шностью, кинуло тело Николая обратно вниз. Но враг допустил роковую оплошность и не успел ее исправить. Ледяная вода полилась на макушку и за шиворот. Смуглянка не мог даже поднять голову, он принялся слизывать драгоценную влагу с белой поверхности унитаза. Ему так хотелось жить.
Свирепая жажда отступила. Вода холодила раскаленное тело. Но самым главным было то, что у него стало проясняться сознание. Мучительные образы сразу стали блеклым и выцветшими. Болезнь медленно отползала. Когда Смуглянка смог усесться под струей ледяной воды, он понял, что победил. Николай злорадно подумал, что пусть эти экспериментаторы хреновы выкусят черта лысого. Они им не по зубам.
Его соседям было также плохо, как и ему, некоторое время тому назад. Святоша трясся мелкой дрожью и громко стонал. Вампир подвывал как от сильной зубной боли. Он, лежа на полу, выкручивался всем телом, как будто у него болит живот.
Дверь в комнату распахнулась. Смуглянка узнал надзирательницу. Вместе с ней вошли два помощника. Первым навестили святошу. Его подняли на руки, содрали одежду и всего обмыли под душем. А затем привязали широкими ремнями с шконке. Надзирательница ловко поставила ему капельницу, после чего аккуратно напоила его из пластмассового судка.
С вампиром возились подольше. Тот пытался зацепить санитаров своими когтищами. Но с ним все равно справились. Носферату несколько раз ударили трескучим электрошокером, а потом повторили с ним тоже самое, что сделали и со святошей.
Пришла очереди Николая. Смуглянка, опираясь спиной на стену и помогая себе руками, поднялся на ноги. Надзирательница вошла в его камеру первой.
— Иди сюда, сука. Я тебе особую благодарность выражу, — заплетающимся языком проговорил он.
В качестве ответа ему прилетел пинок под дых от одного из спутников медсестры. Смуглянка повалился на бетонный пол. Его освободили от одежды. Причем ее не сняли, а разрезали ножами. Николая уложили на нары и привязали широкими ремнями.
Запихивая ему иглу капельницы в вену, некрасивая женщина сказала:
— Не переживайте пожалуйста пациент. Вам скоро станет легче. Все будет хорошо.
Она погладила его теплой мягкой ладонью по лбу и щеке. Неожиданная ласка казалась такой неуместной после пережитого. Наверное, также гладят забавного поросеночка, прежде чем прирезать для подачи к рождественскому столу.
После того, как их оставили в одиночестве, пришло облегчение. Боль начала стихать, жар слабел, а бреда больше не было. Но тело наполнилось вялой усталостью, как будто он вагоны с углем разгружал. Облегчение радовало. Мутная пелена сползала с глаз. Смуглянка даже постарался разглядеть, как чувствуют себя соседи.
Святоша лежал неподвижно ничком и даже не стонал. Если вдруг он подохнет, то будет совсем нехорошо. Если у мёртвого Давида-Арсения проявятся такие же способности как у вампира, убившего Лену, то дела Николая плохи. Он даже сопротивляться мертвяку не сможет, привязанный ремнями к нарам. Приходи дорогой друг-мёртвый святоша и кушай меня на здоровье. Его развеселила, возникшая в голове, нелепая ассоциация с японским экзотическим банкетом, когда суши едят прямо с тела обнаженной женщины.
Вампир все время ерзал, наверное, пытался освободиться. Николай слышал, как тот грязно ругается и несет всякую ахинею в виде речитативов. Наверное, это у сатанистов такие молитвы или как это они называют. Иногда носферату говорил на незнакомом гортанном языке с резкими лающими обрывами слов и горловым шипением. Все равно как Гебельс с трибуны — ничего непонятно, но очень впечатляюще. Николай изучал немецкий язык в школе, но к языку Гёте и Шопенгауэра эта словесная блевотина не имела никакого отношения.
Боль утихла, и Смуглянка начал потихоньку двигаться, насколько это ему позволяла привязь. Если разогнать кровоток, то восстановление пойдет быстрее. Смуглянка прикинул, что еще пару таких экспериментов и его ждет полноценная инвалидность.
Внезапно с улицы донеслись какой-то грохот. Это было странно потому, что материал, которым заделали окна, глушил большинство звуков. Новые звуки прекратили сатанинские камлания вампира. Осколки стекла, минеральной ваты и кусков фанеры полетели внутрь камеры. Смуглянка сразу ощутил свою беззащитность — инстинкт самосохранения заставлял его лезть под нары, но ремни не пускали. В противоположную от окна стену ударили пули, выбив осколки штукатурки и красного кирпича.
— Ёпть! — заорал Николай. — Война! Млять!!!
Сквозь выбитый оконный проем доносились звуки стрельбы, взрывов и крики людей. Вампир на своей койке резко дернулся, потом выгнулся натужной дугой. Один из ремней поддался и слетел с крепления. Носферату торопливо принялся отстегивать себя от шконки. Скрипела кожа и звякали металлические пряжки. Вампир освободился. Он подскочил со своего места как ужаленный и принялся дергать прутья решетки.
Выбрав наиболее подходящий по его мнению прут, он принялся его разгибать. Помучавшись минуты три, вампир расширил расстояние между прутьями, но недостаточно. Он чуть не застрял в узком проходе. Ему пришлось снова дергаться и пытаться отгибать прутья. Но все-таки он смог. Широко разевая клыкастую пасть и задыхаясь, он выпал с дугой стороны.
Передохнув пару минут, он приступил к высвобождению Николая. С клеткой Николая у него получилось быстрее. Прут оторвался у самого основания, а вампир его с легкостью загнул. Острые когти царапали Смуглянку пока Носферату смог расстегнуть ремни, которыми Николая привязали к койке. Смуглянка выбрался из своей камеры.
Вдвоем с вампиром они принялись ломать клетку Давида, так разгибать прутья было значительно легче. После освобождения благолепный Святоша задал самый дурацкий, но правильный вопрос, начисто уничтожив значимость успехов по высвобождению:
— А как мы дверь в коридор откроем? Она железная и толстая. Я специально смотрел.
Николай переглянулся с вампирской мордой. Придурок был прав. Голыми руками ее не возьмёшь, даже с силищей и когтями вампира. Радовало одно, что болезненное состояние и слабость как рукой сняло, даже почувствовался прилив сил. Они стремительно освобождались от последствий проведенного над ними эксперимента. Николай ощутил в мышцах привычный тонус.
— А ты не переживай, святой отец. Мы тебя не просто так вытаскиваем. Ты у нас вместо тарана будешь, — ободрил его носферату.
— Я помолюсь о ниспослании высвобождении, — парировал святоша.
Николай было похвалил Давида за юмор, но святоша сел ровно, молитвенно сложил руки перед грудью и закрыл глаза. Его губы задвигались в беззвучной молитве. Теперь Николай подумал, что зря они освободили этого идиота. Он все равно свихнулся. Но, тем не менее, дверь в комнату распахнулась!
Смуглянка повернулся и остолбенел. В комнату вошла некрасивая надсмотрщица. Только выглядела она совсем по-другому. Поверх медицинской курточки на ней был одет черный бронежилет с надписью «милиция». На голове был шлем, напоминающий мотоциклетный с прозрачной маской во все лицо, а из под шлема на плечи спускался черный эластичный протектор, защищающий шею. В одной руке она держала сразу саквояж и небольшой пластмассовый контейнер, а вторая вполне привычно сжимала рукоять, висящего на плече, «калаша». Вооружение женщины на этом не заканчивалось, из-за спины над плечом выглядывал ствол дробовика.
Женщина вошла стремительно. При её появлении на всю компанию привычно накопила оторопь. К том уже вид у медсестры был не совсем обычный. Она ничего не сказала на то, что они уже выбрались из клеток. Безликая сунула в руки Николая новенький автомат Калашникова, а в руки вампира белый контейнер.
— Пей, это кровь донорская. Так ты быстрее восстановишься, — коротко сказала она. — Должно помочь.
Затем она обернулась к Николаю:
— У двери с автоматом стань, если кто появится, то сразу убивай.
Она слишком демонстративно повернулась к нему спиной и открыла крышку, поставленного на пол, саквояжа. Смуглянка смотрел на неё сзади, разглядывая болтающийся на спине автоматический дробовик, бронежилет и наклоненную вперёд голову в полицейской каске. Протектор шлема задрался, оголив шею, с выбившимися из-под каски, светло русыми волосами. Сколько раз он мечтал об этом моменте, когда сможет скрутить эту шею или вогнать неё заточку. А сейчас у него в руках был автомат с полным магазином. Стоило только упереть под шлем ствол автомата и нажать спуск для того, чтобы поквитаться с надзирательницей за всё и за всех. Но он так и не сделал этого. Ноги сами его понесли к двери, руки проверили автомат, переключив на огонь одиночными, и достали патрон в патронник, звякнув патроном, выскочившим на пол.
Надзирательница, подойдя к святоше, прижала ему руку коленом к полу и вкатила тому в вену аж три укола подряд. Кровосос в это же время пил из прозрачных пластиковых пакетов темную холодную кровь, присосавшись к ней как пиявка. Раскрытый контейнер валялся радом, а на него один за другим падали пустые разодранные пакеты опорожнённые кровососом. Удушливый запах крови наполнил всю комнату. За окном трещали выстрелы, доносились шум и крики. Похоже, что на этих извергов кто-то напал.
Смуглянка краем глаза увидел, как надзирательница подходит к нему сбоку. В руках она уже держала три одноразовых шприца, заполненных жидкостями разного цвета.
— Будем знакомы. Меня Людмила зовут, — сказала она так запросто, как будто они были коллеги, и теперь им предстояло работать вместе в одном офисе.
Смуглянку очень удивило, но не то, что её зовут обычным человеческим именем, а то, что она так запросто с ним разговаривает и даже улыбнулась в конце. Он впервые увидел в ней человека.
— Мне нужно тебе остаточные явления снять — синдром. Будет совсем хорошо. Дай руку, пожалуйста, — продолжала она.
С пола поднялся Давид-Арсений. Причём вид у него был вполне бодрый. Тот прикрывал голое тело мятой простыней и потирал на руке место уколов. Смуглянка подставил женщине предплечье с набухшими венами. Она сделал ему три укола, не меняя иглу, а просто переставляя в неё уже заправленные шприцы. Уколы были болезненные, но облегчение наступило практически сразу.