азговор и пишет: “Отпускаю тебя”.
Во время этого диалога, когда Тесса испытывает неуверенность, поскольку Адам переборщил с похвалой, молодая женщина стремится закончить разговор, но под конец добавляет еще одну фразу, чтобы подбодрить себя. Прервав Адама на полуслове, чтобы попрощаться, Тесса говорит, что собирается “посидеть на улице и почитать. Было бы так здорово выделять на чтение пару часов или… ну, или читать хотя бы по полчаса несколько раз в день”. Выходит, Адам заставил Тессу встревожиться из-за ее чтения. В связи с этим молодая женщина считает необходимым сообщить, что собирается читать, но в целях самозащиты говорит об этом более подробно. В последнее время ей все реже удается выделять время для чтения. Из-за работы это становится все труднее и приходится читать урывками.
По мнению Адама, в этом диалоге они с партнершей проявляют себя “лучше всего”. Он говорит, что они “делятся друг с другом”, “оказывают взаимную поддержку” и “осознают требования друг друга”. Но молодой человек не упоминает, что эта беседа свидетельствует еще об одном: Тесса уклоняется от разговора, если он затрагивает предмет, представляющий для нее угрозу. А когда это случается, Адам не отступает, а, наоборот, усиливает наступление и говорит нечто такое, чему Тесса, видимо, не верит: например, что он ставит знак равенства между ее умом и великолепием ее книг. Если бы Тесса находилась перед Адамом в реальности, увидел бы он, как она отступает, отводя взгляд?
Отношениям приходит конец даже в тот момент, когда “улучшенная версия Адама” – с его искусной перепиской по электронной почте и в мессенджерах – не может проявить эмпатию в достаточном количестве, чтобы отвечать требованиям Тессы. В ходе заключительного телефонного звонка Тесса признается Адаму, что ей нужно больше.
После звонка Адам испытывает опустошенность, а потом гнев. Он пишет Тессе электронное письмо, где объясняет: то, чего добивается Тесса, способно разрушить любые отношения. “Я сказал ей, что она становится вздорной и ребячливой, когда не получает желаемого. И это, черт подери, правда… Но я не позвонил ей, чтобы сказать: «Привет, я хотел бы с тобой об этом поговорить». Почему я не предъявил ей свое обвинение в живом общении?”
Адам начинает отвечать на собственный вопрос. По его словам, составляя гневное послание, он представлял, что Тесса сразу же получит его, но у него будет какая-то защита от ее реакции. В ответном послании молодая женщина написала, что Адам неправ и атаковала его. Он попросту не мог смотреть на это сообщение. Молодой человек сказал мне только одно: “Она написала мне в ответ очень жестокую вещь”. Адам еще как-то смог пережить появление этих ранящих слов у него на экране, но ему совсем не улыбалось услышать от нее эти слова в живом общении.
Молодой человек продолжает рассуждать, почему он послал Тессе то заключительное электронное письмо. Когда молодая женщина с ним порвала, он начал всерьез сомневаться в себе. А что если Тесса права? Что если ему не хватает эмпатии? “Получается, когда я хотел выразить ей свои чувства и мне казалось, что в личной беседе я не смогу сделать это адекватно, я просто пошел на опережение и выбрал способ, при котором меня точно не могло постичь поражение: послал ей электронное письмо”. Увы, письмо обернулось явным поражением: оно только спровоцировало появление еще большего количества слов с целью ранить другого.
Как повлияли медиа на общение влюбленных? Они сделали эту коммуникацию более глубокой и непосредственной. Но когда мы выходим в интернет и под рукой у нас архив сообщений, мы чувствуем, что знаем о партнерах больше, чем это есть на самом деле. В режиме онлайн мы с большей готовностью говорим жестокие вещи. В электронной переписке мы словно “срываемся с цепи”, а ведь в любви гораздо лучше действовать тактично. По мнению Адама, онлайн-переписка “позволяет людям проявлять бо́льшую теплоту, чем в реальной жизни”. А потом он добавляет, что она также позволяет быть “чуть более жестоким”.
Влюбленные вызывали друг у друга чувство неуверенности с тех самых пор, как любовь возникла. Наблюдая, как Адам возится со своими фотографиями и ноутбуком, я не могу сдержать удивления: стараясь понять, кто он и кем может быть, он заглядывает в свой архив, в основу которого легли экзальтированные ранние сообщения, “томящиеся” в старом телефоне. В сущности, Адам полагает, что идея записывать сообщения стала частью его отношений с Тессой с самого начала.
Даже непосредственно в момент переписки мы осознавали, что ведем запись. Документируем наши беседы. Мне кажется, это сильная вещь. Я постоянно перечитываю наши диалоги… Здесь есть некое постоянство. Нам нравилось общаться по телефону, но иногда… А что если причиной, по которой мы порой выбирали именно переписку как способ общения было то… что она давала нам возможность помнить… Я ценю постоянство… Когда она пишет: “Ты замечательный”, это значит: “У меня есть требования, и ты им отвечаешь”. Иными словами, для меня очень важно до конца жизни хранить эти письменные свидетельства в моей почте Gmail… или распечатывать их, когда мне заблагорассудится.
Архив придает Адаму сил – в нем молодой человек видит себя таким, каким ему хочется быть, – но, конечно же, он осознает, что в сохранении архива есть не только преимущества, но и недостатки. Вот как молодой человек рассказывает об этом: “Когда в переписке женщина говорит: «Ты мне не подходишь», читать это ужасно тяжело… Это не обвинение, брошенное в пылу спора. Она ведь подумала, прежде чем это написать, и до определенной степени просчитала, каким будет эффект от ее слов”.
С точки зрения Адама, электронная коммуникация помогла ему в этих отношениях, поскольку давала время, чтобы изощряться в мастерстве переписки. Однако это означает, что Тесса тоже тщательно работала над своими сообщениями. Возможно, такое утверждение покажется довольно прямолинейным, но Адам признается, что едва ли всерьез об этом задумывался. Ему всегда нравилось думать, что сообщения Тессы исходят “прямо из сердца”, а значит, отличаются куда большей непосредственностью, чем его собственные. Но теперь молодой человек говорит: “О, черт… Может, мне не надо было придавать [электронной переписке] такое большое значение? Возможно, в ней есть нечто более просчитанное и неискреннее, чем я готов признать”. Мой собеседник задумывается, не стал ли он узником своего архива, и задается вопросом: “Что же сделать, чтобы по-настоящему узнать человека?”
Третий стул
ОбразованиеРасстройство внимания
Я должна видеть, кто во мне нуждается. Нам трудно противостоять зову технологий.
Насколько я знаю, по-настоящему хорошие актеры и преподавать могут отлично.
В МТИ я веду семинар по науке, технике и памяти. Студентов на курсе – не более двадцати. Атмосфера интимная. Мы читаем мемуары ученых, инженеров и дизайнеров (одному студенту особенно полюбилась книга Оливера Сакса “Дядя Тангстен”), а затем учащиеся делятся со мной собственными историями.
Студенты приходят в МТИ из самых разных слоев общества. Некоторым приходилось вести нищенское существование. Во время недавнего осеннего семестра их воспоминания прозвучали особенно актуально. Семья одного студента бежала из Советского Союза. Другому пришлось бороться с лютой нищетой; в его жизни было множество ночей, когда не оставалось другого выбора кроме как ночевать в машине. И все же, превозмогая все эти трудности, студенты сумели пробиться к научной стезе, инженерному делу или дизайну. Иногда их вдохновляли учителя, родители или друзья. Порой их мог увлечь какой-то предмет: сломанная машина, старый компьютер, дедушкины часы. На мой взгляд, учащиеся понимали друг друга, действовали слаженно. Мне казалось, работа в классе шла хорошо.
И вдруг, примерно посередине семестра, группа студентов просит меня о встрече. Они признаются, что вели онлайн-переписку во время занятий, и теперь им неловко, поскольку обсуждалась информация в высшей степени личного характера. По их словам, они переписываются на всех занятиях, но на моем занятии, как им показалось, что-то пошло не так. Мы решаем, что классу нужно провести коллективное обсуждение этого вопроса.
В ходе нашей дискуссии большинство студентов признаются, что тоже переписываются в течение занятий. Кого-то из ребят эта информация огорчает, ведь они рассказывали о самых тяжелых периодах своего детства, о пренебрежении и абьюзе. Но даже эти учащиеся еще со старших классов считают нормой проверку сообщений во время занятий. Но почему же именно на нашем занятии? Ведь это небольшой семинар. Здесь рассказывают о своей жизни.
Во время дальнейшего разговора студенты признаются, что им необходимо постоянно быть на связи. С точки зрения этих ребят, они не могут присутствовать, если до некоторой степени не отсутствуют. Кому-то не удается отвлечься от телефона даже на три минуты. Кто-то должен проверять сообщения каждые две минуты. Те, кто приносит на занятия планшеты, отмечают, что “проверка связи” для них так же проста, как прикосновение к значку Facebook на экране. Они хотят видеть, кто находится с ними в контакте, ведь уже сам этот факт действует на них успокаивающе.
Мы решаем попробовать провести занятие, во время которого электронные устройства запрещены, но предполагается небольшой перерыв, когда можно заглянуть в телефоны. На мой взгляд, процесс меняется. Общение становится более расслабленным, но в то же время более связным. Студенты спокойно заканчивают мысль, поскольку перестали торопиться. Они признаются, что чувствуют облегчение: им больше не нужно бороться с соблазном телефона, а значит, они лучше контролируют свое внимание. Здесь трудно не заметить иронию: мы ведь на определенном уровне воспринимаем телефоны как инструменты, дающие нам больше, а не меньше контроля.