[74].
Так было покончено с киевскими евреями на бумаге. Но фактически вопрос отнюдь не был разрешен, а только осложнен. Евреи были поголовно удалены, остались, вероятно, лишь немногие. Прошло десять лет, и генерал-губернатор, убедившись, что киевское население нуждается в торгово-промышленной деятельности евреев, счел нужным выступить с ходатайством о том, чтобы доступ в город для временного пребывания, помимо купцов первой и второй гильдий, был разрешен и другим категориям евреев: для привоза жизненных припасов и пассажиров, для сдачи ремесленных произведений. Конечно, это явится нарушением устоев, на которых покоятся законы, запретившие евреям жительство в Киеве. Поэтому чтобы по возможности предотвратить водворение их в городе, столь неугодное купечеству, надо принять особые меры: на заставах евреев будут встречать специально назначенные смотрители и выдавать им срочные билеты; еврея, который проник бы в город без билета или остался бы позже срока, ожидают принудительные общественные работы; для надзора же за временно пребывающими в городе евреями учреждаются два подворья (в Лыбедской и Подольской частях), вне коих евреи не могут находить ночлег.
При таких предупредительных мерах предложение генерал-губернатора было признано приемлемым.
Суетливое движение против евреев в Вильне и Киеве не могло остаться в пределах только этих городов; легкая возможность избавиться от конкурентов была слишком заманчива, чтобы и другие города не попытались освежить запыленные привилегии. Инициативу в этом отношении проявил ревностный президент Каменец-Подольского магистрата: он предложил в 1827 году совершенно удалить евреев из города. Но привилегии Каменец-Подольского были отменены еще в 1797 году императором Павлом I; поэтому губернатор не признал возможным потребовать выселения из города; но вместе с тем он предложил вывести евреев из части, составляющей собственно город, и поселить их в другой, не застроенной местности, – появляться же в запретных частях дозволить евреям лишь днем, «без ночлега». Губернатор полагал, что его проект удовлетворит и евреев, и правительство и послужит даже примером для прочих городов.
Действительно, функционировавший в то время Еврейский комитет из директоров разных департаментов, вырабатывавший тогда положение о евреях, признал, что «для удобнейшего наблюдения за евреями со стороны начальства» должно быть установлено правило, чтобы евреи жили лишь в части города, специально для них предназначенной. Но эта идея не встретила сочувствия. Генерал-губернатор Левашов допустил бы в крайнем случае выселение евреев из Каменец-Подольского, если бы для христиан не оставалось свободного места, – но простора еще достаточно; он согласен и на устройство гетто, как о том его просили киевские евреи, но не следует же выселять всех поголовно евреев (им принадлежит подавляющая часть домов), а лишь тех из них, которые не имеют недвижимой собственности. Но и при этих уступках трезвый администратор не умолчал о том, что, если бы в жителях-христианах возбудить любовь к труду – желание улучшить свое состояние, – они вытеснили бы евреев и без принудительных мер. Отрицательно отнесся к стеснению евреев также министр внутренних дел, мнение которого и одержало победу: евреям было дозволено по-прежнему жить в Каменец-Подольском и водворяться на старых местах; впрочем, строить новые дома допустимо только в определенном районе (1833 г.). Мечта каменец-подольского губернатора об устройстве гетто во всех городах черты оседлости не осуществилась.
Однако в Ковно, находившемся в отношении жительства евреев в таких же условиях, как и Каменец-Подольский, были вскоре введены, по просьбе 14 христиан, ограничения как для вновь поселяющихся евреев, которым было предоставлено строиться лишь в форштадте, так и для тех давно осевших здесь, которые владели деревянными домами; им было запрещено восстанавливать деревянные строения; они должны были заменять их каменными – или переходить в форштадт, причем продать свой деревянный дом можно было лишь тому, кто обязуется выстроить каменный (1846 г.). А в Житомире (1854 г.) евреям было запрещено жить в некоторых кварталах «как составляющих лучшую и главную часть города»; на запретных улицах им разрешалось владеть домами лишь для сдачи их внаем христианам*.
Дурные примеры, как известно, заразительны. Игра в «привилегии», оказавшаяся столь удачной для виленцев и киевлян, возбудила аппетит и в той группе населения, от которой менее всего можно было ожидать борьбы с евреями такими исключительными средствами: то были караимы города Трок.
Когда в силу положения 1804 года евреев стали выселять из уездов Виленской губернии, некоторые из них водворились, с ведома властей, в Троках, причем жившие здесь караимы не выразили никакого протеста. После пожара в городе оставались незастроенными принадлежавшие христианам земли, которые и были приобретены евреями для постройки домов. Вдруг в 1809 году караимы, опираясь на привилегии польских королей, предоставлявшие им исключительное право на проживание в Троках, возбудили дело об удалении из города всех евреев; таким путем они хотели избавиться от конкурентов, а вместе с тем скупить по низкой цене дома изгнанников. Однако главный суд не признал домогательства караимов законными. Прошло несколько лет, и караимы возобновили борьбу, обратившись с жалобой к государю. Евреям было трудно защищаться; они могли с большим или меньшим успехом свидетельствовать, что привилегии, на которые ссылаются караимы, не обладают законной силой, но указание на то, что эти архаические документы уже больше не соответствуют по своему содержанию просвещенному веку, не могло произвести на правительство желанного впечатления; евреи могли фактическими данными подтвердить, что они не нарушили давнего постановления «синагоги» не переходить границы земельной собственности караимов и не вредить им в их промышленной деятельности; но как они могли доказать, что караимы отнюдь не олицетворение добродетели, как они себя выставляют, а евреи уже вовсе не так порочны, как о том гласили сведения, собранные на месте одним из министерств? Местные административные лица и учреждения высказались за оставление евреев в Троках, но цесаревич Константин нашел, что евреев нужно удалить по примеру того, как законом 1827 года от них был освобожден Киев. На защиту евреев поднялся также министр финансов; приведя в пользу своего мнения ряд соображений, он, между
прочим, указал на то, что Киев совершенно не может служить примером: помимо того, что при выселении евреев из Киева могли иметься в виду другие причины, а не одна только сила привилегий, ссылка на эти старинные акты тем менее допустима, что в других городах евреи пользуются свободным проживанием вопреки привилегиям. Общее собрание Сената согласилось с доводами министра о невысылке евреев, но так как этим нарушались привилегии караимов, дело перешло на рассмотрение Государственного совета; здесь председательствовал Новосильцов, по докладу которого цесаревич в свое время высказался за удаление евреев; под влиянием председателя Государственный совет признал привилегии законными и вследствие этого постановил удалить из Трок в короткий срок всех евреев (1835 г.). Таким образом, в угоду 174 караимам 192 еврея должны были лишиться крова и имущества[75].
Во всех этих случаях враги евреев добивались успеха помощью своего рода талисмана – привилегий. Сильно обтрепанные, они служили кое-каким покровом для корыстных целей. Но были города, где привилегий не существовало, как, например, Севастополь и Николаев. Но это не значило, что евреи, поселившиеся здесь на законном основании, были обеспечены от внезапного изгнания. По соображениям, официально не указанным, но, несомненно, относившимся к области государственной обороны, император Николай I, «найдя неудобным и вредным» пребывание в этих городах евреев, за исключением тех, которые находились на военной службе, повелел (в 1829 году) министру внутренних дел поднести к подписи указ об удалении евреев из Севастополя и Николаева на тех же основаниях, как в Киеве; при этом заранее были запрещены послабления, сделанные в отношении киевских изгнанников. Вполне естественно при таких условиях, что в Севастополе и Николаеве произошло то же, что и в Киеве. Начались отсрочки. Некоторые евреи, имевшие обязательства к казне по поставкам и подрядам, заявили, что высылка служащих у них евреев лишит их возможности выполнить свои обязательства. Адмирал Грейг, севастопольский и николаевский военный губернатор, признал эти доводы правильными и заслуживающими особого внимания правительства и в своем донесении министру внутренних дел присовокупил, что и другие евреи, имеющие собственность, не должны быть лишены прислуги и служащих, что продажа недвижимой собственности в течение короткого срока невозможна, а потому ремесленникам и мелким торговцам грозит разорение, и единственное, чем можно предотвратить столь гибельные последствия, это чтобы казна, в случае надобности, заплатила евреям за их собственность.
С виду эти обстоятельства касались интересов одного только еврейского населения, а потому они могли и не быть приняты во внимание. Но оказалось, что от выселения евреев должны были пострадать и христианские общества; в Николаеве с удалением евреев отбывание воинского постоя и содержание городских присутственных мест упало бы таким тяжким бременем на христиан, что они едва ли выполнили бы эти обязанности; к тому же Николаев лишился бы почти всех ремесленников. Высочайшее повеление об удалении евреев, сознавал Грейг, должно быть выполнено, но в том же повелении указано, чтобы евреям не были чинимы притеснения, и это формально дало адмиралу право обратиться в Петербург за разъяснениями. Начальник морского штаба князь Меншиков понял мотивировку Грейга и, со своей стороны, будто желая освободить правительство от упрека в разорении евреев, высказался за необходимость отсрочить выселение и вообще сделать облегчения, требуемые обстоятельствами, указанными Грейгом. Комитет с этим согласился, каковое решение и было высочайше утверждено 10 июня 1830 года*. Однако вскоре срок для выселения стал приближаться, и евреям надо было подумать о новой отсрочке. Нет худа без добра. В 1830–1831 годах на юге свирепствовала холера, и она-то дала повод евреям, по наступлении срока, назначенного для выселения, просить о новой льготе; военный губернатор, со своей стороны, также «убедительно» ходатайствовал об отсрочке, и она, с высочайшего разрешения, была дана еще на один год (5 июля 1832 г.). В 1842 году Сенат возбудил вопрос о совершенном запрещении евреям приезжать в Севастополь даже на самое короткое время, но государь отверг это предложение; однако, в виде изъятия из общего правила о временном пребывании евреев в запретных местах, он разрешил им оставаться в Севастополе не долее одного месяца.