Теперь остаётся сформировать вторую эскадру для смены в море Нахимова и усилить Черноморскую линию, чтобы предупредить внезапную помощь черкесам со стороны Трапезунда и Батума. Письмом к Корнилову новый начальник линии вице-адмирал Серебряков просит срочно усилить постоянный крейсерский отряд. Начальник штаба с обоими командующими эскадрами – Нахимовым и Новосильским (Юрьева Владимир Алексеевич в море больше не пускает) – решает составить для Серебрякова два отряда. В первом, северном, остаются суда, растянутые обычно от Геленджика до Поти. В новом, южном, будет фрегат "Месемврия", шхуны "Смелая" и "Дротик", тендер "Скорый" и корвет "Калипсо". Последний будет крейсировать на меридиане Синопа для связи с босфорскими крейсерами и эскадрою Нахимова.
Когда окончательно распределены корабли между эскадрами и выделены отряды, когда пароходы собраны в особое соединение под командованием контр-адмирала Панфилова, Корнилов удовлетворённо смотрит на карту.
Флот владеет Чёрным морем – от Батума до Босфора. Ни один парус не ускользнёт от зорких наблюдателей с марсов крейсеров.
Он ждёт выражения удовольствия князя. Но Меншиков смотрит и слушает так, будто ребёнок хочет его заинтересовать своими игрушками.
– Отлично, Владимир Алексеевич. Только Севастополь совсем опустеет. Дамы уже жалуются, что в Морском собрании не с кем танцевать, а на пикники приходится приглашать армейцев.
– Время ли шутить, ваша светлость, – и взволнованный Корнилов в упор смотрит на князя.
Меншиков отводит свой взгляд и с гримасой объясняет по-французски:
– Я всю жизнь шутил, любезный Владимир Алексеевич. Зачем же мне на старости становиться скучным.
Глава третьяВойна на море
Проходило лето 1853 года, а о войне официально не объявляли, хотя русские войска распространялись по Молдавии и Валахии, имея боевые столкновения с частями турецкой армии. Князь Горчаков, впрочем, не торопился действовать. У него было всего восемьдесят тысяч солдат против ста двадцати тысяч турок, а из Петербурга, смущённого поведением Австрии и Пруссии, не обещали подкреплений.
Да, теперь уже многим военным и гражданским деятелям страны, которые раньше боялись самостоятельно думать о внешних и внутренних делах империи, боялись даже тени императора, становилось ясно, что по всем статьям Россия в некоем тупике. И прежде всего страшна изоляция России в Европе. Лопнули надежды на признательность Вены за подавление революции в Венгрии. На всём протяжении границы с Австрией – а она тянулась на многие сотни вёрст – надо было ставить гарнизоны и военные магазины. А кроме "подлой" Австрии была ещё неблагодарная, тоже обязанная России своим существованием и приобретениями двуликая Пруссия. И она оказывается способной ударить в спину, если на границе, на путях к обеим столицам не собрать войска. А ещё приходится думать об обороне Балтийского побережья от возможных, англо-французских десантов. И, наконец, войска нужны на незамирённом Кавказе, куда с помощью горцам теперь уж непременно поспешат турецкие армии.
Об этих невесёлых обстоятельствах в двухмесячном плавании своей практической эскадры Павлу Степановичу некогда было осведомиться. Только кой о чём догадывался, получив с опозданием столичные и европейские газеты. Но в Севастополе его ждал гость из Петербурга, давно желанный и всё же – по времени – нежданный.
Гостем был милый друг, закадычный приятель, Михайла Францевич. Если и не было у него широко распространившейся славы одного из флагманов российского флота, то, во всяком случае, он заслужил гидрографическими трудами уважение моряков всех стран. Недавно завершён был его многолетний труд – описание Балтийского моря, и никого не удивило, что, как признанный глава русских гидрографов, генерал-майор Рейнеке назначен директором Гидрографического департамента.
Павел Степанович, конечно, заставил друга переселиться к себе, отдал комнату с видом на Южную бухту. Предполагалось, что отсюда поутру гость будет следить, как живут черноморцы на кораблях. Но, конечно, с первых дней этот план оба друга вместе поломали. Столь многое следовало обсудить и составить общее мнение, что Михаила Францевич сопровождал командира пятой дивизии на его флагманский корабль и по судам всех трёх бригад. А Павел Степанович отправлялся с Михайлою Францевичем к командиру порта, пренеприятному Станюковичу, вырывать средства и людей для начала черноморских описей по планам прибывшего учёного Друга.
Они были бы совершенно довольны своим свиданием, возможностью несколько месяцев обходиться без переписки, продолжавшейся уже 30 лет, если бы не мысли о войне, если бы не ощущение, что с них, моряков, в этой войне наиболее спросит родная страна. От Михаилы Рейнеке Павел Степанович впервые услышал, что оба западных соседа отказались объявить дружественный нейтралитет, и оттого на огромных территориях от Дуная до финляндских шхер Россия теперь должна содержать полумиллионную армию.
– Если бы ещё всюду были так готовы, как у вас, – говорит Рейнеке 11 августа, любуясь вместе с приятелем вновь пришедшими в Севастополь кораблями – трёхдечный "Великий князь Константин" и двухдечный "Императрица Мария".
– Живём трудами покойного Михаила Петровича, осуществлением его программы. И хорошо, что имеем ревностного Владимира Алексеевича. Вот поглядишь завтра, как Корнилов поведёт корабли в двух колоннах на Севастополь, изображая соединённого неприятеля.
– А ты, Павел, будешь оборонять вход?
– Вернее, буду устанавливать слабые места обороны…
Манёвры – для них требовался сначала вестовый ветер – начались в первом часу.
В 2 часа свежий ветер отходит к зюйд-весту, эскадра ложится правым галсом ниже Херсонесского маяка и быстро спускает гребные суда с ростров. На "Двенадцати апостолах" взвиваются один за другим сигналы:
– Сняться с дрейфа.
– Поставить все паруса, какие можно нести, не вредя рангоуту.
– Атаковать неприятеля.
– Сделать по три выстрела из орудий, начиная по второй пушке адмиральского корабля.
Огонь батарей явно недостаточен, чтобы воспрепятствовать белокрылым колоннам, хотя бы и с сильными повреждениями, войти на рейд. Кроме того, заранее спущенные на воду барказы сейчас отдают концы и гребут к берегу. В правой колонне их прикрывает пароход "Владимир", в левой – пароход "Грозный". Пристрелка по барказам чрезвычайно затруднена. Десант надо встречать ружейным огнём. Отбивать в штыки.
Корнилов на "Двенадцати апостолах" проходит мимо "Ростислава", "Святослава" и "Чесмы" и, бросив якорь против "Императрицы Марии", открывает огонь.
За флагманом становятся "Париж", "Три святителя" и "Храбрый". Командующий кораблями севастопольского отряда имеет два свободных от атаки корабля – "Варну" и "Селафаил". Они поворачиваются своими батареями "Варна" против колонны фрегатов, "Селафаил" против кораблей, но на этом завершаются манёвры.
Павел Степанович уходит в каюту, делает заметки в памятной книжке. Разумеется, с таким числом судов ни одна эскадра не посмеет войти на рейд. И прежде она должна подавить береговые батареи. Но если эскадра будет в 3 – 4 раза сильнее и будет идти на парах, независимая от ветра, что её остановит? Вход на рейд должен быть заперт не только огнём. Нужно заграждение.
Вечером у Корнилова, склонив свою крупную голову на руку, он слушает игру Лизаветы Васильевны на фортепьяно и задумчиво смотрит на выход с рейда.
– В Пунические войны Карфагенский порт запирался цепями. Очень ловко. Ежели бы мы придумали бон для Севастополя. Пожелали выйти на фарватер отомкнули…
Корнилов тоже смотрит на рейд через его плечо; сразу от общих вопросов он переходит к деловому обсуждению:
– Ставить надо между Александровской и Константиновской батареями. А ширина порядочная. Цепи придётся сделать на буйках.
– С инженерами потолкуем. Если не возражаете, я займусь, – предлагает Павел Степанович. Он доволен. Он знает, что Владимир Алексеевич, если принял мысль, непременно быстро и хорошо добьётся дельного решения.
А Корнилов порывисто срывается с места, наискось пересекает комнату и глухо бормочет:
– Всё оказывается неосновательным: устройство портов, число пароходов, береговые батареи. Как мы этого раньше не замечали? Где корень наших ошибок и на что надеяться?
– Уж так ли неосновательно, – добродушно журит Павел Степанович. Корабли отличные, экипажи молодецкие. Всё ещё поправится, Владимир Алексеевич. Пройдёт гроза, построим паровой флот, заведём новые порты. Чёрное море останется русским морем.
Павел Степанович искренно заботится вернуть равновесие Корнилову. "Шутка ли, на нём всё дело Лазарева".
Корнилов неожиданно успокаивается и улыбается.
– Бодрите меня, а тон у вас грустный, завещательный.
– Так мне шестой десяток пошёл. Я дедушка. – Павел Степанович ласково привлекает к себе дочурку Корнилова и нежно гладит чёрную головку.
В один из следующих хлопотливых дней Меншиков неожиданно приглашает обоих адмиралов к себе. На лице его гримаса (разыгралась подагра). Он сразу объявляет:
– Государю угодно отправить часть моих войск, на восточный берег Чёрного моря. Вы, Павел Степанович, брались, кажется, в один приём перевезти 16 тысяч? Ну-с, командуйте амбаркацией. А вы, Владимир Алексеевич, изберёте место высадки и передадите войска Кавказскому корпусу.
Павел Степанович официально спрашивает:
– Когда прикажете, ваша светлость, приступить к посадке войск и погрузке тяжестей?
– Завтра. Завтра.
Попрошу вашу светлость объяснить армейским командирам, что они безусловно должны выполнять распоряжения флотских начальников.
– Хорошо. Я пришлю к вам генерала Обручева, командира дивизии. Да вот ещё что: часть флота выделить в Одессу. Оттуда надо привезти в Севастополь замену. Тысяч восемь. Ну, их можно в два приёма.
Павел Степанович составляет вместе с Обручевым десантную ведомость. По точному подсчёту, надо взять на флот 17500 человек с полной амуницией, парками, обозами и артиллерией. Это только для перевозки на Кавказ. Из средств флота надо ещё выделить отряд в Одессу.