— Вот сам признался, что барыга. А значит — мироед! — победно заключил «боров», а потом озабоченно посмотрел на окровавленный палец. — Ты смотри! Палец-то чуть совсем мне не откусила. Острые зубки у сучки.
Он взял со стола бумажную салфетку и морщась обернул ей свой ненаглядный сарделькообразный палец, сочащийся кровью. Хворов потряс вторым потным кулаком в сторону девочек и грозно добавил:
— Ух, теперь я вам! Дрессированные у меня будете. Шелковыми вас сделаю.
Девочка поднялась с пола самостоятельно, вторая близняшка не попыталась ей помочь и даже не пошевелилась, она стояла и смотрела совершенно пустым взглядом в угол кабинет Анатолия, где примостился большой и красивый географический глобус.
Поднявшаяся девочка снова чуть не упала, ее ноги предательски подогнулись, но она успела ухватиться за спинку тяжелого деревянного кресла под старину. Из разбитых губ и носа девочки текла кровь. Похоже ей действительно здорово досталось. Может этот тупой урод ей нос или челюсть сломал. Но сейчас это было уже не важно. Сделка состоялась. Толя с Хворовым ударили по рукам. За порчу товара можно было не бояться.
Хворов, уже не обращая внимание на купленных девочек, сказал Толе:
— Машину я в ворота загоню. Только быстрее разгружайся! Не затягивай!
— Быстро не получится. — Охладил пыл «борова» Толя.
Хворов аж весь надулся от возмущения.
— Как…как? — Боров тряс мгновенно покрасневшими щекам и раздувал ноздри.
Вдоволь насладившись, побуревшим как свекла, рылом и вылезшими из орбит глазами, Анатолий с самым непосредственным видом Иванушки-дурачка сообщил Хворову:
— Курево специфических условий хранения требует. Сухости полной. А мне еще склад освобождать нужно. Излишков сейчас много, затоварены мы, все сари добром заставлены. Все что за рабов выменяли — мёртвым грузом лежит пока Кощей не вернется. Места свободного нет, а под отрытым небом оставлять нельзя. Сам понимаешь. И рук рабочих не хватает. Ведь всех рабов кроме баб молодых мы вчера Курбану хромому на рынок отдали под реализацию. Он свои комиссионные почти вдвое скинул. Сейчас спрос на рабов резко подскочил.
— Так, хлопцев снарядами. Пусть помогут. По-быстрому и раскидаете все, — прозорливо и свысока посоветовал боров.
— О-о-о! Так хлопцы то наши — все бойцами себя считают. Им западло рабским трудом заниматься, — снова огорчил Боброва Толя. — Бабы долго грузить будут. Не приученные еще.
Толя врал. Из рабов на базе действительно остались только бабы и немножко детей, но помимо них в усадьбе были так называемые вольнонаемные. По своему статусу они были более продвинутым «персоналом» чем рабы — практически крепостными. Торговать ими не торговали, но работали они только за кров и еду. Вольнонаёмными самостоятельно становились те бедолаги, кто по каким-либо причинам не мог найти себе защиту и пропитание в новом мире. Такие люди, чтобы выжить, пристраивались к более сильным группам: анклавам или бандам, работали по мере сил за еду, жилье и покровительство, но от рабов они ушли не далеко.
— А сколько по времени грузить то будут?
— До вечера не меньше, — обрадовал Хворова Толик.
Боров посмурнел и с наигранными нотками в голосе спросил:
— Так, может, найдется мне старику местечко для отдыха. Пока разгружать будете, я там побуду, а то притомился я с дороги. Годы не молодые. Здоровье уже не то. Сам понимаешь.
— Всенепременно, дорогой Олег Всеволодович, — поддержал тон собеседника Толя-мысли. — Я распоряжусь, чтобы вам в малом флигеле местечко подготовили.
Хворов, уже не скрываясь, пускал слюни, так ему не терпелось опробовать новое приобретение, но Толя приготовил для него очередной хитрый подвох:
— А девочек ваших я в уличных клетках устрою. Им там хорошо будет.
Сальная улыбка сползла с круглой и жирной морды Хворова.
— Так я могу товар с собой во флигель взять? — предчувствуя нехорошее, осторожно спросил боров.
— Ой! Я думаю, что не стоит. Панночка неправильно понять может.
Хворов струхнул. Это было сразу видно по сжатым губами и забегавшим глазками. Толя упомянул прозвище жены Кощея — Волетты. Боров действительно ее боялся. Ее все боялись. На Виолетту с приходом Большого Песца свалилась и богатство, и власть, и почитание. Случилось так, что все эти волшебные подарки судьбы легли сверху на ее беременность, прошлую убогую житуху и непомерное самомнение. Характер новой Виолетты стал жуткой катастрофой для всех окружающих. Виолетта дохаживала последний месяц перед родами и целенаправленно третировала всех подряд.
Именно Толя впервые назвал ее "панночкой" по аналогии с героиней бессмертного творения Николая Васильевича Гоголя — "Вий". Там ведьма-панночка восстала из мёртвых и летала в гробу по церкви, желая уничтожить бедного бурсака Хому, который ее отпевал. Но Виолетта или Гоголя не читала или, ввиду общего умственного недоразвития, не поняла тонкий намёк на свою инфернальную сущность. Прозвище «панночка» она воспринял с восторгом, и принялась культивировать новый образ «прекрасной панночки» с ненормальной активностью.
При этом скудоумие Виолетты раскрылось во всей своей красе. Образ получился поистине карикатурным и отвратительным. Безвкусно подобранные аляповые шмотки: короткие и облегающие, сменились такими же безвкусными длинными платьями, юбками и кардиганами.
Если раньше Виолетта напоминала вокзальную прошмандовку, то теперь она стала похожа на огородное пугало. Старясь придать себе величественный вид, она теперь ходила, окунувшись спиной назад, задрав подбородок и приподнимая перед собой подол какой-нибудь из своих длинных шмоток. Она сама себе состряпала нечто типа плаща или накидки на плечи, которая тащись за ней сзади по полу или земле.
Помимо толстого слоя косметики и тонны всевозможных золотых украшений образ «панночки» завершался маленьким черным хлыстом. На сколько помнил Анатоли, такой хлыст назывался «стик». Неизвестно откуда она обзавелась им. Толя подозревал, что это товар из секс-шопа. Вот и ходила «панночка» с черным «стиком» в руках, задирая длинную юбку и подметая плащом-накидкой всякую грязь в их усадьбе. А хлыст Виолетта таскала не только для красоты. При любом удобном случае она пускала его в дело. Причем от криков очередной жертвы Виолетта входила в раж и, с выражением одержимости на лице, лупцевала провинившегося раба до кровавых брызг.
Не стоило упоминать эту нечисть всуе. Громко хлопнула дверь конторы Анатолия, и вылетела панночка-Виолетта собственной персоной. Она, рассекая громадным животом окружающее пространство, подлетела к торгующимся мужчинам.
— Боров! — заверещала она. — Это твои уроды у меня под окнами накурили? Мне рожать скоро, а вы мне нервы трепите и ребенка моего хотите отравить!
Боров весь сразу напрягся:
— Да кто посмел, Виолетта Аркадьевна. Вы только скажите, я им мигом яйца наружу повыворачиваю!
Виолетта мгновенно успокоилась. Панночка услышала то, что хотела. Гроза нежданно миновала. Бешенная импульсивность и переменчивость настроения панночки уже обрастала легендами и анекдотами, но Толя уже привык к таким внезапным перепадам настроения, а также хамству и бесцеремонности первой леди банды работорговцев. После того как позавчера внезапно пропал Кощей Виолетта носилась по всей усадьбе, выискивая того на ком сорвать свою злобу и страх.
— Если еще раз такое повториться, то я сразу из дробовика стрелять буду, — в категорично форме заявила она.
— Конечно, конечно, это ваше полное право, — заулыбался Хворов.
Виолетта выскочил также стремительно, как и зашла. Дебилка полоумная.
— Во стерва поганая, — высказал свое мнение Хворов после того, как ведьма вышла вон.
За глаза «боров» не скрывал своего отношения к Виолеттке и ее выходкам. Собственно говоря, отношение к ней было у всех одинаковое. Если бы не Кощей и его правая рука Митроха, то Виолетту давно бы покрошили в фарш, не смотря на беременность.
Кощей, ударенный в свое учение о собственном превосходстве, страстно желал плодить отпрысков, дабы осчастливить брошенный мир маленькими Кощеями и Кощейками. На фоне своего бзика он с беременной Виолетты пылинки сдувал, опасаясь за здоровье будущего наследника. Любой каприз Виолетты выполнялся мгновенно, а она пользовалась этим напропалую.
Собственно говоря, на это Толя и намекал Хворову. Застав на территории своей усадьбы Хворова, удовлетворяющего свою похоть с рабынями в ее флигеле, Виолетта точно бы закатила тяжелую истерику с лупцеванием всех подряд своим стиком или даже со стрельбой. На почве беременности Виолетту вгоняло в ярость любое попавшееся ей проявление сексуальности.
— Слышь, Мысли, — обратился Хворов к Толе. — Давай я машину у тебя оставлю, а завтра кто-нибудь из моих ребят приедет сюда и заберет транспорт. А?
— Что? Так не терпится товар опробовать? — лукаво усмехнулся Анатолий.
«Боров» расплавился в своей препоганейшей улыбочке и затряс перед лицом Анатолия толстым коротким пальцем.
— Знаешь ведь, хорек, слабость натуры моей. Ну как таких кобылок не оходить. Славные и ладные. Тут никакой виагры не нужно. По рукам?
— Ладно уж. Езжай. Машину в целости верну.
"Бинго!" — подумал Анатолий. Он этого и добивался. Теперь он получил то, что хотел. В его распоряжении осталась машина с товаром. Толя не собирался ее разгружать. Он уже знал, куда пристроить драгоценное курево. Гнать машину нужно было за сто пятьдесят километров, там располагалась большая военная часть с громадным парком машин на консервации, где Мысли уже договорился купить БТР. Предложение поступило два дня назад, а тут как на грех появился «боров» со своим грузовиком набитым сигаретами.
Курево сейчас росло в цене потрясающими темпами. Особенно ценились хорошие сигареты. Весь кривой товар, который «боров» пускал мимо своего господина Германа, он сплавлял хозяйственному Толе, который при Кощее был кем-то вроде управляющего, коммерческого директора и завхоза в одном лице.