Костик освоил в армии военно-учетную специальность механик-водитель БТР, а один из приемных сыновей Толиного дядьки служил в танковых войсках, но обещал, что с обязанностями наводчика БТР справиться без вопросов. Собственно говоря, они и составили экипаж бронетранспортера.
Толя торопил всех как мог. Прощание с военными получилось неудачно скомканным, но подполковник заверил его, что понимает его беспокойство за своих товарищей и всецело на его стороне. На этом все приличия были соблюдены, и церемония прощания была закончена.
Толя-мысли не мог отказать себе в удовольствии и возвращался обратно в нутре БТР, также он захватил с собой жену Лиду. Когда они выезжали, БТР шел в голове колонны. Толя торчал из командирского люка как суслик из норки и махал рукой своим новым товарищам. Сразу за БТР катился грузовик, а замыкали колонну рейдовые машины.
Дорога домой тоже была без сюрпризов. Мимо проносилась густая летняя зелень. В открытые люки врывался пряный аромат разнотравья и полевых цветов, хвойный аромат лесов и легкая примесь запаха дорожной пыли. Толя чувствовал себя сильным и могущественным.
Пока Анатолий и Лида ехали в бронированной коробке на колесах, они прошли теоретический курс молодого бойца по управлению БТРом и его боевыми системами.
Он поддался общему настоянию и они доставили себе удовольствию, расстреляв из пушки парочку сгоревших грузовиков. Эффект оказался впечатляющим. Искореженные почерневшие остовы опутывали черные облачка из которых вместе с искрами и вспышками летели целые куски металлических панелей и агрегатов попавшихся мишеней. Постреляли из ПКТ БТР и из ПКМ, подаренного военными в качестве бонуса к бронетранспортеру. В машине лежали еще четыре бонуса в ящиках, это были старые добрые ГРП-7 с десятком тремя выстрелами к каждому, а также гранаты.
Машина шла довольно-таки ходко и плавно. Дизельный камазовский движок с турбонаддувом проявил себя просто замечательно. Дорога домой была легкой и приятной.
Приехали они, как и предполагал Толя ближе к вечеру. Засада им так и не попалась, но непонятное тревожное ощущение ворочалось у него мерзким холодным червем в области желудка.
Толя вызвал по рации своего помощника Егорыча. Он был близким другом покойного отца Анатолия.
— Егорыч! Слышишь меня? Как там у вас? Прием.
Помощник ответил, начиная с условного кода:
— С возвращением. Тоска у нас зеленая да сопли желтые. Инцидентик, тут у нас. Пока все спокойно, но подъезжай скорее.
Егорыч не стал выдавать в эфир, что там произошло. Зеленый цвет говорил, что все спокойно, но желтый говорил о грозящей опасности. То есть спокойная ситуация перерастала в напряженную. Но красный код он так и не упомянул.
Анатолий распорядился свернуть с дороги и объехать бандитскую базу хедхантеров вокруг, а затем приказал оставить БТР и грузовик в укромной лощине недалеко от въезда в хозяйственный двор усадьбы. С собой Толя взял брата жены и дядьку с приемным сыном, который имели опыт боевых. На территорию усадьбы решили заехать на двух автомобилях и в полной боевой готовности.
День заканчивался. Небо налилось осоловелой вечерней усталостью. База работорговцев встретила две вооруженные машины сопровождения настежь распахнутыми главными воротами. Сначала Толя хотел даже повернуть обратно, но затем он увидел истерящих баб и Митрохинских бандитов, понуро стоящих вокруг чего-то валяющегося на земле. Толя подал условный сигнал о готовности Антону и медленно заехал на территорию. Произошло что-то настолько ужасное, что на заехавшие машины никто даже внимания не обратил.
Анатолий поудобнее перехватил автомат и направился в сторону бестолково толкущихся людей. Бабий крик и плачь неприятно резали слух. Только пока не мог понять рабыни это или кто-то из своих так убивается. Толя-мысли протиснулся между дышащими свежим перегаром уголовниками и увидел два воняющих трупа, лежащих на расстеленных кусках синего полиэтилена. Но хотел было уже посетовать над безалаберным разбазариванием ценного в новом мире материала, но в это момент он действительно опешил. Над крупным обезображенные трупом страшно убивалась Митрохина татарка.
Волосы Айшат были растрепаны, ее лицо, руки и одежда были перепачканы в грязи от трупа и темными воняющими сгустками старой свернувшейся крови. Толя сначала ее даже не узнал. Тут до него дошло, что изрубленный воняющий труп был одет в одежду Митрохи, только теперь она была вся грязной, пропитанной застарелой кровью и изорванной.
Вторым трупом был «Копейка». Над мелким трупом убитого пацана Копейки рыдал Пятак и его жена. Пусть Копейка был конченным малолетним говнюком, но все-таки он был единственным сыном для этой семейной пары.
Над третьим трудом не рыдал никто. Убитый Гуня лежал как-то в стороне, запрокинув голову с широко распахнутыми глазами. Острый кадык на тощей шее сильно выпирал куда-то вверх. Лицо Гуни раздулось от чего его было невозможно узнать.
Апофеозом трагической действа была бедная как смерть Виолетта. Она стояла в своих долгополых панских одеждах, выставив большое брюхо и сжав кулаки.
Глава 27. Испытание
Утреннее пробуждение Иваницкого и близко не напоминало легкую побудку прирожденного жаворонка. Сначала он напряженно пытался вспомнить — где находится, а потом старательно продирал глаза. Голова дико болела и кружилась. От состояния жестокого похмелья утреннее пробуждение отличалось только отсутствием тошноты. Хотя, с другой стороны, туман в голове на порядок перекрывал алкогольный угар. Открыв глаза, он обнаружил, что лежит практически под открытым небом, еще он видел над собой стропила и кусок крыши.
Сделав очередное усилие, Иваницкий смутно вспомнил вчерашние посиделки на чердаке дома возле недостроенной стены. Тут до него дошло, что его сверху придавило что-то не тяжелое. Он кряхтя перевернулся на бок, освобождаясь от неожиданного гнета. К большому удивлению, с него скатилась Марфа. Лисичка недовольно сморщила носик и потянула на себя край спальника.
Они вместе лежали внутри двуспального туристического мешка, который неведомым образом оказался на этом самом чердаке под недостроенной крышей. Но самым удивительным был не это. Лисичка была совершенно голой. Голым был и сам следователь. Судя по тянущим ощущениям в паху, он не так давно занимался сексом и занимался сексом много. На этом его затуманенный мозг вообще отказался работать. Иваницкий уронил голову и замер на какое-то время.
Просыпающаяся Марфа сладко потянулась и обвила шею следователя. Еще она пискнула что-то довольное и чмокнула его в подбородок. Наверное, она метилась в губы, но промахнулась, так как не удосужилась открыть глаза.
Наконец ему удалось поймать одну единственную мысль, и он стал пытаться соединить ее со второй, а потом и с третьей. Володя совершенно не помнил, чем вчера закончились посиделки, но валяющаяся рядом голая девочка недвусмысленно намекала на завершение вечеринки, подпадающего под уголовную статью. Нетвердые и колышущиеся мысли выплеснули на поверхность однозначный и пугающий вывод: подстава! Где-то неподалеку его уже поджидают взбешенные религиозные фанатики с ножами для оскопления или еще что похуже — они же сектанты. Иваницкий отстранил от себя девчонку. Не толкнул и не отодвинул, а именно отстранил.
Девушка удивленно распахнула заспанные глаза:
— Тебе не понравилось? Я что-то сделал плохо?
— Ты это… — Иваницкий попытался собрать мысли в пучок. — Чего-нибудь было вчера?
— В каком смысле?
— Ну, это. Тебе лет то сколько?
— Я уже взрослая! А что? Мне можно. Меня сам батюшка Серафим благословил, — с гордостью в голосе заявила пигалица.
Иваницкому может и перенес бы это легче, если бы не писклявый детский голосок Лисички.
— Так как это благословил? Ты же ребенок еще совсем!
— Я уже взрослая. Сейчас время такое. Раньше с раннего возраста замуж выходили, а к двадцати уже по трое или пятеро детей имели. А в библии написано: плодитесь и размножайтесь. Род людской нужно пополнять. Господу необходимы праведные воины, а те, кто в обители родятся — те будут ангелам подобные.
— И ты рожать собралась?
— Да! Ты мне понравился. Ты сильный и красивый. От тебя детки такие же сильные и красивые родятся. А ты не хочешь?
Глаза Марфы широко распахнулись и мгновенно стали наполняться слезами. Вот только этого еще не хватало. Ей по другому поводу сокрушаться нужно, а она думает вообще не понять о чем.
— Подожди! Так нельзя. Ты же молоденькая еще.
— Ну и что. Я же всему научусь. Я не хуже чем другие смогу! Тебе понравиться! — твердо заявила Лисичка.
— Да смоч-то ты сможешь, но все равно рано тебе. Грех это, — нашелся Иваницкий.
— Какой же это грех? Я хотела, и ты хотел этого. Когда без любви и против воли, и еще когда ради похоти, то это блуд, а блуд и есть грех. А я от тебя ребенка хочу! — безапелляционно заявила Марфа.
Едва было собранные мысли Иваницкого снова рассыпались беспорядочной кучей и стали неудержимо пропадать. Полубредовое состояние продолжалось. Ему очень хотелось, чтобы происходящее было отвратительным сном или чудовищным розыгрышем, но реальность безжалостно давила на Володю нависающим сверху тощим тельцем с полукружиями мелких грудок.
Бред! Мыслей не было, зато было болезненное ощущение совершённой мерзости. Иваницкий был отвратителен самому себе. Похоже, что подставы не было, и врятли кто-нибудь здесь его осудит, но стыд и чувство вины от совершенного в беспамятстве поступка дополнялись отвращением и ненавистью к собственной персоне.
— Ой, да у тебя же медовое похмелье, — восторженно сказала Марфа.
Смурные складочки на ее лбу расползлись, а из глаз ушли обида и отчаяние. Похоже, что сделанное открытие объясняло для Лисички состояние ее партнёра полностью, и все ее переживания оказались напрасными.