Она опустила перед собой солнцезащитный щиток и посмотрела на свое отражение в этом забрызганном лаком для волос импровизированном зеркале. Обычно щиток был очень доброжелательным зеркалом и всегда услужливо скрывал всякие изъяны, мешки под глазами и тени: смотришься на себя словно сквозь покрытые вазелином линзы. Но только не в этот раз. А в этот раз, когда ее сильнее всего приперло к стенке, щиток, как назло, был в фокусе, отчетливым, беспощадным, проницательным и злым. На Фрэнки глянуло ее отражение: потное, раскрасневшееся лицо без косметики, растрепанные волосы. Она с отчаянием убрала щиток на место, поверх ветрового стекла, и вышла из машины. И оглядела себя с ног до головы — застиранные выцветшие шорты, цветастый саронг и пара разношенных, белых с голубым сандалет, которые знавали лучшие времена, то есть, если вспомнить, когда были куплены на Кандемском рынке летом 1994 года. Вот уж воистину не такой туалет она бы себе выбрала, если бы знала, что ей придется изображать из себя спокойствие и хладнокровие. Она бы предпочла скроенный по косой палантин от Гост, джинсы от Эрл и, конечно, не отказалась бы от туши для ресниц и контурного карандаша. Она начала тереть лицо полотенцем, пытаясь убрать с него последние следы пляжа. В данный момент она бы душу продала за свою косметичку. Но косметичка мирно покоилась там, где она ее и оставила: на полке в ванной комнате. Она терпеть не могла «голое лицо». Пусть оголяется Рита, если ей это так нравится.
— Вот, смотри, он там! — Едва они вошли в двери, как Рита, хихикая, словно она выиграла лотерейный билет, бросилась к Рилли, как самонаводящаяся на термические объекты ракета, с явным намерением сесть за его столик.
Фрэнки готова была ее просто убить. Что стало с ее благим намерением вести себя хладнокровно? Он выглядит удивленным. Даже шокированным. Рядом с ним за столиком сидят еще трое людей. Напротив него сидит мужчина с короткими светлыми косичками на голове и женщина из породы «общественных деятельниц», с завивкой от Энни Леннокс и в очках в черепаховой оправе с ядовито-зелеными линзами. Но Фрэнки видела в основном только девушку, сидящую за столиком рядом с ним.
Блондинка, двадцать с небольшим, хорошенькая. Одета в стиле околоджазовой тусовки, то есть растрепана, «словно только что встала с постели» — так иронически описывается внешность, которую можно себе создать, если встать с постели в несусветную рань и долго и целенаправленно заниматься всеми этими отнимающими бездну времени операциями по взъерошиванию волос и пачканью одежды. Одета в ядовито-розовую жилетку с фотографией Ангела Чарли на животе — идеальный наряд, чтобы выставить напоказ свои руки, которые могут стать такими, только если трижды в неделю качать трицепсы, и притом с персональным тренером. Наклонившись над его тарелкой, женщина таскает с нее жареные рыбки — так может поступать только особа, которая, впервые встречаясь с мужчиной, делает вид, что жареную рыбу она ест впервые в жизни или не ест вообще.
Пока Фрэнки за ней наблюдала, до нее начало доходить, что за столом, по существу, сидят двое мужчин и две женщины. Что составляет в общей сложности две полные пары. Ей захотелось немедленно провалиться сквозь землю. У Рилли свидание! Причем двойное. Не зная, куда девать глаза, она старалась не встречаться с ним взглядом, притворившись, что ее внезапно очень заинтересовало содержимое собственной пляжной сумки, то есть скрученное полотенце и книга «Забудьте про мужчин, повернитесь лицом к жизни». Книжка, которая всего два часа назад казалась ей смертельно скучной, вдруг неожиданно возбудила в ней просто пламенный интерес. Столь пламенный, что она перечитала отзывы на задней обложке десять раз.
Но в добавление ко всему — как будто ситуация и так не была абсолютно провальной — Рита, как всегда сосредоточенная исключительно на самой себе, совершенно не заметила царящую за столом интимную атмосферу и словно приклеилась к одному месту, крутила в руках пряди волос и хихикала какой-то ей одной известной шутке. Она игриво ударила Рилли по плечу:
— Я просто поверить не могла, когда увидела тебя здесь! Ты что, нас преследуешь?
Не надо, умоляю, не надо. Когда же закончится этот ужас? Понимая, что необходим какой-то новый предлог, Фрэнки сделала вид, что ищет на дне сумки какой-то несуществующий объект, страстно желая, чтобы там оказался мобильник, чтобы он зазвонил, чтобы она могла хоть с кем-нибудь поговорить. С кем угодно. Хоть со справочным бюро. Хоть со службой 911. На минуту она совсем забыла, что здесь ей, в сущности, не с кем говорить.
Рилли смотрел на Фрэнки. Ему очень хотелось с ней поговорить, но вместо этого он вынужден был болтать с ее маниакальной подругой Ритой. Он засмеялся чему-то, что сказала Рита, но даже не уловил, что именно она сказала. Он не мог сконцентрироваться. Он был просто огорошен, когда увидел, как Фрэнки входит в зал. Вот уж кого-кого, а ее в последнюю очередь он ожидал увидеть в этом отдаленном загородном ресторанчике. И выглядит она просто потрясающе. Не в пример ему, который выглядит, как последнее дерьмо. Даже хуже. Потому что он пришел сюда с Джедом и Софи, своими старыми друзьями, которые после его развода то и дело пытаются познакомить его с какими-нибудь девушками. Вот сегодня их угораздило привести для знакомства эту белобрысую цыпочку по имени Хрисси, будущую поп-звезду из Студийного городка. Он смотрел на Фрэнки. Какого черта она все время что-то ищет в своей сумке? Ему захотелось, чтобы она подняла голову и поговорила с ним — поговорила о вчерашнем вечере. Но она продолжает рыться. Рита все также маниакально смеется прямо у него над ухом. Он больше не мог этого выносить.
— Привет, Фрэнки.
Его голос. Низкий. Теплый. Доброжелательный. Он пронзил ее, словно острый нож. Она похолодела и подняла глаза.
— О, привет.
Ее голос. Высокий (даже слишком высокий, почти писклявый). Удивленный взгляд («О господи, рада видеть тебя здесь, я только что тебя заметила, потому что искала в своей сумке что-то чрезвычайно важное»). Доброжелательный (даже компанейский: «Мы с тобой добрые друзья, и наши отношения можно назвать отношениями брата и сестры»).
— Как ты себя чувствуешь после вчерашнего вечера? — Он откинул со лба прядь волос, падающую на глаза, и отодвинулся подальше от Хрисси. Ему не хотелось, чтобы Фрэнки поняла что-нибудь неправильно.
Ум Фрэнки оказался загнанным в угол. А как, собственно, она должна себя чувствовать после вчерашнего вечера? Влюбленной? На седьмом небе? Что именно он имеет в виду: то впечатление, которое он произвел на нее, или все эти многочисленные «Маргариты» и шампанское? Она не могла точно сказать, но очень хотела прояснить ситуацию. Принимая во внимание, что он наболтал вчера вечером Дориану — а возможно, и многим другим, кто только пожелал его слушать, — что она его совершенно не интересует, с ее стороны было бы в высшей степени некрасиво, если бы она не развеяла его возможных заблуждений относительно того, что он ее интересует. А такие заблуждения в его голове наверняка могли появиться, принимая во внимание, что большую часть вечера она провисела у него на шее, как какая-нибудь… она затруднилась подобрать слово кто.
— Ужасное похмелье. — После всех умственных потуг в ее голове родились только два эти слова. На пьянство можно списать все. Пьянство — вот основа всех извинений.
— У меня тоже. — Он улыбнулся. Такая прекрасная ночь, она стоит любого похмелья.
Фрэнки застыла. Он что, играет в ту же самую игру? Или, может быть, он просто не понял, что она хочет сказать? Она решила сделать свою мысль более прозрачной.
— Ох, я была так пьяна! — Она засмеялась, по всей видимости непринужденно. — И что только они кладут в эти «Маргариты»? Я просто потеряла голову, почти ничего не помню, что было в Ковбойском дворце. — Ну, уж теперь-то он не мог не воспринять ее послания, она все сказала громко и прямым текстом. Она совершенно не отвечает за свои вчерашние действия, и все, что она тогда говорила или делала, было результатом чрезмерного употребления алкоголя. Она просто напилась до чертиков. У нее отшибло память. И ее поведение не имело ничего общего со страстью, сексом или взбунтовавшимися гормонами. Она клеилась к нему потому, что не стояла на ногах, и если бы за кого-нибудь не уцепилась, то просто упала бы там, где стояла.
У Рилли пересохло во рту. Что это такое она пытается сказать? Что она ничего не помнит? Не может быть! Она не может не помнить. Она должна помнить!
— Ты не помнишь, как мы танцевали?
— А разве мы танцевали? — Надо ли об этом спрашивать? Она не переставала об этом думать с утра весь день.
Ему показалось, что его ударили в живот. Она не помнит! Но как она могла не помнить? На этой танцплощадке между ними произошло нечто очень важное. И кое-что изменилось в их отношениях. Он не знает, что именно там случилось, почему, зачем и как, но зато знает совершенно точно, что от этого нечто он себя чувствовал на седьмом небе. Такого с ним не случалось уже давным-давно. Но, может быть, он ошибся? Может быть, это всего лишь одностороннее впечатление, и она ничего такого не чувствует? И прошлая ночь не значила для нее ничего? И он также не значил для нее ровным счетом ничего? Он взял со стола кружку с пивом и сделал большой глоток. Пиво было горьким.
— Да, представь, мы танцевали. — Он говорил очень спокойно.
Они взглянули друг на друга. И выражение лица Рилли заставило Фрэнки внезапно пожалеть о своей браваде. Он не выглядел самоуверенным и нахальным. Скорей уязвленным и разочарованным.
— Эй, послушайте, может быть, вы нас представите? — Ее размышления были прерваны словами мужчины с косичками.
— О да, разумеется! — Словно очнувшись от сна, Рилли бросился выполнять свой социальный долг. — Это Джед, Софи, Хрисси.
Джед и Софи бурно выразили свою радость.
— Счастливы с вами познакомиться! — Они тянулись через стол, чтобы пожать Фрэнки с Ритой руки, долго улыбались.
Околоджазовая Хрисси не испытывала такого восторга по поводу нового знакомства. Она подвинулась поближе к Рилли, улыбнулась без всякого интереса и, произнеся маловыразительное «привет», продолжала макать рыбок в майонез.