Они не реагируют на язык тела.
Они с большим трудом слушают. Мне приходится неоднократно перефразировать вопрос, чтобы ребенок смог ответить на него в классе.
Я не уверена, что ребята заинтересованы друг в друге. Такое впечатление, что у всех учеников есть те или иные признаки синдрома Аспергера. Но ведь такого не может быть. И эта проблема распространяется на всю школу.
Школа Холбрук не является заведением для детей с эмоциональными или когнитивными трудностями. Это частная школа; чтобы поступить туда, нужно сдать непростые экзамены. И вот руководство школы обнаруживает, что студенты, подающие надежды в плане учебы, развиваются не так, как этого от них ожидали. Ава Рид, завуч школы, говорит об этом со всей прямолинейностью: “Даже в девятом классе ученики неспособны взглянуть на проблему с точки зрения другого человека”. Многим учащимся, видимо, не хватает терпения, чтобы дать своим товарищам высказаться. Трое педагогов поддерживают завуча: студенты испытывают трудности с эмпатией, которая требуется для беседы – а в то же время беседой воспитывается.
Они общаются друг с другом посредством малозначительных комментариев (в сущности, говорят о мелочах жизни), обмениваются короткими, обрывочными фразами, словно это текстовые сообщения. Они сообщают о своих социальных нуждах, не терпящих отлагательств. Они друг друга не слышат.
Самое тяжелое – видеть, что они не замечают, как задевают чувства друг друга. Они обижают друг друга, но когда вы пытаетесь обратить на это их внимание, они попросту не могут представить себя на месте другого.
Мои ученики умеют создавать веб-сайты, но не способны разговаривать с учителями. Кроме того, учащиеся не хотят говорить друг с другом. Беседа стала для них обузой.
Поскольку Холбрук – маленькая частная школа, педагоги располагают достаточным временем, чтобы стать для учеников наставниками как в эмоциональном, так и в интеллектуальном смысле. Именно поэтому им нравится преподавать в школе Холбрук. Однако, по их собственному признанию, теперь им все сложнее выполнять свою работу так, как раньше. Они впервые почувствовали, что должны прямо и открыто обучать эмпатии и даже тому, как говорить по очереди. Один из педагогов убежден: “Эмоциональный интеллект должен стать отчетливо сформулированной частью нашей учебной программы”.
Преподаватели высказывают различные суждения о том, почему в последнее время происходят столь явные изменения. Возможно, когда их ученики росли, они предпочитали компьютерные игры книгам, вследствие чего их воображение не развивалось. Вероятно, компьютерные игры отвлекали их от детской площадки, где они могли бы совершенствовать свои навыки общения. Может быть, ребята перегружены учебой. Наверное, они недостаточно практикуются в общении, когда приходят домой. Видимо, их родители слишком заняты своими делами – в телефонах и компьютерах. Разговор с педагогами постоянно вращается вокруг технологий. Учитель истории подытоживает свои соображения о влиянии технологических факторов: “Мои ученики настолько зациклены на своих телефонах, что совершенно разучились уделять внимание уроку, или самим себе, или другому человеку, а также смотреть друг другу в глаза и видеть, что происходит”.
По мнению еще одной преподавательницы школы Холбрук, дружеские отношения учеников больше не носят эмоциональный характер, а превращаются в средство достижения целей. Похоже, в своих дружеских привязанностях ребята руководствуются тем, что другой человек может для них сделать. Педагог называет такие отношения “Кто меня прикроет?” По словам преподавательницы, в этих отношениях происходит следующее: “Вы пользуетесь [дружбой], а потом двигаетесь дальше”. Дружеские отношения по принципу “Кто меня прикроет?” являются лишь тенью дружбы – так же, как время, проведенное наедине с телефоном, является лишь тенью уединения. В обоих случаях вы получаете суррогат, внушающий вам мысль, что вы обрели то, чего на самом деле у вас нет. Возможно, такие суррогаты заставляют вас забыть о том, что вы потеряли.
Завуч Ава Рид приносит на встречу группы результаты небольшого упражнения (по сути дела, маленького эксперимента). Одна из должностных обязанностей завуча – руководить консультативными группами, примерно по двадцать учеников каждая. Рид попросила участников этих групп перечислить три качества, которые они хотели бы видеть в своем друге. Из более чем шестидесяти респондентов только трое упомянули преданность, заботу, доброту или сочувствие. Большинство учащихся хотели бы дружить с теми, кто может их рассмешить, сделать счастливыми. Вот что пишет один из учеников: “Когда я рядом с кем-то, я счастлив”. По словам Рид, она вынуждена сделать вывод, что эти учащиеся не понимают или не способны оценить всего того, чем может быть “лучший друг”. Ведь лучшие друзья – это не просто развлечение или гарантия, что человек не останется один. Лучшие друзья – те, кто для вас что-то значит. Это те, кому вы готовы открыться. Больше узнавая о них, вы узнаете о себе. Однако Рид отмечает, что эти уроки сложно усвоить в интернете.
Завуч подводит итоги упражнения “Какие качества вы хотели бы видеть в своем друге?”:
По-моему, этим ребятам кажется, что дружеские отношения работают в одну сторону. Они считают это пространством, где могут вещать сами, но вовсе не собираются слушать других. В этих отношениях нет эмоционального компонента. Ребятам просто нужно, чтобы с ними кто-то был. Они не готовы эмоционально вкладываться в другого человека. Такое впечатление, что они научились выключать дружеские отношения.
Рид этого не сказала, однако было бы логичным так продолжить ее мысль: “выключать дружеские отношения подобно тому, как прерывают диалог в интернете”. После этого упражнения у завуча возникло подозрение, что дети обращаются с другими людьми как с “приложениями”, как со средством достижения той или иной цели. Рид замечает, что ученики то и дело спрашивают друг друга: “Можешь сделать это для меня?”, а потом, по словам завуча, “они просто «переключаются» на кого-то другого вне зависимости от того, выполнена их просьба или нет”[150].
Рид встревожена тем обстоятельством, что обычаи, сформировавшиеся в ходе “зафренживания” начинают распространяться и на обычаи дружбы в реальности, в повседневной жизни. Она говорит:
Причинив друг другу боль, они этого не понимают и не выказывают сожаления. Когда пытаешься им помочь, нужно снова и снова повторять с ними эту ситуацию, разыгрывая ее по ролям, чтобы объяснить им, как они могли обидеть другого человека. Но даже в этом случае они не испытывают раскаяния. Бывает, что они исключают других ребят из общественной жизни – не приглашают их на вечеринки, на школьные мероприятия, и при этом удивляются, что кто-то на них обижается. Как-то раз одна девочка пропустила концерт, поскольку у нее не оказалось денег на билет, и тогда ее товарищи стали обсуждать концерт прямо в ее присутствии, причем это обсуждение продолжалось очень долго. В глазах у девочки стояли слезы.
Получается, что ребята не учатся видеть и слышать друг друга.
Педагоги школы Холбрук надеются, что ко времени учебы в средней школе дети будут удовлетворены возможностью спокойно работать над своими проектами в области искусства, науки или литературы. По словам учителей, они пришли в профессию, чтобы в радостном волнении наблюдать, как дети обнаруживают у себя тот или иной дар и умение на нем сконцентрироваться – как в часы занятий, так и в свободное время. Однако на нашей встрече преподаватели с сожалением отмечают, что теперь лишены этого удовольствия. Ученики не могут сосредоточиться, у них не бывает времени простоя, а если и бывает, то это их очень раздражает. Уже в шестом классе дети приходят в школу со смартфонами и планшетами, буквально увязая в постоянном потоке сообщений, которые, по их мнению, требуют немедленного ответа. Преподавателям известно, какие порядки существуют у учеников в этом отношении. В школе Холбрук учащийся должен ответить на сообщение друга в течение нескольких минут.
Конечно же, дети обмениваются информацией в знак принадлежности к некоей общности – в ход идут забавные видео, шутки, фотографии, еще какие-то штуки, рассылаемые по интернету в этот день. “Все это для обозначения принадлежности”, – говорит один педагог. Другой отмечает: “Такое впечатление, что ребята проводят целый день, собравшись в круг и обмениваясь подвесками для своих браслетов. Однако в этом кругу у них никогда не бывает передышки”.
Педагогам известно, что ученики переписываются под партой и специально выходят в туалет, чтобы отвечать на сообщения в телефонах, а теперь цифровые устройства проникают уже и на спортивные поля. Преподаватели хотели бы, чтобы школа стала местом, где ученики могли бы отвлечься от постоянного напряжения, связанного с перепиской. Но все больше и больше учебного материала подается в электронном виде, поэтому ребята так и не могут отдохнуть от устройства, которое их отвлекает.
На встрече с очередной группой учителей средней школы я слышу похожие мнения: ученики ведут долгие откровенные беседы в интернете, но, встретившись в школе на следующий день, могут фактически игнорировать того, с кем накануне откровенничали онлайн. Видимо, учащимся важнее поддержка, исходящая от большого количества “лайков” в сети, нежели разговоры с глазу на глаз. Вот учителя и беспокоятся, что в отсутствие личных бесед у ребят не развивается способность к эмпатии или умение слушать собеседника.
Преподаватель средней школы отмечает: “Одна девочка сказала мне: «У меня в телефоне всегда тринадцать сообщений, оставленных без ответа. Тринадцать человек пытаются до меня достучаться»”. Такой пример коммуникации тревожит педагога. Выходит, мобильное устройство понадобилось ученице не для общения, а для повышения самооценки. Учитель спросил девочку, как, с ее точки зрения, могут чувствовать себя люди, чьи сообщения она оставила без ответа. Видимо, этот вопрос сбил ученицу с толку. Она призналась, что, в сущности, никогда не задумывалась об их чувствах.