И вот почему, даже соглашаясь с тем, что некоторые стороны внутренней еврейской жизни требуют реформы, что отдельные виды деятельности евреев представляют эксплуатацию окружающего населения, паленская комиссия, извлекая урок из богатого столетнего опыта русской власти, пришла к заключению, диаметрально противоположному тому, которое было высказано комитетом Готовцева. В разрешении еврейского вопроса, по мнению паленской комиссии, нужно, правда, соблюдать «постепенность и осторожность», но всё же целью законодательства может служить лишь одно – «постепенное уравнение прав евреев со всеми другими подданными Империи». «Не следует забывать, – гласила записка комиссии, – что, несмотря на самые сильные ограничительные законы, несмотря на целые десятилетия самого сурового взгляда на евреев, русское законодательство все-таки представляет постепенный ряд смягчений. В этом прогрессе проявилась сама жизнь, рост просвещения и культуры, и едва ли есть сила, могущая остановить это движение, могущая поставить ему преграду. Сама история законодательства, несмотря на то, что она слагалась, большей частью, под влиянием самого сурового взгляда на евреев, учит нас, что существует лишь один исход и один путь – правда, медленный и постепенный, – путь освободительный и объединяющий евреев со всем населением под сенью одних и тех же законов. Обо всем этом свидетельствует не теория или доктрина, но живая столетняя практика… Конечная цель законодательства о евреях, таким образом, не что иное, как его упразднение, вызванное требованием жизни, ходом просвещения и образованием народных масс»[119].
Таким образом, паленская комиссия не поставила ребром вопроса о ближайшей эмансипации евреев; напротив, комиссия отодвинула ее к отдаленному будущему. Тем не менее симптоматическое значение заявления, сделанного этой комиссией, несомненно велико; в условиях того момента оно должно оцениваться не с точки зрения положительных действий комиссии, а отрицательных. Видя, что безудержная волна вражды готова пройти через головы еврейского населения, большинство членов паленской комиссии признало, что теперь не время говорить об облегчении участи евреев; наибольшее, что можно сделать, – отвратить от них новые ограничения, предложенные меньшинством.
Провозгласив эмансипацию евреев лозунгом для правительственной деятельности в отношении них, паленская комиссия, в лице наиболее прогрессивно настроенных членов, вынуждена была направить свои усилия к тому, чтобы ограничительные законы не были усугублены. И когда по вопросу о жительстве упорное меньшинство стало добиваться того, чтобы был отменен закон 1865 года, предоставивший право повсеместного жительства многолюдной группе ремесленников и других, большинство было вынуждено ограничить свои пожелания тем, чтобы законы о повсеместном жительстве остались без изменения, чтобы черта оседлости не была ни сужена, ни расширена. В условиях того момента, когда грубые инстинкты, не сдерживаемые силою бесстрастных законов, торжествующе переступили всякие преграды, паленская комиссия сочла себя вынужденной остановиться только на таких предложениях, осуществление которых являлось минимальным требованием реальной жизни, – а именно, чтобы право передвижения и жительства евреев как в черте оседлости, так и вне ее не подверглось новым ограничениями.
А между тем, если усиление стеснений за пределами черты оседлости служило пока только предметом домогательств со стороны отдельных лиц из бюрократических кругов, то умаление прежних прав в черте оседлости было уже осуществлено «Временными правилами» 1882 года. Более того, под влиянием настроения в Петербурге местные власти стали даже усугублять силу этого закона.
Губернская администрация вскоре убедилась, что она бессильна фактически ввести закон в действие, но, вместо того чтобы объяснить возникшие затруднения несоответствием между законом и жизнью, губернаторы пытались доказать, что неудача вызвана неполнотою закона 1882 года, что для достижения цели, намеченной правительством, надо запретить евреям не только новое водворение в деревнях и селах[120], но и жительство тем, кто уже там поселен. Тем не менее паленская комиссия заявила, что запрещение селиться в деревнях и селах находится в полном противоречии с общим законодательством о евреях, ограничивая их личную свободу в местах постоянной их оседлости; прикрепление четырехмиллионного населения к городам и местечкам, где уже ощущается такой избыток торгового и ремесленного люда, обрекло бы массу еврейского населения на крайнюю нищету и содействовало бы еще большей обособленности евреев среди христиан и взаимной неприязни. Эта мера к тому же затрагивает интересы не одних евреев – отделение торгового городского населения от сельского имеет важное экономическое значение. Еще более нежелательным явилось бы запрещение евреям вообще жить в деревнях и селах – оно встретило бы противодействие не только со стороны евреев, но, как сообщили губернаторы, и со стороны христиан.
Категорически отвергнув целесообразность и исполнимость «Временных правил», паленская комиссия указала на то, что погромы 1881–1882 годов, послужившие основанием для введения закона 1882 года, произошли исключительно в городах и местечках, а не среди сельского населения, а потому запрещение евреям селиться в деревнях, в которых беспорядков не было, не соответствует имевшейся в виду основной цели.
Увы, материалы комиссии были сданы в архив; всё продуманное и высказанное большинством членов комиссии было оставлено без малейшего внимания.
А мечты Готовцева, окончательно, как могло казаться, разрушенные Комитетом министров, не рассеялись: без шума, без долгих размышлений, они вскоре были в известной части осуществлены.
Ограничениям подверглось, между прочим, и право жительства.
Прежде всего в 1887 году к Области войска Донского были присоединены Таганрогское градоначальство и Ростовский-на-Дону уезд (от Екатеринославской губ.), вследствие чего эти местности были отторгнуты от черты оседлости, причем, однако, закон 1880 года[121], сделавший для евреев Область войска Донского запретною, не был распространен в этих новых местностях на тех евреев, которые там уже жили. Иной характер получило Высочайшее повеление 1891 года, в силу которого, в изъятие из закона 1865 года, предоставившего ремесленникам право повсеместного жительства, им было запрещено пребывание в Москве и Московской губернии, – все те, которые уже проживали здесь, должны были в короткий срок выселиться; это распоряжение было распространено в следующем году и на отставные нижние чины, служившие по рекрутскому уставу (а позже и на лиц, изучающих фармацию, фельдшерское и повивальное искусства).
Печать того времени увековечила различные потрясающие моменты драмы, которую пережили несколько десятков тысяч изгнанников. Трагическое событие нашло своего краткого летописца и в лице автора официальной записки по еврейскому вопросу, отнюдь не принадлежащего к юдофилам; немногие строки, посвященные им московскому изгнанию, дают представление о том, в каких условиях состоялся этот «исход» евреев из Москвы: «По рассказам лиц, сочувствующих антисемитизму, евреям не было даже дано времени выбраться из города, и так как их ни в какие гостиницы не принимали, то они вынуждены были проводить холодные ночи перед Светлым Христовым Воскресеньем под открытым небом на еврейском кладбище».
По совершенно исключительным соображениям закон 1893 года подверг некоторые категории евреев выселению из Ялты и запрещению вновь селиться: в то время в Ялте в летние месяцы проживала царская семья, а между тем обнаружилось, что «усилившийся за последнее время наплыв и прогрессивное умножение числа евреев в городе Ялте, в связи с заметным среди них стремлением к приобретению недвижимой собственности, грозит этому лечебному месту обратиться в чисто еврейский город».
Несколько ранее последовало ограничение в праве жительства в Кубанской и Терской областях: евреи, не приписанные к местным обществам, совершенно утратили право жительства в крае, а причисленные к одному из здешних городских или сельских обществ могли впредь жить только в месте приписки – исключение было сделано лишь для лиц с высшим образованием[122]. Стеснения коснулись и Кавказа: право жительства лиц, поселившихся здесь издавна по особому разрешению, было ограничено местом приписки. Равным образом и в Сибири с 1897 года право жительства евреев – как отбывших наказание, так и тех, кои прибыли сюда не в качестве осужденных, – стало истолковываться в том смысле, что оно имеет силу лишь в месте приписки. Но значительно более важным по своему широкому размаху должно было явиться толкование Сената, будто право повсеместного жительства, предоставленное известным привилегированным группам евреев, не распространяется на Сибирь.
Когда Сенат, основываясь на одной статье в уставе о паспортах, возникшей еще до наступления эпохи реформ[123], впервые высказался в этом смысле в 1898 году, было предположено распубликовать его решение во всеобщее сведение, дабы оно имело руководящее значение для будущего (новое стеснение не должно было коснуться лиц, которые уже поселились в Сибири). Но это ограничительное толкование закона встретило сильную критику в комитете министров. Министр финансов С.Ю.Витте указал, что, опираясь на указанную статью, Сенат пытается окончательно разрешить возбужденный вопрос, не приняв во внимание тех общих соображений, которые послужили основанием для предоставления права повсеместного жительства известным категориям евреев. А председатель Департамента гражданских и духовных дел Государственного совета и государственный секретарь отметили, что разъяснение Сената носит по существу законодательный характер, так как представляет собою обширное изъятие из закона. В виду этого, а также некоторых других соображений Комитет министров признал, что вопрос о жительстве евреев в Сибири может быть разрешен только в законодательном порядке, и потому предложил приостановить распубликование ограничительного определения Сената в «Собрании узаконений и распоряжений правительства», что и было высочайше утверждено (11 июля 1899 г.).