– Вас тут, дядюшка, важный гость дожидается, генерал от инфантерии Данненберг.
– А ты, пострел, уже прослышал об анекдоте. Не до шуток.
– Право, с полчаса ждёт. Заказать обед? Нахимов неожиданно вспыхивает:
– Я его накормлю, в самый раз, по уши накормлю! Вели давать катер к борту и зови генерала наверх. Он прохаживается по палубе, дожидаясь Данненберга. Он бы сейчас посмеялся от души, если бы не мысль, что дураку, которого он проучит, всё равно завтра вверят жизни десятков тысяч людей.
– Очень хорошо, ваше превосходительство, что вы меня дождались. К завтрашнему дню у вас назначено большое сражение. А я как раз собираюсь на Малахов курган, откуда отличный обзор. Вот и не потеряете время на бесполезный визит. Прошу вас на трап.
Данненбергу оставалось покориться.
А Павел Степанович нарочно повёз гостя к Истомину дальним путём, через Киленбухту, и объяснил, что генералу полезно осмотреть исходную позицию его подчинённого. Ведь генерал Соймонов пойдёт Киленбалочными высотами на соединение с инкерманским отрядом генерала Павлова. Данненберг устало кивал головой. Ему казался ненадёжным средством передвижения нахимовский катер, его пугали растущие звуки стрельбы.
Павел Степанович был готов безжалостно подвергнуть Данненберга всем случайностям жизни на Малаховом кургане, но Истомин благоразумно сократил обход. А Данненберг наконец спохватился, что может просто избавиться от проклятых моряков.
– Не найдётся ли у вас лошадей, господа, до Инкермана? Мне ещё предстоит отдать распоряжения и подписать приказы.
– Как?! – деланно изумился Павел Степанович. – А я полагал, что вами все распоряжения отданы.
Когда генерал уехал, Нахимов заходил по землянке Истомина, угрюмо посвистывая. Владимир Иванович, следя за ним понимающим взглядом, решился спросить:
– Нам-то что делать завтра, Павел Степанович?
– Известно что! Если отгонят наших солдат благодаря этим прохвостам, поможете огнём через Килен-балку. Я Бутакова поставлю с пароходами в Киленбухту с той же целью – пусть побросает бомбы в английский лагерь. Не обойдётся, должно быть, и без демонстрации с вашей стороны, чтобы англичане не слишком сосредоточивали силы.
Он опять засвистал, прислушиваясь к однообразному шуму дождя.
– А я, пожалуй, ночью к вам ворочусь. Беспокоит меня завтрашний день.
…И Меншиков и Данненберг не отдали необходимых для успеха боя распоряжений. Карт нет, рекогносцировка на местности не произведена, расчёт движения не сделан. Полки идут, зная одно: где-то впереди англичане, их надо выбить из редутов и овладеть лагерями.
Вместо Меншикова и Данненберга войскам, назначенным для атаки, помогают генерал-туман и генерал-дождь. Моросит с утра, как и в ночь. В бесконечной смене низин и подъёмов солдат укрывает цепкая и плотная пелена мглы, спустившаяся с гор. Идти с грузной и неудобной выкладкой, конечно, трудно; дрянные шинели впитывают воду, оттягивают плечи и тяжёлым коробом облегают тела. Зато неприятель ничего не знает о движении, не видит суеты у артиллерийских упряжек на крутых тропинках и у моста через Чёрную речку.
Колыванцы и томцы быстро атакуют редут у старой почтовой дороги, захватывают его со всеми орудиями и продолжают наступление на редут возле лагеря правофланговой английской дивизии. Екатеринбуржцы круто сворачивают вправо и врываются в другой английский лагерь на Сапун-горе. Но колонна Павлова опаздывает. Сапёры мешкают с восстановлением моста, и нельзя перевезти артиллерию через вздутую дождями Чёрную речку. А резерв Соймонова из четырёх полков под начальством генерала Жабокритского бездействует. Жабокритский не получает приказаний; Соймонов уже убит, а Данненберг без всякой связи со вступившими в бой войсками болтается в тылах отряда Павлова.
Между тем англичане энергично отправляют подкрепления на смятый фланг, хотя из тридцати пяти тысяч своих солдат Данненберг в сражение ввёл едва тринадцать тысяч. Русским ещё и ещё нужно одолевать подъёмы в Сапун-гору. Англичане же на подготовленных к обороне высотах сосредоточили шестнадцать тысяч солдат. Против дрянных ружей и слабой артиллерии русского отряда действуют их дальнобойные штуцера и орудия с укрытых позиций.
Полки Соймонова, потеряв бригадного и двух полковых командиров, вынуждены отойти в Каменоломную балку. Англичане вновь занимают свои укрепления. Но держатся в них недолго. Полки генерала Павлова наконец перебрались через Чёрную речку. Охотцы, селенгинцы и якутцы, несмотря на картечный и штуцерный огонь, штыками выбивают противника и уничтожают британскую гвардию. Фронт снова взломан. Свежие войска могут идти в прорыв, сделанный кровью русских солдат в трёхчасовом сражении. Но Данненберг, получив пять донесений от измученных и истощённых полков, никого не посылает и ничего не отвечает.
А главнокомандующий? Он пребывает в своём Бельбекском лагере. Он не обращает внимания на бездействие двадцатидвухтысячного отряда князя Петра Горчакова. Этот отряд должен бы сковать демонстративной атакой перед своим фронтом французский корпус Боске, но остаётся неподвижным. Французы могут три четверти своих войск безнаказанно бросить против уставших полков Соймонова и Павлова.
Только гарнизон Севастополя выполняет долг воинской помощи наступающим. В районе 6-го бастиона атаки одного отряда удерживают французские войска на месте, и крепость ведёт сильный огонь. Солдаты генерала Тимофеева в течение двух часов перемалывают три бригады французов и приводят в негодность одиннадцать осадных орудий. До конца борьбы на решающем направлении корпус генерала Форэ не может выделить ни одного солдата.
После полудня Нахимов встречает Тотлебена в штабе Моллера. Инженер вернулся с 6-го бастиона. Он рассказывает о героизме минцев, брестцев и виленцев, о полной гибели французской бригады Лурмеля в Карантинной балке. Павел Степанович теребит темляк своей сабли и кивает в сторону своих адъютантов.
– Вот-с, Ухтомский и Острено привезли мне другие вести. Под Сапун-горою были. Спешу теперь поставить "Владимир" и "Херсонес" в Инкерманскую бухту. Иначе всю артиллерию оставят наши войска. Данненберг приказал отступать.
– Но Соймонов имел же успех?..
– Соймонова в живых нет, а Горчаков великодушно отпустил французов выручать англичан. Солдаты и офицеры дрались без генералов…
– Вы видели сражение, господа? – поворачивается Тотлебен к адъютантам.
Оба офицера, заляпанные до груди мокрой глиной, устало смотрят на адмирала, и Ухтомский глухо отвечает:
– Я не видел сражения. Я видел ряд стычек. Наши батальоны искали противника, находили и били, пока не истощались. Я видел в одно время и англичан, бросавших даже амуницию, и наши части, вконец расстроенные.
Длинно и зло по-матросски выругавшись, Нахимов кричит:
– Вы слушайте, слушайте! Этот мерзавец даже о помощи раненым не позаботился. На Малахов курган приползают герои, на Второй бастион сами приползают, несчастные!
Тихий пасмурный октябрь сменяется холодным ноябрём. Норд-осты разводят волну. Грозные валы наступают на огромный каменный бык мыса Фиолент, бурлят над его рифом, подымаются к белым зубцам. Валы проникают на севастопольские рейды, атакуют узкий проход Балаклавской бухты, заливают низкий берег Стрелецкой и Камышовой бухт до Херсонесского мыса. Вода возвышается над предательскими, опасными камнями Лукулла.
Ветер мчит над морем с яростной силой. Мутные чёрно-зелёные громады внезапно появляются из мглы и падают на корабли непрошеных пришельцев, срывают их с якорей и несут на скалы. Корабли пытаются лавировать под штормовыми парусами, упорно работают машины против волны и ветра. Но не могут одолеть жестокую атаку стихий…
Прервав сообщения с Константинополем и Варною, буря набрасывается на палатки и бараки англичан, французов и турок. Непрерывные дожди заливают окопы союзной армии. Вода подтачивает земляные работы; вода уносит в быстрых ручьях дерево и песок, затопляет погреба.
Солнце изредка проступает негреющим оловянным диском и снова закрывается пепельными дождевыми тучами. Страшно и тоскливо интервентам. Тщетно прячась от порывов ледяного норд-оста, они ругают начальство, что думало совершить летнюю прогулку в Крым и не позаботилось вовремя о зимнем обмундировании.
Правда, грузы с зимним снаряжением уже направлялись в Балаклаву и Камышовую бухту, но они достались грозной стихии вместе с кораблями. Конные отряды меншиковской армии по всему западному и южному побережью обнаруживают выброшенные морем остатки имущества неприятеля, берут в плен команды транспортов.
Привыкшие к теплу солдаты в этих условиях быстро перестают быть бойцами. Они смотрят на далёкие крыши Севастополя, на добротные каменные постройки, устоявшие после многих обстрелов. Там всюду вьются дымки, там тепло! Разве холод можно прогнать кострами из виноградных лоз и безжалостно срубленных акаций? Солдаты жгут туры и фашины[91], не обращая внимания на приказы начальства. А ночами десятки дезертиров переползают овраги и сдаются русским постам. В Севастополе устают считать перебежчиков из английских полков, французских зуавов, спаги и егерей.
Непогоды худо отзываются и на севастопольцах. Сюда, конечно, не нужно везти обмундирование из-за моря. Но казнокрады умудряются полушубки и сапоги удалить от защитников России океаном преступлений. Бойцам на бастионах приходится носить овчины и обувь посменно. Плохо с кормами для лошадей. Плохо с порохом. Так плохо, что Павел Степанович твердит одно: "Плеть нам нужна. Плеть-с, чтобы навести порядок".
В первый раз он это кричит адъютанту царя, приехавшему передать ему поклон и поцелуй.
– Благодарю покорно-с, я от поклонов болен, не надобно нам поклонов-с, попросите нам плеть-с. Пожалуйте нам плеть, милостивый государь, у нас порядка нет.
Матросы, солдаты и офицеры не знают, сколько у ровного, доброго, беззаветно храброго адмирала мелких и досадных забот. Он – первый советник по всем делам на бастионах и в тылу. С Пироговым