Мне очень не понравилось то, что незнакомцы разглядывали окрестности. Видимо, не веря мне, они пытались решить загадку: откуда взялся на этом безлюдном острове странный гринго в пижаме, с кучей посуды, разбросанной по пляжу? Когда они шептались друг с другом, я боялся, что они собираются обыскать окрестности, что в любой момент кто-нибудь из них может вскарабкаться на обрыв и…
Вода закипела, заварили йербу, сосуд пошел по кругу. Я брал его левой рукой и ею же возвращал, выпив. Я ведь мог быть и левшой…
Чтобы переменить тему разговора и избежать настойчивых расспросов, я стал рассказывать про то, что встретил ярару и что змея даже укусила меня, но спасло голенище сапога.
— Вот этого сапога…
«Змеиная тема» на берегах Большой Реки всегда актуальна. Змей все боятся, змея — это бедствие, недаром о них тут ходит множество леденящих кровь слухов.
Не удивительно, что и моя историйка тоже всех заинтересовала. Посыпались вопросы: какой величины была змея? Справился ли яс нею и убил ли? Где это случилось?
Именно это взволновало их больше всего: где это случилось? Змея, естественно, была «страшная», она бросилась на меня и укусила, потом бросилась еще раз, но я убежал. Где это случилось?
Я здорово приврал, но зато, показывая на заросли, где стояла в укрытии наша палатка, мог быть теперь почти уверен: никто из них в темноте не отважится взобраться по обрыву. Они убеждены, что там затаилась ярара.
Мой рассказ о встрече со змеей послужил началом оживленного разговора. Исчез резкий тон настойчивых расспросов, сгладилось недоверие, мате мне подавали в соответствующей очередности. Я чувствовал себя почти как в кругу знакомых.
Живописно рассевшаяся вокруг костра компания буквально соревновалась в рассказывании жутких баек о змеях. Это было крайне забавно, и, стоя над ними, я не только слушал, но и участвовал в «дружной» беседе, которая велась все с большим пылом. Змеиный яд уже умерщвлял в мгновение ока («Не успел даже вскрикнуть и упал замертво!»), как на дрожжах росли размеры встречавшихся змей, а отвага и изворотливость героев встреч со змеями была беспредельной.
Один из незнакомцев обрисовал свою встречу со змеей, которая, по его словам, была чудовищной помесью коралловой змеи и гремучей. Вся компания затаив дыхание слушала рассказ о страшилище почти трехметровой длины, покрытом бело-красно-черной кожей, с хвостом, который заканчивался… погремушкой. Рассказчик уверял, что грохот был слышен по крайней мере за полкилометра. Он ехал тогда верхом, и страшилище молниеносно бросилось на всадника:
— Я успел уклониться. Только благодаря этому я сейчас сижу с вами. Змея перескочила через меня, пролетела над лошадью.
И тут я сделал ошибку: подверг его слова сомнению. Имея большой опыт и немалые познания по части этой южноамериканской напасти, я стал объяснять невозможность скрещивания двух совершенно различных видов змей. Заявил, что «прыжки» змей следует отнести к категории побасенок.
Мои научные рассуждения были встречены глухим молчанием, в котором почувствовалось недовольство. Спустя недолгое время кто-то недоброжелательно спросил, неужели я, гринго, никогда не слышал о змеях, кусающих свою жертву ядовитым зубом на конце хвоста? Потому что-де он сам, своими руками, после схватки — тут следовал драматический рассказ о ней — освободил человечество от этого ужаса! Но змея к тому времени произвела страшные опустошения в окрестностях.
Я вторично совершил ошибку: снова возразил, снова стал доказывать.
Объясняю, почему я называю это ошибкой: одно дело — не поверить, усомниться в достоверности того или иного факта дома, у камина, и совсем другое — на острове, где-то на верхней Паране, беседуя со случайно встретившимися людьми. Сейчас-то я знаю, что так поступать нельзя.
Когда третий из них начал рассказывать о своем приключении, глаза слушателей были устремлены… на меня. Они смотрели выжидающе и недоброжелательно. Должен признать, что эта история классом была выше предыдущих. Ее автор был настоящий артист. Как красочно описал он свое спасение на хребте мчащегося как ветер коня и гнавшуюся за ним ярару! Разумеется, змея была длиной в несколько метров, а толщиной «со ствол старого лопахо». Но самое интересное, что на ней была шерсть… как у тигра!
Эта змея, покрытая мехом, настолько потрясла меня, что я отреагировал самым глупым образом (во всяком случае при сложившейся ситуации): рассмеялся во весь голос. Все молча смотрели на меня. Смеялся только один я.
Герой истории не спеша поднялся, перешагнул через костер и встал передо мной. Он стал говорить медленно, цедя слова, омерзительно слащавым, почти ласковым голосом, в котором, однако, проскальзывали нотки сдерживаемого бешенства:
— Так что? Так ярара не может быть покрытой шерстью? Так, значит, я лгу?
Я молчал. Он сделал еще полшага в мою сторону. Слегка пригнувшись, сжавшись, он стоял так близко, что почти касался меня. Я чувствовал его горячее дыхание, мы смотрели друг другу в глаза:
— Я спрашиваю: так, значит, я лгу?
Быстрое движение его руки, и… я ощущаю, как к животу прижимается револьверный ствол.
— Говори, проклятый гринго. Может змея быть волосатой? Да или нет?!
У костра никто не шевельнулся. Все словно бы застыли в ожидании.
Я знаю, что самые ученые академические диспуты можно вести до бесконечности, так и не приходя к согласию. Однако в нашем случае оригинальную разницу в мнениях нужно было ликвидировать как можно быстрее. Аргумент, прижатый к моим ребрам, был довольно весомым. Игра не стоила свеч. Наверняка не стоила, пусть даже проклятая ярара будет представлена волосатой, как сам дьявол!
На этот раз я не сделал ошибки, не выстрелил. Просто молниеносно выдернул ладонь из кармана и… высоко поднял обе руки. Пустые. С широко расставленными пальцами. И стал… смеяться. Хохотал как помешанный, не в силах остановиться, так что слезы выступили у меня на глазах. Самым странным было то, что смеялся я совершенно искренне. Слишком уж была глупая ситуация. Лишь бы только скрывавшийся наверху друг сохранил выдержку.
Я стоял с поднятыми руками. Ствол револьвера все еще давил в живот:
— Ну, говори же наконец! Я лгун, да?
На этот раз он крикнул. Я стократно предпочитал крик слащавым словам, процеженным сквозь зубы. Несмотря ни на что, в нем слышалась нерешительность, моя реакция, по-видимому, поразила противника, он ничего уже не понимал.
— Ну что ты! — пробормотал я сквозь смех. — Разумеется, ярары бывают волосатыми. Я сам даже одну такую змею убил. У нее были такие лохмы, что пришлось остричь шкуру.
— Не лги, гринго! — рявкнул кто-то у костра.
Я медленно опустил руки и с оскорбленной миной резким топом бросил в сторону сидящих:
— Кто это сказал? Пусть повторит!
А потом обратился к верзиле с револьвером:
— Видишь? Они не верят нам!
Я выиграл партию: рука с револьвером опустилась. Мы вернулись к питью мате.
В ту ночь я наслушался самых удивительных историй. Я уже не протестовал, не спорил. Наоборот, поддакивал и время от времени добавлял, так сказать, жару в огонь. К тому времени я уже сидел у костра. Забава была преотличная. Разумеется, я так и не узнал, что это за люди и что привело их ночью на остров, но и меня перестали спрашивать, кто я такой и куда делись мои товарищи. Одно из правил поведения на Большой Реке — будь тактичным — стало теперь обязательным для обеих сторон.
Задымилась река, над ней поднялся густой предрассветный туман. Издали послышался тихий плеск весел. Все у костра повставали. Мой недавний противник хлопнул меня по плечу и сказал без церемоний:
— Слушай-ка, гринго! Давай проваливай. Тут тебе нечего делать, не на что смотреть, И знаешь… держи язык за зубами!
На прощание я пожелал им успеха:
— Quo vaya bien, amigos![35]
Уходя, я весело посвистывал и ни разу не обернулся. Не стоило удовлетворять свое любопытство ценой установленных «хороших отношений».
Когда я вскарабкался на обрыв, сквозь туман уже просвечивало солнце. На пляже было пусто. Ни людей, ни лодок, ни тюков. Куда-то уплыли. А то, что вместе с ними уплыла паша посуда и любимый чайник, — это уже печальное доказательство того, что незнакомцы не выдержали стиля до конца. Вицек рассказывал мне потом, что видел, как они собирают посуду, и в душе чертыхался. Но что он мог сделать? Отправился спать. Когда я вернулся, он храпел в палатке.
«ЭЛЬ ДОРАДО»
ДОРАДО — «АКУЛА ПАРАНЫ». — ФОТИ. — МОЯ ПЕРВАЯ ДОРАДО. — Я ПРОВЕРЯЮ РЫБАЦКИЙ ПРЕДРАССУДОК. — СВЯЗАННЫЕ С ЛУНОЙ. — ПИРАНЬЯ СОСТОИТ ИЗ ПАСТИ, ОСТРЫХ, КАК ИГЛЫ, ЗУБОВ И КРОВОЖАДНОГО НРАВА. — РЫБНОЕ БОГАТСТВО ПАРАНЫ. — ТРИУМФАЛЬНАЯ ВСТРЕЧА В ПОСАДАСЕ
Приближался конец плавания, но не для меня, конечно, а для Винцентия. Его звали какие-то дела в далеком мире. Мы достигли острова Корпус Кристи, где по составленному еще в Ла Кахуэре плану должны были встретиться с младшим сыном дона Хуана Лялё.
Нас уже ожидали. Старший брат доставил сюда Лялё на автомобиле, проехав добрых две сотни километров. С помощью рыбака они переправились на остров. Винцентий уезжал в спешке. Не нашлось даже времени для подобающей прощальной церемонии.
Позволю себе небольшое отклонение от темы. Позднее я узнал, как выглядело возвращение Винцентпя в лоно цивилизации. На рыбацком челне он доплыл до берега, потом дошел со своим рюкзаком до дороги, а дальше — сумасшедшая езда на автомобиле до Посадаса, прямо к аэродрому. Вечером того дня он был уже в Буэнос-Айресе, там уложил чемодан, и снова на аэродром.
Стартовав с дикого острова посреди Большой Реки, он на третий день приземлился в скованном морозами Нью-Йорке. Небольшим представляется этот мир с самолета. Но каким же он большим кажется из байдарочки! И, на мой взгляд, более привлекательным.
И вот мы остались вдвоем с Лялё. Мы решили день-другой задержаться на острове, чтобы новый член экипажа мог втянуться в ритм лагерно-экспедиционной жизни. Перемена была существенная. О Винцентии, настоящем моряке и человеке с большим житейским опытом, я уже рассказывал. Лялё, родившийся и выросший в Мисьонесе, еще ни разу не высовывал носа за пределы Красной Земли, Впрочем, нужной сноровки и у него было достаточно. Как всякий стопроцентный мисьонеро, он был запанибрата с лесными дебрями и с рекой. Заканчивался двадцатый год его жизни. Великолепный возраст!