Проблемы, о которых мне рассказали в Холбрук, кажутся столь же актуальными и через два года после посещения этой школы. Зимой 2015-го я побывала у Грега Адамса, директора средней школы Рэдуэй в Нью-Йорке. Директор рассказал мне о шестикласснике Луисе: его отец совершил самоубийство годом раньше. Из-за семейной трагедии Луис стал ранимым и очень зависимым от сестры по имени Хуанита – она на год старше.
Как-то раз Анна, одноклассница Луиса, рассердилась из-за того, что он перебил ее в школьном буфете, когда она пыталась поговорить с Хуанитой. На следующий день в школе Рэдуэй случился переполох. Оказывается, Анна запостила на Facebook фразу: “Надеюсь, Луис кончит так же, как его отец”. Адамс вызвал ученицу к себе в кабинет. Директор рассказывает о своем состоянии: “[Я] был разгневан, с трудом держал себя в руках. Я просто кипел от ярости”. На вопрос директора: “Зачем? Зачем ты это сделала?” Анна ответила: “Это всего лишь Facebook”. Адамс понял – ученица вообще не воспринимает случившееся как нечто реальное.
Директор самым решительным образом вознамерился “сделать так, чтобы Анна почувствовала себя на месте Луиса”. У себя в кабинете он сказал девочке: “Мы никуда не уйдем, пока я не заставлю тебя плакать. Мы просто не выйдем из этого кабинета, пока ты не расплачешься”. По словам Адамса, для этого ему понадобилось около пятнадцати минут. “А потом, – сказал директор, – мне, конечно же, пришлось позвонить маме Анны, чтобы объяснить ей, почему я довел ее дочь до слез”. Однако слезы девочки не убедили Адамса. Facebook каким-то образом навел ее на мысль, что можно считать других людей объектами, которым нельзя причинить боль, – и что жестокость в соцсети вроде как и жестокостью не считается.
Мы узнали, что люди, никогда бы не позволившие себе издеваться над кем-то в реальности, как ни в чем не бывало проявляют агрессию и грубость в сети. Когда мы видим лицо и слышим голос, это служит напоминанием, что мы разговариваем с живым человеком. В этом случае обычно действуют общепринятые правила приличия. Однако, общаясь через экран, мы испытываем своего рода дезингибирование. Согласно исследованиям, соцсети снижают чувство самоконтроля, а при этом временно – и довольно сильно – повышают самооценку[151]. Следовательно, в сети у нас появляется соблазн вести себя таким образом, что это может причинить вред другим людям (и в глубине души мы это осознаем), но перестаем об этом тревожиться.
Это сродни ситуации, когда сигнал оказывается заглушен. По мнению Адамса, ребята не воспринимают модель общения, в которой мы отождествляем себя с другими людьми. Без этого ученики Адамса не могут испытывать эмпатию или формировать надежные привязанности. Такая среда способствует буллингу и обыденной жестокости. Директора школы уже не удивляют результаты недавнего исследования, согласно которому процент студентов, чувствующих, что они защищены и могут положиться на своих друзей, уменьшился, а процент тех, кто ощущает себя неуверенно в дружеских отношениях, вырос[152].
Когда мы в последний раз видели Хейли, она пыталась утешить Натали, подругу, находившуюся рядом с ней в момент утраты, но отдавшую предпочтение “людям в телефоне”, а не живому человеку. Это крайне огорчило Хейли, хотя она и понимает, что заставило Натали обратиться к телефону. На тот момент собственная социальная жизнь Хейли сосредоточилась вокруг обмена СМС и сообщениями в мессенджере. Не то чтобы девушку это радовало, но так уж складывается ее жизнь. Именно оставаясь на связи, она чувствует себя частью чего-то большего.
Нужно так мало усилий, чтобы отправить сообщение, зато вознаграждение приходит мгновенно. Можно с легкостью выйти на связь хоть с пятнадцатью людьми, и вам сразу же становится приятно уже по той причине, что вы вытянули свои “усики” и получили позитивную реакцию. В большинстве случаев я предпочла бы это беседе в реальном времени.
Хейли довольно сдержанно говорит о своих контактах. Эти “пятнадцать человек”, а, в сущности, и многие сотни пользователей Facebook, – не столько друзья, сколько “люди, которые ответят мне, если я пошлю им сообщение”. Такие отношения близки к договорным. И все же девушка признается: “Мне и вправду трудно не принять кого-то в друзья в социальной сети. Мне трудно отказаться от идеи максимально увеличить свой список контактов”. Однако Хейли осознает: далеко не всех этих “друзей из списка контактов” можно считать настоящими друзьями. “Каким-то странным образом мы обращаемся со своими контактами как с инструментами рынка капитала. Вы оставляете в друзьях разных «прилипал» в надежде обрести новых друзей… Да, я склонна запасаться друзьями впрок”. Хейли использует “прилипал”, чтобы число ее контактов оставалось большим. По ее словам, это способствует развитию “странного синдрома накопительства”.
Приводит ли такого рода запасливость к изобилию или только к ощущению изобилия? Благодаря тому, как Хейли описывает свои интернет-радости, мы можем больше узнать о жизни в серой зоне, где накопление друзей, на самом деле таковыми не являющихся, позволяет испытывать удовлетворение и отчуждение одновременно.
Хейли утверждает, что ей нравится ощущение изобилия, возникающее благодаря дружбе в интернете. Однако она также упоминает о своих частично сформулированных намерениях вернуться к истокам. По словам девушки, в следующем году, когда ей предстоит в течение семестра учиться за границей, она, возможно, удалит свою страницу в Facebook. Она беспокоится, что ей будет непросто побороть соблазн “рассказывать людям о своей жизни” и что она “будет скучать по Facebook”. Но Хейли испытывает все большую неловкость, рассматривая друзей как “инструменты рынка капитала” и чувствуя “этот странный инстинкт накопительства”.
К концу выпускного курса Хейли все-таки приняла меры: отказалась от смартфона. Она решила, что смартфон (он был у нее в течение пяти лет) вредит дружеским отношениям. Вот как Хейли описывает ситуацию: проблемой стало даже не само мобильное устройство, “а история в телефоне… Отправляя кому-то сообщение, я постоянно думала об истории, сохраненной в телефоне. Все мои отношения были задокументированы, и я постоянно таскала с собой эту документацию – СМС и электронные письма”.
Хейли показывает мне свой нынешний телефон – это раскладушка, “ретро” телефон. По этому телефону можно звонить. С него можно отправлять сообщения, но ему не хватает памяти, чтобы хранить больше сотни. И, конечно же, здесь нет приложений – то есть с этого телефона нельзя выйти в Facebook. Хейли признается, что чувствует облегчение. “Мои отношения, – говорит девушка, – не обременены грузом прошлого. Теперь мне стало легче прощать”.
Мы оказались на перепутье. Некоторые предвкушают освобождение, поскольку есть возможность отказаться от своих личных архивов (например, для Хейли даже история ее переписки стала бременем), а других, наоборот, греет перспектива создания еще более сложного архива, где задокументирован каждый аспект их жизни[153]. Это как раз случай тех людей, что участвовали в эксперименте с технологией под названием Google Glass. Речь идет об очках виртуальной реальности, позволяющих брать с собой интернет, а также все цифровые приложения, куда бы вы ни шли.
Двадцатисемилетняя Энди – графический дизайнер; она подала заявку на участие в первой группе “испытателей”, получивших очки Google Glass, когда технология уже была готова к испытанию на практике. Энди присоединилась к тестировщикам, поскольку хотела испробовать способ, позволяющий обитать в более рефлексивной реальности. Очки могут фотографировать или снимать видео с точки зрения их обладателя. Энди запрограммировала свои очки, чтобы они фотографировали и снимали видео каждые десять минут. Каждый вечер она старается посматривать и аннотировать эти снимки. Пока что она находит утешение в этом проекте: “Я еще не знаю, что для меня важно в жизни. Это выяснится позже. Мне уже не придется рассчитывать на свою память, чтобы вернуться к важным беседам. Технологии помогут мне их сохранить, даже если в тот момент, когда я их вела, они мне вовсе не казались важными”. Тем не менее дома Энди, как правило, снимает очки, потому что муж возражает против этого проекта. По его мнению, разговоры становятся другими, когда Энди их записывает. Вот что не нравится мужу: если он скажет что-то неприятное, будет уже недостаточно просто заметить реакцию Энди и попросить извинения. У жены навсегда сохранится запись этого разговора. Возможно, она не сможет его простить, потому что так и не забудет об этом.
Сомнения мужа провоцируют Энди на резкий ответ:
Мне кажется, речь здесь о неравенстве. По-моему, он относился бы к этому иначе, будь у него самого очки Google Glass. На мой взгляд, несправедливо, когда только один человек может осуществлять запись. Необходимо, чтобы записывали оба супруга. Надеюсь, когда очки виртуальной реальности получат широкое распространение, муж ими тоже обзаведется.
У Хейли и Энди совершенно разные ощущения насчет того, что является важным в аспекте памяти. Хейли готова побиться об заклад, что люди захотят уменьшить свое присутствие в интернете. “Мне бы хотелось, чтобы люди присутствовали здесь и сейчас, когда речь идет о дружбе. Не надо привносить сюда свою историю или ожидания. Нужно просто начать отношения в той точке, где вы находитесь в данный момент”. Энди придерживается другого мнения. Она полагает, что фиксация прошлого поможет ей жить полной жизнью в настоящем.
Я пообщалась с другими пользователями Google Glass, которые пошли еще дальше Энди. Они надеются, что очки виртуальной реальности (или что-то в этом роде), записывающие нашу жизнь, постепенно превратятся в нечто вроде “машины эмпатии”. Фиксируя жизнь со своей точки зрения, вы впоследствии можете показать ее другим в надежде, что они станут вас лучше понимать. А если они тоже фиксир