Вот, значит, что: у него просят разрешения. А с другой стороны — ведь могли не спрашивать. Это в случае, если бы решили, что он не согласится. И если он сейчас откажет…
Правильное решение принять трудно, но ошибиться нельзя. Для этого нужно думать обо всех, встать на точку зрения каждого, представить события, которые произойдут, и определить свое участие в них — чтобы от этого была польза. Желательно, чтобы всем. Если всем невозможно, то хотя бы кому-то, но чтобы обойтись малой кровью. Делать по-своему — признак взросления, а признак взрослости — делать как надо. Достаточно ли он повзрослел для единственно верного выбора?
— Уравнивание — деструктивно, об этом нужно кричать на каждом углу, и такая картина обязана появиться, — с жаром продолжала Мира, и было заметно, что телом она здесь, а в мечтах уже далеко, душа витала в неведомых эмпиреях… Впрочем, совсем не в неведомых, в мыслях она уже позировала.
«Деструктивно». Сергей скривил губы. Видно, разговор с Виком длится давно, раньше она таких слов не употребляла.
— Я все понял. Что вы хотите от меня? Чтобы мне понравилось то, что собираетесь делать? Мне это не нравится, но запретить я не могу, вы все равно найдете время и место, и станет еще хуже. Или будете укорять до скончания века. Мое решение таково: на правах действующего партнера я даю согласие рисовать здесь, а моем присутствии, хотя мне это не по душе.
Миру больше ничего не интересовало.
— Я готова. Что делать? Как понимаю, красота должна быть естественной.
У Сергея перехватило дух: в одно движение (он даже не знал, что так возможно) домашнее платье слетело на пол. Раньше Мира снимала его исключительно в темноте, перед тем как заснуть или разрешить маленькую возню. Сейчас горел яркий свет, в доме находился посторонний…
Для гражданина любой из тысяч планет с теплым климатом ничего неправильного не происходило: тело человека прекрасно, и красоты стесняться нелепо. Ее не прятать нужно, а демонстрировать. Так было везде, кроме миров вроде холодного Калимагадана. Местные жители стеснялись наготы, не привыкли к ней и не собирались привыкать — хотя бы потому, что одежда — жизнь, а ее отсутствие — смерть. Снять перед кем-то одежду — доверить ему свою жизнь, это сидело в подкорке.
Сейчас Мира доверялась другому.
— Давай потренируемся, как это будет, а начисто сделаем уже в подходящих условиях. Сцена первая, где пар. — Она встала у стены, и на стене по ее требованию появилось изображение облаков. — На этом фоне нормально?
К сожалению, муть летнего неба ничего не скрывала, а лишь подчеркивала. Более выигрышного фона не придумать, взгляд выискивал именно то, что для посторонних не предназначено, и намертво там стопорился.
А Мира этим бравировала. Ее словно подменили. Былая недотрога исчезла, вместо нее из пушистой пелены выглядывала коварная соблазнительница, хищница, завидевшая добычу.
Третий лишний. В своем доме.
Вик скосил глаза на Сергея:
— Может быть, в следующий раз?
Общество Сергея его нервировало.
— Если не сегодня, то никогда, — отрезал Сергей.
Согласиться еще раз не хватит духу. Позже при повторном предложении подобного Вик просто получит по морде. А Мира уйдет. И после этого у них двоих будет много никем не омраченных следующих разов…
Поэтому — сейчас. Пока есть надежда, что Мира останется. Как бы ни было больно смотреть.
— Писать картину — процесс долгий. — Мира глядела на Сергея и говорила для него. — Насколько я знаю, необходимо специальные освещение и оборудование, качественные камеры…
«Насколько я знаю». Все же интересовалась живописью, как бы ни отнекивалась. И главное. «Писать картину». Словечко из лексикона художников и иже с ними, любой нормальный человек сказал бы «рисовать».
— Разве мы куда-то торопимся? — глухо отреагировал Сергей.
Висевшее в воздухе напряжение можно было видеть и чуть ли трогать руками. Скоро получится кидаться им.
— Сделаем проще. Мира, пожалуйста, выключи экран. — Вик поднял на нее взгляд — прямой, чуть прищуренный, разглядывавший серьезно и деловито.
Ни капли сдерживаемой страсти, похоти или других человеческих чувств — особенно это выделялось на фоне мрачной окаменелости Сергея и взбудораженности Миры. Как робот. Или как профессионал. Что ж, можно мысленно поаплодировать.
Облака рассеялись, летнее небо сменилось обычной серостью стены. Вик вынул из кармана главный инструмент художника — пульт электронной палитры.
— Нужно сделать набросок, — сказал он. — Я могу подключиться?
С разрешающего кивка Сергея управление камерами помещения скоординировалось на палитре, Вик скомандовал Мире:
— Прокрутись на месте. Медленно. Теперь быстро. Подпрыгни и присядь. Пройди вдоль стены туда и обратно. Еще раз. Будь естественней, расслабься. Приподними руки, будто тянешься к чему-то. Подай корпус вперед. Рот плотно не сжимай, слегка приоткрой… Не так сильно, а будто держишь в зубах пластиковую карточку. Плечи назад. Глаза опусти. Веки нужно резко взметнуть перед самым началом движения. Иди на меня…
Сергей наблюдал. Мыслей не было.
«Будь как вода». Не оставалось ничего другого, кроме как плыть по течению. Любое вмешательство обернется в пользу противника. Четвертый принцип: «Преграды, что встают на пути, усиливают тебя». Нужно быть сильным. Сильнее конкурента. Сейчас это означало смириться. Тысячи лет назад сформулировано: меняй то, что можно изменить, и смирись с тем, что изменить нельзя. Сейчас требовалось принять происходящее, как бы ни болела душа.
В какой-то момент Вик решил, что записей достаточно, кивнул и направился к выходу. «Работа сделана, пора и честь знать». Даже Сергей опешил. Но оценил. Все же, на первом месте — живопись, на втором тоже, а чувства ни при чем. Робот сделал свое дело, робот может уходить. О таком финале даже не мечталось.
— Это все? — Мира, казалось, только вошла во вкус. Щеки пылали. Сергей видел, как ей хочется остаться с Виком наедине.
И это нужно устроить. Пусть лучше сейчас, когда тот вменяем и держит себя в руках.
— Вспомнил: мне нужно… — Сергей опередил одевавшегося Вика — в распахнувшуюся дверь он вышел первым.
Что именно нужно, он не придумал. Это и не требовалось. В лицо ударило прохладой поселкового тоннеля, потолок покрывал иней.
Вслед за ним в открытый проем шагнул Вик.
— Мне пора, — обронил он, ни к кому конкретно не обращаясь — ни к удивленно обернувшемуся Сергею, ни к Мире, с открытым ртом выглядывавшей из комнаты. — Спасибо, что помогли. Простите меня, но я не знаю никого, кто передал бы мой замысел лучше. Прощайте.
Коридор был пуст, мягко мерцали ровные шершавые стены, яркое освещение обволакивало только стоявших около двери Вика и Сергея.
Дверь закрылась, отрезав Миру от них. Вик топтался на месте.
— Мне трудно разговаривать с Мирой. — Он куснул губу, взгляд сверлил серую поверхность уходящего в стороны пустынного тоннеля. — Прошу, передай ей, что я благодарен и больше не побеспокою. С тобой мне разговаривать еще труднее, но ты, в отличие от нее, не станешь искать скрытого смысла там, где его нет. Вы — хорошая пара, я желаю вам счастья. Если бы все случилось по-другому, со мной Мире было бы хуже, теперь я это знаю точно. Не держи зла. Понимаю, что будет сложно, но все же постарайся. Батюшка Матвей часто цитирует старинныйстих, некоего иеромонаха Романа, послушай: «Сеем рожь, а косим лебеду. Непрестанно ищем виноватых. Строим рай, а вертимся в аду, узнавая в ближнем супостата».
— Батюшка Матвей — это Матвей Блаженный?
Вик кивнул.
— Если бы не он, мы бы сейчас не разговаривали.
— Не уверен, что поблагодарю его за это, — буркнул Сергей.
Вик понуро двинулся к лифту. Все правильно, каждое новое слово — новая боль для всех.
Все же Вик не робот. Только сейчас Сергей понял, как трудно дались эти полтора часа бывшему приятелю. Но не труднее чем Сергею.
Или труднее? Сергей бы на его месте не выдержал. Во-первых, не нашел бы сил прийти, во-вторых — уйти.
Но Вик ушел. А Сергей остался. Произошло лучшее, что могло произойти. Даже не верилось. А ведь представлялись чуть ли не кровавая битва, а затем долгая изнурительная борьба на истощение…
Ничего этого не было, победа далась удивительно легко. Вик сдался без боя.
Казалось, что противник сломался. Можно ли считать это победой? А если это тактический ход? Отдать видимость победы, чтобы…
Чтобы — что?
Ответа не было.
Мира ждала дома. Она так и не оделась.
— О чем вы говорили?
— Он сказал… — Сергей так и не смог произнести имя. — Сказал, что ему трудно с тобой разговаривать. Просил передать, что благодарен и больше не побеспокоит.
Мира опустилась на кровать.
— Обними меня, — тихо попросила она.
Он сделал это с радостью.
Они сидели долго.
— Вик изменился, — сказал, наконец, Сергей.
— Да.
Как же здорово, что она это понимает.
Потом они ужинали. А когда выключили свет и каждый привычно лег на свою сторону кровати, Мира нарушила распорядок. Она сделала первый шаг — бурный, жадный, роскошный. Сначала Сергей воспринял его как благодарность. После того, как за «сначала» последовало «потом», все мысли вылетели.
Он вновь почувствовал себя любимым и счастливым.
Ни слова не было произнесено о произошедшем, и внешне все шло по-старому. Но по-старому быть не могло. Первый принцип нарушен. «Будь чист, как вода». Чистоты больше не было. Мира осталась с Сергеем, и он, казалось бы, выиграл. Это как посмотреть. Существует выражение: «слон в комнате» — то, о чем все знают, но о чем не говорят. Как ни молчи, но слон есть, и никуда от него не деться. Что… или, еще хуже, кого представляла Мира, когда возносилась к звездам от ласк Сергея или с усердием и изощренностью, не снившимся даже фантазерке Амелии, отправляла туда его?
Жизнь круто изменилась. Сергей не верил, что Мира на такое способна. Кто угодно, только не она.
И вот вам.