Во время телетрансляции слушаний по утверждению Кларенса Томаса на пост судьи Верховного суда США возник вопрос: получит ли поддержку свидетельство Аниты Хилл против судьи Томаса, если доказать, что судья регулярно смотрел порнографические фильмы? Регулярно ли он брал порнографию в местном салоне видеопроката? Адвокаты Хилл хотели приобщить эти видеозаписи к показаниям. Я верила Аните Хилл; я хотела, чтобы кассеты с порнофильмами стали подтверждением ее показаний о том, что Томас говорил ей пошлости и домогался ее. Однако защитники Томаса заявили, что информация о кассетах, которые берут в салоне видеопроката, так же конфиденциальна, как и список книг, заказанных человеком в публичной библиотеке. Кларенс Томас имел право на свое пространство мысли. Он выиграл этот раунд, и я подумала, что моей бабушке хотелось бы, чтобы он его выиграл.
Мы создаем технологии, а они в свою очередь создают и формируют нас. Я училась быть американской гражданкой возле почтовых ящиков в вестибюле многоквартирного дома в Бруклине. Мое понимание пространства мысли, необходимого для демократии, формировалось под влиянием того, как устроена публичная библиотека. Но я не знала, куда отвести мою дочь, на тот момент двадцатичетырехлетнюю, ведь она выросла в эпоху интернета.
Она должна была узнать, что ее электронная почта не защищена. Хотя информация о книгах, которые она заказывает в библиотеке, по-прежнему конфиденциальна, это не распространяется на то, что она читает в интернете. Дочь показывает мне, как пытается защищать свое личное пространство: например, в приложениях социальных сетей она никогда не указывает свое настоящее имя, вместо этого используя несколько псевдонимов. Этот защитный механизм выработан поколением, отказавшимся от использования настоящих имен, чтобы избежать преследователей в Facebook. Тем не менее она отдает себе отчет в том, что любой сообразительный и целеустремленный человек сможет ее найти. А когда дело касается мобильного телефона, дочь вообще готова пожертвовать личным пространством ради удобства. Ей нужны карты, поэтому у нее на телефоне включен GPS навигатор. Это значит, что телефон оставляет след из хлебных крошек, позволяющий в подробностях узнать о местонахождении дочери. Системе также известно, кто ее друзья, что она ищет, что читает.
Когда дочери было восемнадцать, он показала мне программу Loopt. Подобно приложению “Найди моих друзей”, программа использует функцию GPS на iPhone для определения местонахождения друзей. По словам дочери, в приложении Loopt было нечто пугающее, но она решила, что ей будет сложно не устанавливать его, поскольку все ее друзья им пользуются: “Они могли бы подумать, что мне есть что скрывать”.
И вот совсем недавно, поскольку я только недавно об этом узнала, мне пришлось объяснить дочери следующее: если она попытается защитить свое личное пространство, используя настройку анонимности в браузере, это может с таким же успехом активировать более тщательную слежку за ее поведением в сети. В наши дни стремление защитить личное пространство считается подозрительным и может привести к ограничению функций, отвечающих за анонимность. Это меня крайне огорчает, в особенности когда я вспоминаю об уроках, усвоенных в публичной библиотеке. Разве защита информации о книгах из библиотеки не объяснялась прежде всего потребностью в личном пространстве мысли?
Молодое поколение полагает, что личное пространство не защищено, и предпринимает слабые попытки с этим бороться. Всего несколько лет назад шестнадцатилетняя девушка пыталась меня убедить, что почему-то не придает значения конфиденциальности своей электронной переписки: “Кому какое дело до моей незначительной жизни?” Это вовсе не было мантрой, придающей сил. И, как выяснилось, девушка сильно заблуждалась. Многим людям было дело до ее “незначительной жизни”.
Когда интернет еще только появился, мы считали его передним краем. Историк технологических инноваций Евгений Морозов обращает наше внимание на фразу, в свое время выбранную компанией Microsoft в качестве рекламного слогана браузера Internet Explorer: “Куда вы хотите отправиться сегодня?”[265] А вот в настоящий момент наша деятельность в сети приводит нас в мир, где насущным стал вопрос “Что вам придется отдать сегодня?” Мы существуем бок о бок с нашими представлениями о себе – цифровыми двойниками, – они могут быть полезны разным лицам в разное время или некоторому количеству лиц в определенное время. Цифровое “я” хранится вечно.
Мы узнали обо всем этом постепенно. В пост-сноуденовскую[266] эпоху выяснилось еще больше: звонки, местонахождение и онлайн-поиск рядовых американцев – все это отслеживается[267]. Однако почти все связанное с этим процессом остается максимально засекреченным, ведь это спрятано под покровом национальной безопасности или защиты интересов собственника. И что конкретно у нас отбирают? В какой форме? Как долго это хранят? Для чего используют? В любом случае большинство людей уже поняли – мы это больше не контролируем.
Что происходит с беседой в таких условиях? Я уже отмечала, что люди склонны забывать о своих обстоятельствах. Это один из великих парадоксов цифровой беседы: вам кажется, что это частный разговор, а на самом деле вы находитесь на сцене. Если вы пользуетесь Gmail, в вашей электронной почте постоянно ищут подсказки, чтобы узнать, как получше вам что-то продать, но человек все равно относится к своей электронной переписке как к чему-то сугубо личному. Вы сидите перед светящимся экраном и чувствуете себя одиноким. Ощущения от цифровой коммуникации не согласуются с ее реальностью[268]. В сети за вами в той или иной степени установлена слежка.
Раньше, думая о слежке, мы размышляли о том, как на нас влияет постоянное наблюдение за нами. Английский философ Иеремия Бентам посвятил этому проект, который описал в труде под названием “Паноптикум”. Речь идет о принципе строительства здания: стражник помещается в центр конструкции – цилиндрического строения с внутренними перегородками. Те, кто находится в помещениях, разделенных перегородками, не знают, когда именно стражник за ними наблюдает, и ведут себя так, словно он следит постоянно, потому что этого нельзя исключать. Они стараются хорошо себя вести, подчиняясь правилам, которые считают нормой.
Этот принцип работает в тюрьмах, а также в лечебницах для душевнобольных. Французский философ и социолог Мишель Фуко воспользовался принципом постоянного наблюдения, предложенным Бентамом, поскольку счел его весьма актуальным в связи с размышлениями о том, что значит быть гражданином современного государства. С точки зрения Фуко задача современного государства – сократить потребность в наблюдении, создав гражданское население, способное постоянно наблюдать за самим собой[269]. Когда почти на каждом углу установлены камеры, вы не станете нарушать порядок, даже если не уверены, что камера именно здесь. Возможно, она здесь. Это и есть “я” как часть слежки за самим собой. И это “я” действует в нашем цифровом ландшафте. Сознавая, что ваши СМС и электронные письма не защищены от посторонних глаз, вы начинаете внимательнее следить за тем, что пишете. Вы вводите внутреннюю цензуру.
В эпоху, когда интернет собирает данные о нашей жизни, “слежка за самим собой” приобретает новый оттенок. Мы более чем активно предоставляем информацию о себе, когда сообщаем о своих предпочтениях, проходим тесты или заполняем разного рода формы. Сегодня важнейшей информацией для тех, кто за нами наблюдает, становится информационный след, который мы оставляем, занимаясь своими повседневными делами. Мы “кормим” базы данных, когда что-то покупаем в интернете, болтаем, смотрим фильмы и планируем путешествия. Мы используем фитнес-трекер, поддерживаем отношения с друзьями в соцсетях, пользуемся смартфоном – все эти действия ставят знак равенства между слежкой и социализацией. Каждый новый сервис на нашем смартфоне, каждое новое приложение теоретически способны примерить новую “разновидность” информации на наше сетевое “я”. Цель тех, кто создает приложения, – увязать наблюдение с ощущением, что о нас проявляют заботу[270]. Если приложения “заботятся” о нас, мы уже не так внимательны к тому, что они у нас забирают.
В мире, ставшем предметом анализа Мишеля Фуко, вы устанавливаете камеры на углах улиц, чтобы люди обращали на это внимание и у них формировалось “я”, воспринимающее слежку как данность. Помня о наличии камер, вы уже сами по себе захотите “хорошо себя вести”. Однако в нашем новом информационном режиме целью каждого становится не осознавать или, по крайней мере, время от времени забывать, что наблюдение ведется. Такой режим работает лучше всего, когда люди ощущают свободу “быть собой”. В этой ситуации они могут предоставить системе “естественные данные”[271].
Сегодня, даже если у меня сохранилось только общее представление о том, где я совершала покупки в течение целого дня, мой iPhone обладает полной информацией на этот счет, а это значит, что и Apple, и Google в курсе моих передвижений. Такого у меня и в мыслях не было, когда я с воодушевлением узнала, что с GPS навигатором мой телефон способен также выполнять функцию интерактивной карты, и я больше никогда не заблужусь.
Система в итоге формирует каждого из тех, кто ее “кормит”, но происходит это совершенно иным способом, чем в ситуации с человеком, оказавшимся в тисках паноптикума. Мы подчиняемся системе не столько из боязни быть застигнутыми за антисоциальным поведением; скорее, мы подчиняемся, поскольку то, что нам показывают в интернете, сформировано нашими прошлыми интересами. Система предлагает нам вещи, которые, с ее точки зрения, мы купим, прочитаем или которым отдадим свой голос. Она помещает нас в особый мир, ограничивающий наши представления о том, что находится за его пределами и что вообще возможно