятно, что просто ждал, когда ему вернут чернявое счастье, и что с ним происходило в это время, его особенно не волновало.
— Тебе хорошо? — спросила однажды Мира, когда их с Сергеем вынужденно прибило друг к другу на перемене.
Разговор затеялся, чтобы не казалось, будто они поругались. Им самим это не требовалось, но о возможной ссоре уже спрашивали посторонние, и ладно бы только одноклассники. По тому же поводу как-то звонил комиссар по здоровью — предлагал, если нужно, психологическую помощь. От помощи, естественно, оба отказались и уверили, что у них все нормально.
— А тебе? — выдавил Сергей.
Мира качнула головой, окатив запахом родных желанных волос.
— Ты не ответил.
— Мне плохо без тебя.
У него сжалось сердце. Никогда они не позволяли себе говорить о самом важном. Для Сергея.
Но первой начала она, как было сдержаться?
— Не надо об этом. — Мира попыталась обратить разговор в шутку: — Не поверю, что с Амелией может быть плохо, Ганс о ней каждую минуту вспоминает.
— Я вспоминаю тебя чаще.
— Я же просила. — Мира отстранилась.
— Мне хорошо, насколько может быть хорошо без тебя. Такой ответ устроит? Теперь ты ответь.
— У меня все в порядке. Ганс очень старается. Не так, как ты. У него мысли всегда далеко.
Дух захватило: Мира как бы сказала: «Его мысли — не обо мне»! Вопрос возник сам собой:
— В следующий раз мне надеяться?
— С тобой проще, чем с другими, — честно сказала Мира. — Иногда ты несносен, как сейчас, зато понимаешь меня и терпишь. Если ничего не случится, я выберу тебя.
Впереди вновь засветило, пусть и с пометкой «если ничего не случится», нервное, тягостное, с виду невозможное, но желанное душевное счастье. А сегодняшнее настоящее наполняло счастье физическое — простое и незатейливое, если не брать в расчет фантазию напарницы.
В последний день во время завтрака, когда он еще ел, а партнерша уже вскочила и, пританцовывая, сверкала соблазнительным реверсом, прихорашиваясь перед выходом, Сергей напомнил:
— Однажды я интересовался кое-чем… Ты обещала рассказать позже.
Амелия скривила губки:
— Вопрос всплыл, а это говорит, что ты не хочешь остаться со мной. Ничего нового, все к этому шло. Тогда слушай, это поможет тебе понять кое-что. В том разговоре со мной Вик сообщил, что очень хочет поговорить с Мирой и что отдал бы за это все, но он не может общаться с ней, пока она с другим. По этой причине Вик внес ее в список игнорируемых абонентов. Но он всегда ждал, ждет и будет ее ждать, и на выборах ее имя всегда будет занимать первую строчку. Вик просил передать это Мире. — Хитрые глазки уставились на Сергея. — Я и передала. Своими словами.
— Ты сломала ей возможное счастье.
Амелия состроила недовольную рожицу:
— Я думала не о ее счастье, а о твоем. Если бы Мира уехала, ты мог вообще отказаться от партнерства или совершить другую глупость. Или выбрал бы кого-нибудь попроще, чтобы душа и тело не работали, а оставалось только ежечасно жалеть себя, любимого, и просить, чтобы тебя жалели. И ты потерял бы надежду на новое партнерство в следующем триместре, потому что Мира, если уедет к Вику, потом вряд ли вернется обратно. Теперь подумай и попробуй еще раз заявить, что я не права.
Сергей промолчал.
Триместр закончился, и, как изначально предлагал Ганс и для чего интриговала Амелия (а она именно интриговала, и как бы красиво ни вывернула ситуацию наизнанку, эгоистичный интерес в ее действиях было не скрыть) Сергей с Мирой вновь стали парой. Два новых срока пролетели в прежних взаимоотношениях: Сергей любил, Мира позволяла любить. Затем Сергей выбрал Герду. Это случилось потому, что Амелия по какому-то поводу разругалась с Гансом. Перед распределением она спросила Сергея:
— Если решу остаться с тобой, придешь один или снова вдвоем?
Ответить было нечего, в сердце жила другая. Амелия вскинула подбородок и тряхнула кудрями:
— Тогда извини, иди дозревай.
Он вновь переехал.
Герда неожиданно оказалась покладистой и понимающей.
— Когда стараешься не обидеть, причиняешь боль еще больше, — сказала она на второй день. — Это касается нас обоих.
Сергей старался не причинять боль. Он всей душой пытался любить Герду — размеренно-спокойную, делавшую вид, что уверена в себе и контролирует происходящее, и предельно чувственную под маской строгости, что слетала вместе с одеждой и превращала постель в трудно восстановимое месиво. В отличие от неугомонной Амелии Герда ходила по дому одетой, чем-то напоминая в этом Миру, но вместо закрытости и колючести, когда не то, чтобы тронуть, а заговорить боязно, у Герды имелось, как она говорила, «открытое для предложений окно возможностей». Определившись с профессией — решив учиться на управленца — она во всем искала оптимальные решения и перед любым выбором, включая даже меню случайного перекуса, строила основательное «дерево решений». И во всем стремилась к идеалу. Занимающийся развитием тела и души Сергей соответствовал ее воззрениям о мужчине, который будет хорошо смотреться рядом. Чувства к нему у нее, конечно же, имелись — холодноватые днем и на людях и странно для такой сдержанной особы горячие и ненасытные (исключительно в потреблении, а не наоборот) каждой ночью.