Уравнение евреев с христианским населением послужило основанием для установления черты еврейской оседлости и для меры выселения евреев из сел и деревень.
Когда в 1780 году еврейское население белорусских губерний было уравнено в правах и обязанностях с русским торгово-промышленным классом, русское торговое население было всюду прикреплено к месту приписки. Ни купцы, ни мещане не пользовались свободой переселения; допускались лишь кратковременные отлучки. Такому порядку должно было, между прочим, подчиниться и белорусское население, в частности и еврейское. Но ввиду особых местных условий и из финансовых соображений для Белоруссии было сделано исключение, и здешнее купечество было оставлено при прежней свободе переселения в пределах Белоруссии. Местное еврейское купечество получило даже большее право – записываться в московское и смоленское купечество.
Но в начале 1790 года московское купечество (на прошении, кроме подписи городского головы, были еще лишь пять подписей купцов) обратилось к московскому главнокомандующему с жалобой на евреев. С недавнего времени, говорилось в жалобе, в Москве появились из-за границы и Белоруссии евреи, которые занялись запрещенной законами разносной торговлей по домам, по низкой цене, чем наносят местной торговле «весьма чувствительный вред и помешательство»; дешевизна товара указываешь, мол, на то, что это контрабандный товар. Известно, говорили далее москвичи, что евреи обрезывают монеты; возможно, что они будут то же делать и в Москве; некоторые из них не указали своей национальности, и таким путем им удалось записаться в здешнее купечество; это одно уже показывает «хитрые их во всем вымыслы». Увы, жалобщики не знали, что эти «хитрые вымыслы» принадлежали самой императрице: она сама научила трех митавских евреев скрыть свое происхождение, а затем указала рижскому генерал-губернатору Броуну, что они пользуются правом купеческого промысла по всей России. Еврейские торговцы, продолжало жаловаться московское купечество, строят свою торговлю на обмане, и это опять-таки подтверждается тем, что они «потаенно» записались в московское купечество. Наконец, в пример того, как бесчестны еврейские купцы, ходатаи указали на следующий случай. «Один из их общества, белорусский жид, называемый Нота Хаймов, а более по простонаречию известный под именем Нотки, введя себя у публики разными ухищрениями и подлогами в знатный кредит и выманя чрез то у многих здешних купцов в долг товаров, ценою до пятисот тысяч рублей, все оные выпроводил в разные им только одним известные места, а потом и сам… из Москвы скрылся за границу». В заключение москвичи объяснили, что они жалуются на евреев только в заботе о торговле, «а отнюдь не из какого-либо к ним, в рассуждении религии, отвращения или ненависти»[48].
Вряд ли входило бы в мою задачу обелять память предков, если бы примером порочности еврейских купцов, будто «тайно» записавшихся в московское сословие, не был выставлен благородный еврейский печальник Нота Хаимович Ноткин. Сперва Могилевский купец, а потом «польский надворный советник», Нота Хаимович, или, как его называли, Натан Ноте Шкловер, по названию его города, был известен по своим крупным деловым оборотам и поставкам для армии Потемкина, у которого он пользовался большим расположением. Хотя торговые дела Ноткина, которые он вел частью единолично, частью с русскими московскими купцами Шошиным и Иконниковым, достигали громаднейших размеров, его материальное положение было весьма стеснительно, так как, по-видимому, после смерти Потемкина казна с ним не рассчиталась. Он был два раза банкротом (в 1799 году совместно с русскими купцами), но это обстоятельство не лишило его уважения со стороны христиан-сановников, среди которых он имел большие связи, весьма широко использованные им в целях улучшить правовое и экономическое положение единоверцев. Достаточно здесь указать, что такой враг евреев, как известный поэт Державин, получив в 1803 году, в качестве министра юстиции, высочайшее разрешение пригласить кого-либо из евреев к участию в работах Еврейского комитета, состоявшего преимущественно из лиц, близких к государю, остановил свой выбор на Ноткине, к которому он и обратился по этому поводу с письмом. Нечего говорить, что Ноткин не скрывался за границей; так, с 1797 года он проживал в Петербурге на виду у всех, будучи известен императору Павлу 1.
Жалоба москвичей была передана на рассмотрение Совета Государыни, которому была представлена также жалоба евреев на то, что их более не принимают в смоленское купечество; он нашел, что «евреи не имеют права записываться в купеческие российские города и порты и что от допущения их к тому не усматривается никакой пользы; что они могут, однако, пользоваться правом гражданства и мещанства в Белоруссии, каковое право полезно распространить на наместничество Екатеринославское и Таврическую область (ныне Екатеринославскую, Таврическую и Херсонскую губернии).
Это предложение было санкционировано императрицей Екатериною II, и соответствующим указом, 23 декабря 1791 года, было положено начало черты оседлости. Однако ни Совет, ни государыня не предполагали того результата, к которому привел позже этот указ. При условиях тогдашнего общественно-государственного строя вообще и еврейской жизни в частности правительство отнюдь не могло иметь в виду создать для евреев особое стеснительное положение, ввести для них исключительные законы в смысле ограничения права передвижения. По обстоятельствам того времени указ 1791 года не ставил евреев в этом отношении в менее благоприятное положение сравнительно с христианами. Давний порядок, приковывавший обывателей к месту, продолжал прочно держаться в общественной жизни, несмотря на то, что городовое положение 1785 года дало свободу передвижения купеческому сословию. Мещане, например, не могли переходить из одной губернии в другую, и, следовательно, евреи, записавшиеся преимущественно в мещанство, не могли бы переселяться из губернии в губернию, если бы указ 1791 года не подтвердил, что они пользуются свободой переселения в белорусских губерниях. Таким образом, указ 1791 года не внес какого-либо ограничения в права евреев в отношении жительства, не создал специально «черты»; он не имел своей задачей отгородить евреев от христиан: тогда же пред евреями были открыты новые области, в которые по общему правилу нельзя было переселяться. И вообще обстоятельства, вызвавшие указ, не дают основания предполагать, будто правительство имело причины принять исключительные меры в отношении евреев как таковых. Опасение за вредное влияние на христиан – нравственное или религиозное – решительно не играло в этот момент какой-либо роли. Вопрос заключался лишь в том, что полезно. Торговая деятельность евреев во внутренних городах, по мнению Совета, не приносит пользы, поэтому прежняя льгота, дарованная евреям, уничтожается. Переселение евреев в новый край сулит государству выгоду – общее стеснение в свободе переселения отвергается для данного случая, и евреям предоставляют доступ в новый край. Тем не менее, именно с указа 1791 года ведет свое начало черта оседлости. Указ послужил основанием для того толкования, что, независимо от прав соответствующих христианских классов, евреи пользуются правом оседлого жительства (то есть правом приписки, с коим было связано право гражданства, отправления купеческих и мещанских промыслов в месте приписки) лишь в определенных губерниях. Черта еврейской оседлости (хотя это выражение тогда было еще неведомо) стала основой ограничительного законодательства.
В 1793 году произошел второй раздел Польши, в силу которого к России были присоединены земли, образовавшие Изяславскую, Брацлавскую (Волынскую и Подольскую) и Минскую губернии, вошедшие в состав черты оседлости.
Вслед за тем черта еврейской оседлости была расширена другими губерниями. Но в это же время политика императрицы Екатерины II в отношении евреев коренным образом изменилась.
Еще в 1783 году государыня установила, чтобы евреи платили подать в таком же размере, как христиане соответствующих состояний, «без различия закона и народа». Но неожиданно в 1794 году появился нижеследующий указ императрицы: «Позволив евреям отправлять мещанские и купеческие промыслы их в губерниях: Минской, Изяславской, Брацлавской, Полоцкой, Могилевской, Киевской, Черниговской, Новгород-Северской, Екатерино-славской и в области Таврической, записаться по городам в мещанство и купечество, повелеваем с тех из упомянутых евреев, которые таковым дозволением пользоваться желают, собирать с 1 числа следующего июля установленные подати вдвое противу положенных с мещан и купцов христианского закона разных исповеданий, которые же не похотят остаться, таковым дать свободу на основании
Положения о городах, по заплате трехлетней двойной подати, выехать из Империи Нашей»[49].
Обложением евреев двойной податью, что, по словам Ноткина, имело целью побудить тех, кто не в состоянии уплатить таковую, переселиться в Новороссию, был не только нанесен ущерб материальным интересам евреев, но и уронено их достоинство в глазах одногорожан-христиан, хотя, по-видимому, государыня не намеревалась умалить этим значение евреев как городского населения; помимо того, что по присоединении к России новых земель от Польши право гражданства евреев распространилось и на соответствующие губернии – в черту вошли позже и присоединенные губернии Виленская и Слонимская (Гродненская), значительно населенные евреями, – черта оседлости, как установил цитированный указ, была расширена и другими губерниями: Киевской, Черниговской и Новгород-Северской, причем и здесь евреи получили право гражданства. Однако нарушение равенства евреев в податном отношении, унизив их в общественном мнении, создало благоприятную почву для неприязни к ним. Общие законы, в сознании христианского населения, как бы перестали действовать в отношении евреев, и это открыло простор для всевозможных притеснений.