[87].
Особенным стеснениям подвергались евреи в Москве, где из-за них возникла борьба между двумя группами христианского населения.
В 1826 году московская торговая депутация донесла генерал-губернатору, что евреи, вопреки существующим узаконениям, торгуют здесь без всякого сношения с московскими купцами, что является для последних убыточным, а потому следует запретить евреям даже временное пребывание в Москве. Эта просьба всполошила московских фабрикантов, весьма заинтересованных в приезде евреев. И в результате купцы и фабриканты сообща выработали особые правила для временного проживания евреев, причем один из пунктов гласил, что евреи могут покупать товары только в двух домах: на Глебовском подворье и в другом доме, который найден будет удобным. Эти правила, правда, не были утверждены центральной властью. Но, ссылаясь на то, что государь потребовал, чтобы во время нахождения евреев в Москве за ними было строгое наблюдение, генерал-губернатор, не найдя, как он заявил, иного способа осуществить высочайшее повеление, направил всех евреев без исключения на жительство в одно место; Глебовское подворье, на котором евреи до сих пор добровольно останавливались, стало для них теперь единственным местом в Москве, где они могли впредь жить.
В 1838 году министр внутренних дел Блудов возбудил в Комитете министров вопрос об устройстве и в Петербурге такого же гетто. Но Комитет, приняв во внимание, что подобное учреждение, сосредоточивая многих евреев в одном месте, представляло бы вид особого еврейского квартала, в котором могли бы понадобиться и раввины, и резники, и т. п., отверг предложение Блудова, отметив, что столичная полиция может собственными силами наблюдать за евреями. Комитет воспользовался этим случаем, чтобы рассмотреть вопрос и о Глебовском подворье; он, несомненно, желал немедленного уничтожения его, но ему пришлось согласиться на то, чтобы оно продолжало свое существование «временно, до усмотрения», – московская администрация, с генерал-губернатором во главе, прилагала все усилия к тому, чтобы сохранить подворье: сборы, поступавшие с евреев, были слишком заманчивы. Официально эти доходы принадлежали глазной больнице, которой Глебов завещал свой дом, но ревизия показала, что фактически евреи являлись доходной статьей не для одной лишь больницы. И в течение ряда лет центральная власть, при всякой попытке упразднить гетто, встречала в Москве со стороны влиятельного генерал-губернатора Закревского непреодолимые препятствия[88].
Раз существовало предубеждение против допущения евреев за пределы черты, предубеждение, в атмосфере вражды легко находившее разнообразные мотивы для своего обоснования, то разрешение жить в Астраханской губернии и Кавказской области не могло не представляться аномалией, ломающей стильные линии ограничительной системы.
Право проживания в этих местностях было дано положением 1804 года; потребовав удаления еврейского населения из деревень и сел, этот закон открыл пред ним новую территорию, полагая, что таким путем будет в известной мере ослаблена скученность в городах черты оседлости, вызванная выселением из уездов. Это предположение, однако, не оправдалось. Отдаленность препятствовала иммиграции евреев. Двадцать лет спустя ни в Астраханской, ни в Кавказской губерниях не значилось в окладе ни одного еврея; когда же в это время один еврей задумал водвориться на постоянное жительство в Кавказской губернии, министр финансов Канкрин решил вновь закрыть пред евреями обе губернии. Истолковывая закон в том смысле, что евреи могут поселяться здесь только с особого каждый раз разрешения, он предложил (1824 г.) Комитету министров вовсе запретить им водворение, мотивируя это бессвязным заявлением, что край открыт для внешней торговли, евреи же, не исполняя государственных постановлений, не направленных к их выгоде, нанесут ущерб таможенному сбору и общественному кредиту; и Комитет министров, опираясь, со своей стороны, на соображение, будто водворение евреев может быть вредно при распространении азиатской торговли, постановил передать вопрос на рассмотрение Еврейского комитета, а до его решения – воздержаться от допущения евреев в край (1825 г.).
Последнее распоряжение не было, однако, фактически осуществлено, так как в правилах 1827 года о приезде евреев во внутренние губернии Астраханская губерния была включена в число мест, открытых для них, и вскоре в Астрахани образовалась немногочисленная колония евреев. Но Государственный совет, рассматривая Положение о евреях 1835 года, нашел, что обе области должны быть закрыты для евреев, так как правительство уже делало шаги в этом направлении, а кроме того, Государственному совету не понравилось, что при переселении в те края евреи будут проезжать внутренние губернии. Тогда астраханский губернатор выступил с ходатайством об оставлении проживавших в его губернии 49 душ, так как постоянное пребывание евреев в Астрахани «было бы весьма полезно сколько для снабжения тамошнего края хорошими ремесленниками, как то: портными, сапожниками, галантерейными мастерами и т. п., столько же и для самого распространения и развития сих ремесел, в общественной жизни необходимых, между коренными жителями, ибо отдаленный край сей терпит немалый недостаток в людях такого рода».
Увы, все эти соображения разбились об упорство предрассудка: просьба губернатора была отклонена[89] – он получил предписание выселить всех евреев.
Но как же посмеялась судьба над этой борьбой сильного правительства с горстью беззащитных тружеников, когда почти одновременно тут же, по соседству, правительство должно было в своей агрессивной политике отступить пред своим слабым врагом евреем.
Грузия никогда не считалась открытой для евреев; тем не менее здесь проживали – особливо в Тифлисе – евреи из России и заграничные, занимаясь преимущественно портняжным, сапожным, шапочным и другими ремеслами; польза, приносимая ими, была тем ощутимее, что среди туземцев было мало мастеровых. Изданные в 1827 году правила о временном проживании евреев вне черты оседлости заставили местную администрацию удалить евреев-ремесленников, и тогда цены на изделия «неимоверно возвысились», как свидетельствовал главноуправляющий Грузией, Кавказской и Закавказской областями. Впрочем, евреи вскоре вновь водворились – вероятно, не все были выселены, – и в 1833 году главноуправляющий обратился в Петербург с просьбой разрешить евреям более длительное пребывание, обратив внимание на то обстоятельство, по-видимому, неизвестное центральной власти, что в некоторых местах Грузии с давнего времени существуют целые селения евреев, коренных жителей, пользующихся правами наравне с прочим населением. Это сообщение должно было смутить центральную власть: Грузия не входит в черту оседлости, а между тем там проживает плотно осевшее еврейское население! Одних приписанных к кагалам в 1835 году числилось свыше двенадцати тысяч евреев, но, кроме того, их было много между «покорными и непокорными горцами». Как быть?
Когда положение 1835 года подтвердило старые границы черты оседлости, главноуправляющий был вынужден (1836 г.) повторить, что выслать коренных евреев нет никакой возможности, да и вновь водворившиеся ремесленники нужны. Тогда Комитет министров увидел себя в необходимости примириться с фактом, пред которым был бессилен: закон 1837 года санкционировал проживание местных евреев, а в отношении пришлых ремесленников предоставил главноуправляющему свободу действия.
В основе ограничительных законов о жительстве лежит своеобразная презумпция, что пребывание евреев, как людей, заведомо склонных к проступкам и преступлениям, вредоносно в данном месте, и пока нет уверенности, что отдельные лица составляют в этом отношении исключение, виновные и подозреваемые в предъявленном обвинении подлежат одинаковой репрессии. Вот почему в дальнейшем, при разрешении той или иной группе евреев проживать в запретном месте, предварительно доказывалось, что таковая составляет по своим качествам исключение из общей массы. Но была территория, на которой, в виде изъятия, могли проживать лишь те евреи, которые признавались наиболее порочными, на которой евреям с честным именем, евреям труда, запрещалось водворяться. То была
Сибирь. Еврейское население было представлено там только ссыльными. Когда в 1836 году свыше тысячи евреев пожелали переселиться на казенные участки Тобольской губернии и Омской области, предназначенные для земледелия, император Николай I положил резолюцию: «Переселение евреев в Сибирь приостановить», – а вслед за тем были выработаны специальные правила, направленные против переселения евреев в сибирские губернии и к уменьшению числа уже живущих там[90]; было между прочим предписано вернуть партию евреев, отправившуюся в Сибирь для занятия земледелием; самовольно пришедшие в Сибирь должны были удалиться, в противном случае их дети подлежали сдаче в кантонисты; вообще местные евреи должны были или зачислять своих сыновей в кантонисты, или отправлять их, до достижения ими 16 лет, в пределы черты оседлости, и т. д. Однако различные ограничения не могли охватить всех живших в Сибири евреев, и многие стали почитаться местными оседлыми жителями[91].
История ограничений в отношении евреев в Финляндии восходит ко времени шведского владычества; в 1782 году был издан регламент, признавший за евреями право жить и иметь синагоги всего только в трех пунктах, в прочих же городах они могли оставаться лишь на время, представляя удостоверение, что приехали по торговым делам. Конечно, это постановление не осуществлялось в полной мере, и королевская коммерц-коллегия объявила в 1806 году, что въезд евреям в Финляндию запрещен. Но и это, по-видимому, не оградило страны от появления евреев; генерал-губернатор Закревский возбудил пред Сенатом ходатайство о том, чтобы в плакатных паспортах, выдаваемых евреям, было сказано, что им не дозволен въезд в Финляндию, но Сенат ограничился тем, что поставил (1831 г.) в известность губернаторов о запрещении выдавать евреям паспорта на приезд в Финляндию