[12], которую тащил улыбающийся кули. Его ноги бешено колотились, когда ты нажимал ему на шляпу.
Миссис Гейл была снобом. Она вела себя так, будто ее соблазнили худшей версией жизни.
Эти две женщины иногда брали Артура и меня с собой на свои попойки. Мне нравилось слушать, как миссис Гейл говорила о других людях деревни, пронзая их словом или фразой столь необычной, что я всегда потом вспоминал об этом, когда видел их. Она знала, что я восхищаюсь ее языком. Она любила меня за это и за то, что мой брат Джеффри был студентом в Принстоне. Она произносила «Лига плюща[13]» часто и нежно. Я сам был большим снобом, так что мы отлично ладили с ней.
Разочарование Артура было более агрессивным. Он отказывался принимать как окончательное вердикт, что Кэл и миссис Гейл являются его настоящими родителями. Он говорил мне, и я даже в это поверил, что его усыновили и что его настоящая семья была – потомки шотландских вассалов, которые пошли за Красавчиком принцем Чарли[14] в изгнание во Францию. Я читал те же романы, что и Артур, но умудрялся не замечать несоответствия между их фабулами и его собственной. А Артур, в свою очередь, не подвергал сомнению истории, которые рассказывал ему я.
Я рассказывал, что моя семья – это потомки прусских аристократов – «Юнкерсов» – я произносил это слово с особой педантичностью, – чье имущество было захвачено после войны. Я взял идею для этой легенды из книги под названием Пруссы. Там было полно изображений крестоносцев, королей, замков, блестящих гусаров, едущих верхом в атаку под Ватерлоо. И там же был портрет фон Рихтхофена с холодными глазами, стоящего у своего триплана.
Артур был прекрасным рассказчиком. Он жил в мечтах, где каждое слово отзывалось правдой. Повторял древние беседы. Изображал скрип уключин весельных лодок. Он говорил с чистейшим шотландским акцентом мелкого фермера. В голосе Артура туман поднимался над озером, и завывала волынка; совершались отважные подвиги, высокие слова верности связывались обещанием, и я всему этому верил.
Я был его идеальным слушателем, а он – моим. Мы беспрекословно верили друг другу в истории о незаконном присвоении дворянства, которые росли как снежный ком, путаясь все больше с каждым новым рассказом. Но мы ни на секунду не допускали, что что-то из этого может оказаться ложью. Мы оба верили, что настоящая ложь творилась нашими настоящими недостойными обстоятельствами.
Всякий раз, оглядываясь назад, мы тонули в ностальгии. Нам обоим нравились старые фильмы, которые миссис Гейл позволяла нам смотреть всю ночь, когда я оставался у Артура. И ее дурацкая одержимость аристократией питала нас самих. Мы предпочитали старые автомобили новым. Мы использовали сленг прежних времен. Артур довольно неплохо играл на пианино и, когда мы оставались одни в его доме, мы вместе пели старые песни, наши голоса дрожали:
Я забрел сегодня на холм, Мэгги,
Чтобы увидеть сцену внизу…
Эта речушка и эта старая покосившаяся мельница, Мэгги,
Где мы сидели много-много лет назад.
Однажды вечером он поцеловал меня, или я поцеловал его, или мы поцеловали друг друга. Это удивило нас обоих. После этого каждый раз, когда мы чувствовали особенную близость, мы бросались друг на друга. Артур был легкой мишенью. Его голос ломался. Он принимал душ дважды в день, но постоянно испускал аммиачный запах гормонов, запах взросления и возбуждения. Он не занимался спортом и все еще был скаутом второго класса, поистине жалкое положение для любого парня его возраста. И раз уж я не называл его женоподобным, я мог порвать его на кусочки.
Я был его идеальным слушателем, а он – моим. Мы беспрекословно верили друг другу.
Я и сам был легкой добычей, и Артур знал обо всех моих слабостях. С мнимым безразличием он мог произнести такое слово, которое как удар под дых лишало меня дыхания, и я, как слепой, спотыкаясь, уходил от него. Иногда он давал мне Пеппер на прогулку. Пеппер тявкала у моих ног всю дорогу, пока мы гуляли с ней по улице, в то время как Артур стоял у двери своего дома и понукал ее меня укусить, зная, что я люблю эту мелкую собачонку слишком сильно, чтобы защищаться.
И такие стычки происходили с нами частенько. Тогда мы отстранялись друг от друга на несколько дней, чтобы вскоре Артур позвонил вновь и пригласил меня к себе, как будто ничего не произошло. И я шел.
Собрание Племен происходило в старшей школе недалеко от Сиэтла. Я участвовал в соревнованиях по плаванию. У меня была небольшая сумка с самым необходимым: плавками, полотенцем и сменой одежды для Артура и для себя, так чтобы наша форма не выдала нас, когда мы покинем Гленвэйл и начнем свое путешествие автостопом на север.
Во время Собрания я держал с ним дистанцию. Я не хотел, чтобы меня ассоциировали с ним и не только по причине того, ЧТО мы планировали. Его форма была мешковатая и совсем не украшенная, его манеры – надменными. Он сторонился всех мероприятий и делал саркастические замечания. Артур не выглядел как серьезный бойскаут. А я выглядел. Я принадлежал к рангу Звезды. У меня была новенькая форма и куча того, что можно было на нее нацепить. Значок командира отряда. Орден Стрелы. Лента через плечо с несколькими заслуженными значками. Посмотрев на знаки отличия, можно было подумать, что меня можно забросить куда угодно, в любое время года, прям как есть, и я в два счета сооружу укрытие и разожгу костер и поймаю зверя на ужин. Можно было подумать, что я могу ориентироваться по звездам. Знаю все названия деревьев. Могу найти в любой местности именно те растения, которые можно есть и наскоро приготовить из них аппетитнейший салат.
И я в самом деле умел делать некоторые из этих вещей. Детали переставали иметь значение, как только я получал значок, но я изучал способы выживания в лесу. Это был бесценный дар. Но тогда я не представлял их ценности. Главным образом я был заинтересован в получении достаточного количества значков, чтобы выглядеть крутым, каким, по моему мнению, я и был.
Посмотрев на знаки отличия, можно было подумать, что меня можно забросить куда угодно и я в два счета сооружу укрытие и разожгу костер и поймаю зверя на ужин.
Соревнования по плаванию проходили утром. Я был выбит после пары первых отборочных соревнований. Это удивило меня, хотя удивляться было нечему – я всегда их проигрывал. Но каждый новый турнир я начинал с верой в то, что в этот раз выиграю, и заканчивал с верой, что я должен был выиграть, что я был там лучшим пловцом. После очередного поражения я много времени проводил в душе, чувствуя себя подавленным, затем прохаживался по другим мероприятиям.
Большой сенсацией Собрания того года было соревнование по строевой подготовке. Его выиграла команда из Балларда, лидером которой был вожатый в черной пилотке с серебряным кантом и по-военному выглядящей куртке с боевыми нашивками. Такую форму я никогда раньше не видел и не видел никогда позже. Его команда носила штаны, заправленные в блестящие черные ботинки. Эти скауты также щеголяли своими черными пилотками. Их ботинки звучно постукивали, когда их отряд маршировал туда-сюда по асфальтовому двору позади школы. Вожатый выкрикивал команды суровым голосом, наблюдая за своими подопечными с жестким и властным выражением лица.
У нашей команды не было подобных тренировок, как и много чего еще. Было всего пять или шесть других команд, и каждая из них была на голову ниже отряда из Балларда. Эти баллардские ребята – четкие, прямые, с бесстрастными лицами, не реагирующие ни на что, кроме голоса своего вожатого. Они привлекли к себе внимание огромной толпы. Я видел Дуайта на другом конце двора, потирающего челюсть в задумчивости.
– Что за стадо мудаков, – говорил Артур.
Я не обращал на него внимания.
Они проиграли то состязание, потому что были дисквалифицированы за нестандартные головные уборы и ботинки. Толпа улюлюкала на судей; баллардские ребята выиграли, влегкую. Их вожатый пришел в ярость. Он поругался с судьями и бросил свою пилотку на землю, и когда судьи не вняли, он вывел свою команду со двора и отказался построить их обратно для церемонии награждения.
Я увидел трех ребят из баллардской команды позже в столовой. В своей форме они выглядели сурово. Подсев к ним за столик, я сказал, как, по моему мнению, ужасно их натянули, с чем они охотно согласились, и мы разговорились. Во многих таких Собраниях и Советах я развивал в себе талант этакого связного и своего парня, устанавливая таким образом связи с мальчиками из других команд. Я выспрашивал у них подробности о местечках, где они жили, так, будто они произошли из Гренландии или Самоа. Я называл им свое имя и собирал их имена на клочках бумаги, отчего мой бумажник раздулся и стал величиной с кулак.
Я отрабатывал свою магию на этих ребятах из Балларда, и довольно скоро мы подружились. Я рассказал некоторые из моих невероятных историй, как, например, историю о сбежавшем сумасшедшем, который оставил свой кривой нож на ручке двери машины Бобби Кроу, а они рассказывали мне свои. Они были хорошими друзьями с кузеном того парня, который потерял свой член в автокатастрофе. Он разбил свой кабриолет о дерево, и его девушку подбросило вверх на ветки. Когда приехала полиция и сняла ее оттуда, они обнаружили член этого парня у нее во рту. И если, говорили они мне, я им не верю, я могу спросить любого в Балларде.
Когда правдивые истории заканчивались, мы травили байки. Серебряное Седло. Стеклянный Глаз и Деревянная Нога. Китайский Коктейль. Один из них спросил меня, курю ли я.
– Курю ли я? – переспрашивал я их. – Является ли медведь католиком? Срет ли римский папа в лесу?
– Да забей.
Мы вчетвером вышли на улицу и сели под деревом недалеко от футбольного поля. Я заметил, как Артур идет по направлению к нам. Он остановился под футбольными воротами. Я не мог поверить, что он вышел вслед за мной. Баллардские пацаны тоже его заметили.