лено жительство именно в городах, где их деятельность считается более полезной; если же происходят от евреев беспорядки, то таковые должны прекращаться «бдительностью начальства и действием законов». На основании этого представления государь (1810 г.) повелел оставить евреев в Киеве по-прежнему.
Однако эти благоприятные постановления не могли служить руководящим началом, раз законы о евреях покоились вообще не на их нуждах и справедливых требованиях, а на интересах, весьма часто проблематичных, на грубых, вздорных домогательствах различных групп окружающего населения. Всё зависело то от случая, то от общего настроения правительственных сфер в отношении евреев.
Если хронологически проследить ограничительные законы о жительстве евреев в городах, то прежде всего мы узнаем, что когда в 1809 году в Черниговской губернии был учрежден поветовый город Ново-Зыбка, то евреям не дозволили поселяться и приписываться в нем. Служило ли это запрещение наградой или наказанием для нового города, не видно из соответствующего официального акта, но можно смело предположить, что то было своего рода «привилегией» наподобие тех, которые существовали во многих бывших польских городах и которые сохранили свою силу и под русским господством.
В первом ряду таких привилегированных городов следует поставить Вильну.
Стеснения в праве жительства явились здесь наследием далекого прошлого; опираясь на привилегию 1633 года, асессорский суд постановил в 1783 году, чтобы евреи не жили на двух улицах, ведущих: 1) от Острой Брамы до кафедрального собора и 2) от Троицкой Брамы до костела Святого Иоанна. Этот запрет остался формально в силе и по переходе края к России. Указом Сената (1811 г.) было определено считать постановление асессорского суда не отмененным. Однако, по-видимому, благодаря справедливому отношению к евреям со стороны военного литовского губернатора А.М.Римского-Корсакова, запрет не осуществлялся: требования повседневной жизни побуждали отдельных евреев селиться в недоступных улицах и вести здесь свои дела. Этому способствовали некоторые христиане-домовладельцы, конечно, в личных интересах.
Но другие христиане, враждебно относившиеся к евреям как к конкурентам, возбудили жалобы по этому поводу, и тогда новым указом (1816 г.) Сенат подтвердил давнее запрещение евреям жить на упомянутых улицах.
Римский-Корсаков нашел это решение неправильным; пытаясь склонить Сенат на свою сторону, он объяснил ему, что привилегия 1633 года вызвана была неопрятностью тогдашних евреев и отсутствием полиции, каковые обстоятельства утратили теперь значение. Но уже вскоре губернатор понял, что вопрос с прежней санитарной почвы перенесен на религиозную. Министр духовных дел иностранных исповеданий князь Голицын выставил в пользу запрета то обстоятельство, что на этих улицах бывают крестные ходы, а на воротах Острой Брамы имеется образ Богородицы, вследствие чего, будто, «при неуважении евреев к святыне», происходят беспорядки. Легко понять, что евреи, притесняемые и оскорбляемые, были слишком осторожны, чтобы проявлять неуважение к святыне, но христиане признавали, очевидно, за святотатство уже то одно, что евреи появлялись здесь. Вопрос не был тогда разрешен в законодательном порядке; тем не менее (сентябрь 1823 г.) в Вильне было опубликовано извещение полиции, чтобы христиане не осмеливались сдавать евреям помещения на запретных улицах[70]. Но, встречая верных союзников в лице домохозяев-христиан, евреи продолжали проживать на привилегированных улицах, что вызывало дальнейшие жалобы со стороны прочих христиан.
Наконец, в 1831 году император Николай I потребовал, чтобы вопрос был окончательно разрешен, в связи с чем только в 1836 году был введен соответствующий специальный закон[71].
В царствование императора Николая I, столь богатое репрессиями в отношении еврейского населения, тяжелый удар древних привилегий испытали на себе и киевские евреи, уже дважды счастливо избегавшие его. В угоду купечеству губернатор Бухарин, находя существование в Киеве кагала и еврейского молитвенного дома не соответственным не только месту, где покоятся мощи угодников, но и привилегии города, возбудил вопрос об удалении всех евреев. Министр духовных дел, почитая необходимым охранять силу привилегий, признал, что Киев относится к числу городов, где евреи могут проживать лишь временно. К этому мнению присоединился и министр внутренних дел. По его словам, привилегии Киева, подтвержденные русскими государями, столь ясны, что нельзя не признать за его гражданами права добиваться освобождения от евреев.
Но, наряду с такими привилегиями, имелись высочайшие указы, разрешавшие евреям жительство в Киеве. Таким образом, чтобы удалить евреев, надо было лишить высочайшие указы всякой силы – и министр не остановился пред этим. Закон 1794 года, расширивший черту оседлости несколькими губерниями, говорил, по словам министра, только о торге, но не о жительстве, следовательно, привилегия против оседлости евреев сохранила свое значение. Правда, министру всё же пришлось признать, что другие указы, благоприятные для евреев, во всяком случае подтвердили право пребывания в Киеве за теми из них, которые уже в то время жили там. Но и при этом условии «для удовлетворения справедливым исканиям граждан» министр предложил удалить в короткий срок из Киева всех евреев, разрешив временное пребывание лишь отдельным группам. Комитет министров хотел было не торопиться с этим делом, но император Николай I повелел сейчас же истребовать заключение киевского генерал-губернатора, чтобы затем, не откладывая, разрешить вопрос. Генерал-губернатор попытался еще более ослабить высочайшие указы, благоприятные для евреев, – так, например, закон 1794 года говорил о Киевской губернии, но не о самом Киеве; вообще же, заявил он, если привилегии города Риги были достаточны, чтобы выселить оттуда евреев, «то весьма бы справедливо было поступить таким же образом и в Киеве, дабы тем показать твердость высочайших постановлений»[72]. Каким образом нарушение двух специальных высочайших повелений о дозволении евреям оставаться в Киеве могло показать твердость высочайших постановлений, понять трудно. Но Комитет министров понял другое: ему стало ясным, что участь киевских евреев предрешена, и он согласился на удаление их из города, и вследствие этого последовало запрещение (2 декабря 1827 г.) евреям впредь водворяться в городе; лишь некоторые категории (купцы первой и второй гильдий и др.) могли приезжать на определенное время, а те, кого новый закон застал здесь уже осевшими, подлежали высылке: одни – в течение года, другие, владевшие собственностью, – в течение двух лет.
Уже в продолжение трех десятилетий евреи селились в Киеве на законном основании; в течение этого времени они завязали разнообразные деловые сношения с прочим населением, обзавелись недвижимой собственностью, и вот, без попытки глубже вникнуть в действительное положение вещей, издается репрессивный закон, которому к тому же придают обратную силу.
Бедный класс не знал, куда направиться. Когда же изгоняемые стали просить об отводе земли в Черниговской губернии, им отказали, так как это не соответствовало правилам о переводе евреев из одной губернии в другую. Отклонено было и ходатайство о разрешении поселиться по крайней мере в одной только части города (на левом берегу реки Лыбедь). Однако вскоре новый губернатор засвидетельствовал, что евреям-собственникам грозит разорение, так как христиане, зная об их вынужденном выселении, назначают по своему произволу цены; с этим согласился и военный губернатор, ввиду чего для этой категории была сделана отсрочка на один год. Конечно, год спустя эти евреи возбудили ходатайство о новой отсрочке; им теперь помогли «политические обстоятельства, в коих евреи могут иногда употребиться с пользою»; генерал-фельдмаршал Сакен признал необходимым совершенно отменить выселение евреев впредь до нового распоряжения; но государь на это не согласился, назначив трехгодичную отсрочку (февраль 1831 г.). Когда же этот срок истек и евреи опять выступили с ходатайством о разрешении им поселиться «особым форштадтом» на берегу Лыбеди, за них заступился киевский военный губернатор генерал-адъютант Левашов.
Ссылаясь на примеры благожелательности правительства к евреям вообще и напоминая слова указа императора Александра I, что беспорядки, происходящие от отдельных евреев, должны прекращаться лишь бдительностью начальства и действием закона, Левашов заявил, что он не находит препятствий к удовлетворению просьбы евреев, признавая оставление евреев в Киеве полезным и в том отношении, что они, при умеренности и простоте жизни, имеют возможность продавать товары гораздо дешевле, так что с их высылкою многие товары и изделия не только вздорожают, но их вовсе нельзя будет иметь; поэтому «нельзя не предпочесть пользы жителей личным выгодам, ожидаемым христианским купечеством от удаления евреев»[73] Комитет министров в принципе согласился с мнением Левашова и предложил отвести для евреев особое место вблизи Киева, вместе с тем дав евреям новую отсрочку для ликвидации дел в городе. Но император Николай I положил резолюцию: «отсрочить, как предложено, согласен, но отнюдь под Киевом не селиться».
Левашов выступил в защиту евреев и тогда, когда он был приглашен в заседание Департамента законов Государственного совета, рассматривавшего проект Положения о евреях 1835 года; Левашов вновь указал, что как только начали выселять евреев из Киева, всё необходимое как частным лицам, так и казне, вздорожало, из чего легко заключить, что домогательства нескольких купцов-христиан клонились не к сохранению привилегий, никогда не имевших своей силы, но к устранению конкуренции, к введению монополии, «столь же удобной в Киеве при незначительном числе торговых людей, сколь вредной для города и самой казны». Впрочем, зная отношение высшей власти к затронутому вопросу, Левашов готов был бы согласиться на одну лишь меру: постепенно переместить евреев из лучших частей города, в которых они подают иногда повод к неудовольствию своей неопрятностью. Департамент законов признал справедливость доводов Левашова и, хотя ему было известно отрицательное отношение государя к оставлению евреев в Киеве, имел мужество постановить: представить государю соответствующие объяснения. В Государственном совете к этому мнению присоединились 14 членов; прочие же 15 членов не сочли возможным обсуждать вопрос, уже предрешенный высочайшими резолюциями, и благодаря этому положение 1835 года санкционировало запрещение евреям жить в Киеве