Пистолет привез Николай, и вопрос закрылся.
Мира не знала, что батюшка Виктор подарил картины Сергею. Теперь они украшали стены их нового дома. Вернее, стены во всем многообразии фантазии художника украшала Мира. Как модель, один раз позировавшая и много раз вдохновлявшая творца своим существованием, она краснела от вида некоторых. Их писал не священник, а ищущий правды молодой бунтарь — каждая черточка изображения героини, каждое движение и даже бившиеся в глазах мысли сквозили животным магнетизмом, привораживали и, помимо передачи основного посыла, навевали думы о греховном. Бедняга Вик, оставшийся без пары и затем сознательно отвергший партнерство, этими полотнами признавался в любви и выказывал горевшую в нем страсть. Если бы Сергей собрался показывать картины на публику, Мира сожгла бы их. То, что видел муж, отныне мог видеть еще только Бог.
Лучше бы этим картинам остаться в камере хранения. Мира предлагала это не раз, но Сергей отказывался, он обожал их. Они примирили его с былым соперником, их несомненная гениальность заставляла благоговеть, а выразительность чувств — жаждать в живом виде ту, что смотрела со стен.
Муж и жена — одно, что-то скрывать друг от друга было невыносимо. Мира мучилась, и ее спасало единственное: мысли Сергея двигались в правильном направлении. Он сам напомнил про крещение. На следующий же день она договорилась с батюшкой Лукой, и обряд состоялся.
В выступавшей в роли церкви комнатке батюшки Луки, неподалеку от известного только Мире и Николаю места, где прятался от систем наблюдения батюшка Виктор, Сергей родился как христианин. В духовном плане он и был словно только что родившийся — в понимании истины напоминал младенца. Это ничего, любой путь начинается с первого шага. Важно идти в правильном направлении, и тогда остальное приложится. Мира была счастлива.
На очереди было венчание, и скрывать от Сергея главный секрет Мира уже не могла. Когда они вернулись с крещения, она проверила, чтобы наклейки-коммуникаторы были выключены, и, не в силах поднять глаза от пола, заговорила:
— Я не могла сказать раньше, это терзало мне душу. Надеюсь, ты поймешь и простишь. — Она набрала полную грудь воздуха. — Батюшка Виктор жив. Он здесь, в Столице, на несколько этажей ниже нас.
Поднять взгляд было неимоверно трудно, но Мира все же посмотрела Сергею в лицо.
Его взгляд остекленел.
— Кто еще знает? — ровным голосом спросил Сергей.
— Я, ты, мой папа и Николай.
— А родители Вика?
Сергей постоянно говорил «Вик» вместо «батюшка Виктор». Мира не поправляла, это должно прийти само, тогда получится от души.
— Они его похоронили. Не нужно давать им надежду раньше времени, никто не знает, сколько продлится и хорошо ли закончится наша авантюра. Родителям лучше позже обрадоваться возвращению сына, чем хоронить его дважды.
— Как вы обманули систему? — так же ровно и спокойно спросил Сергей.
— Погрузили батюшку в анабиоз, смерть подстроили. Дисплеев инфомира здесь нет, а на поверхность, где могут разглядеть из космоса, батюшка Виктор не выходит. Сергей, ему нужна твоя помощь.
В глазах Сергея что-то промелькнуло — быстрое, непонятное.
— Это его просьба?
— Нет, моя.
— Что от меня требуется?
— Я прошу разрешения использовать твою внешность. Не так, как Амелия копировала меня, а повторить полностью.
— Тех, кого нет в базе данных, система распознавания выявляет сразу.
Мира кивнула:
— Это все знают, но не всем известно, что систему можно обмануть. Батюшка Виктор числится мертвым, и стоит ему выйти или воспользоваться связью… Но в программе оказалась случайная или чья-то намеренная недоработка: в борьбе с возможными двойниками их обнаружение настроено на два одинаковых лица, а это произойдет, лишь если они появятся в поле зрения одновременно — пусть даже на разных планетах в разных концах Галактики. Слабость системы оказалась в слепом доверии, с которым правительство положилось на могущество электроники. Если знать, в какое время один из двойников, например, спит дома, без дисплеев, с выключенным на ночь ручным коммуникатором…
Сергей перебил:
— Я правильно понял: пока «оригинал» находится в помещении с отключенными камерами, о существовании «клона» система не подозревает, и он может появляться где угодно и делать что угодно?
Мира кивнула:
— Николай сразу предложил себя, но он — лицо публичное, постоянно на виду. Работа не позволяет ему отключать связь даже на час, и неожиданные ночные вызовы для него — в порядке вещей. Моя внешность тоже не подходит, перевоплощение в женщину батюшка Виктор отверг сразу.
— Боди-мод — это не утренняя зарядка, модификацию проводят под медицинским контролем.
— Я сделаю все сама по маминым рекомендациям. Ты поможешь нам?
Никогда прежде Мира не смотрела на Сергея с такой надеждой и верой.
Он улыбнулся и кивнул.
Всего три дня тихого счастья. Как же мало. Только что закончилась воскресная служба, и когда вернувшаяся от батюшки Луки Мира переступала порог дома, она почувствовала, что случилось что-то нехорошее. Ощутила кожей.
— Вик покончил с жизнью, — сказал Сергей.
Он вдруг исчез, вместо него образовалась серая стена.
Мира не сразу поняла, что лежит в постели, и вид перед ней — это темный шершавый потолок. Сознание отключалось, Сергей поднял ее и перенес на кровать.
Батюшка Виктор не мог покончить с жизнью. Вернее, мог, но в чрезвычайной ситуации. Что же произошло, и можно ли сообщению верить? Один раз батюшка Виктор уже умирал для окружающих.
— Кто рассказал?.
— Он сам включил связь и набрал меня. Думаю, это его и выдало.
— Зачем он это сделал?!
— Не знаю. В статьях про анабиоз говорится, что среди размороженных у многих начинались проблемы с психикой.
— Не у многих, а всего лишь у одного-двух человек из тысячи, вероятность очень мала. К тому же, батюшка Виктор прекрасно себя чувствовал…
— Процент не настолько мизерный, как тебе кажется, — перебил Сергей. — Прости, но никто в мыслях не допускает, что спрятанная в больших цифрах беда коснется его или кого-то из знакомых. — Он выразительно развел руками. — Возможно, следующим девятьсот девяносто девяти повезет больше.
Череп сдавило, и следующую фразу Мира выпалила бессознательно и сразу же пожалела об этом:
— Почему в последний миг жизни он позвонил именно тебе?!
А кому же? Ей? С какой стати? Батюшка Виктор сделал так, как посчитал нужным. Значит, разговор с Сергеем был важнее.
— Прости меня, я сказала глупость.
— Ничего, я понимаю. — Сергей лег рядом и обнял ее. — Если хочешь — поплачь. Говорят, помогает.
В крепких объятиях хотелось забыться, но не давало покоя главное:
— Что он сказал?
Сергей погладил ее по голове.
— Попрощался и пообещал молиться за нас с тобой.
Часть третьяВик
Оказывается, тридцать сребреников бывают живыми. О том, что так случится, Вик знал. Он «увидел». В человеческих языках нет нужного слова, чтобы описать это ощущение. Предвидеть, чувствовать, черпать информацию из вселенского потока образов, мыслей и событий… Всезнание? Нет. Он «видел» только часть скрытого от людей. Ясновидение? Тоже не то. Ясным оно быть не может, свободу воли никто не отменял, а корень «вид» намекал на зрение. Это неправильно. Взгляд направлен вовне, а истинное «видение» — внутрь, в глубину сердца, где и размещается знание о мироздании.
Он закрыл глаза. Обидно, что успел сделать так мало.
Не важно. Всему свое время. Сейчас его время закончилось.
Висок похолодила сталь древнего оружия. Каждая клетка организма протестовала, мысли метались, инстинкты взывали к разуму: «То, что ты задумал, делать нельзя!»
Да. Покаявшийся убийца будет прощен, самоубийца — нет, но Вику не оставили выхода. Без его личности тело с его лицом, голосом и привычками властям не нужно. Чтобы воздействовать на личность, им нужен неповрежденный мозг. Пусть самой страшной ценой, но Вик не даст воспользоваться собой и обмануть тех, кто ему верил. Он тоже проиграет. Но человечество выиграет.
Значит, оно того стоит. Потерять одного или потерять всех — выбор, к сожалению и счастью, очевиден. То есть, выбора нет, пусть кто-то его и увидит. На самом деле выбора все же нет, а для кого он есть, тот плохо смотрит. Слепые и ослепленные не видят дороги, они идут на зов, не разбираясь, кто зовет и куда. Это их беда, но они обладают свободой воли и сами решают, куда и с кем идти. Каждый решает для себя.
Вик вздохнул.
Еще целая минута жизни.
Всколыхнулась старая боль. Время, чтобы поговорить с той, к которой ежеминутно возвращались мысли, есть. Можно все объяснить.
Нельзя. Это разобьет ее жизнь. Пусть она узнает потом, от других, так будет лучше для всех. А чтобы она не разочаровалась в людях и в жизни, Вик набрал номер бывшего друга.
— Это я. — Он не убрал оружие от виска — гвардейцы были рядом, блокировали соседние ярусы и готовились к штурму. — Ей не говори.
— О чем? — Сергей смотрел на него как на врага.
— Что именно ты сообщил про меня. Не спрашивай, откуда знаю, просто знаю. Ты не мог поступить по-другому, решение далось трудно, и, несмотря на самые веские оправдания, ты не сомневаешься, что это будет мучить тебя до конца дней. Не говори ей о своей роли, пусть она будет счастлива. И постарайся любить всех людей так же, как любишь ее. Я знаю, у тебя получится. А когда я говорю «знаю», я действительно знаю.
Он хотел улыбнуться, но губы воспротивились, вымученная улыбка получилась горькой.
За дверью послышался шум.
— Прощай, — сказал Вик. — Я буду молиться за вас.