ХУАНЧО ХИНЕТЕ. Со мной вместе.
КИКЕ СКОПЕЛЬ. И давай спрашивать друг дружку: «У кого сколько в кармане?» Ух ты, у меня целых 35 центов. У Альваро полтинник. У Альфонсо центов двадцать наберется, а у Габито — шиш без масла. Совсем без гроша сидел. Херман, тот в ревизорской конторе работал, и 15 центов у него завсегда находились. И шли мы, значит, из книжного магазина этого, «Мундо», в «Джэпи» — кафе на углу Сан-Хуан и 20-го Июля, прямо там же, за «Мундо», где сейчас электрическая компания. Рядом бар этот был. Придем, закажем бутылочку светлого рома и тамариндовой бутылочку. Бутылка светлого рома и бутылка тамариндовой содовой вместе стоили 25 центов. Они туда еще ломтики лимона добавляли. Это Херман намешивал, добавлял лимон. А мы на свои 60–70 центов могли себе позволить три бутылки светлого рома. Надо полагать, лет нам тогда по семнадцать или по восемнадцать было. А потом каждый шел домой. Ни на что другое денег уже не оставалось. Он тоже с нами в «Джэпи» рассиживался, потому как, повторю, не выпивал он. Очень мало пил.
РАФАЭЛЬ УЛЬОА. Габито тогда было, наверное, года двадцать три. Он уже писал. Да ну, нет же, нет… Поначалу на него никто и внимания-то не обращал. К тому же думали, что чокнутый он. Затрапезный вид, одежда вечно измызганная. Вот, ей-богу, не шучу, его считали… вконец пропащим.
ЭДУАРДО МАРСЕЛЕС ДАКОНТЕ. Да, но не будем забывать, что в двадцать три года у него уже «Палая листва» была написана.
КИКЕ СКОПЕЛЬ. Габито никакой не выпивоха, и за женщинами не бегал. Вот так, девочка моя, не гонялся он за бабами и пьяницей не был. Потому и говорю, Алехандро с Альваро как завидят его, так ворчат: «Опять этот чертов прилипала тащится, снова о литературе заведет». — «В общем, смотри, теперь донья Мануэла собирается замуж…» Чувак, не будь придурком. Читал я уже роман этот, двести тыщ раз читал в том же «Джэпи». Каждый божий день он нам зачитывал очередную чертову главу этой хрени, и все ему в один голос твердили: мол, ни к черту это не годится.
А он такой: «Послушайте, маэстро». Это он Альфонсо Фуэнмайору. «Маэстро, я послал роман в Аргентину. Без шуток, вот увидите, скоро контракты на эту вещь присылать будут». Мексиканские и испанские издатели сказали, что такой роман им без надобности, зато в Аргентине нашелся один, который ответил: «Сеньор Гарсиа, попробуйте себя в чем-нибудь другом, потому что романы писать вы не годитесь».
ДЖЕРАЛЬД МАРТИН. Габо не любит, чтобы ему кто-то помогал. Денег у него не было, и, уверен, именно поэтому за столом с ними он почти не выпивал, а в Барранкилье тех времен это считалось плохим тоном, неуважительным отношением к компании.
РАФАЭЛЬ УЛЬОА. Его отец беззаветно верил в него, понимаете? Все твердил родичам, что Габито — лучший и все в таком духе, но люди, понятное дело, сомневались, потому как внешний вид… он обманчивый. Он утверждал, что Габито двухголовый, в смысле, что у него два мозга в голове. Ну, то все стариковы выдумки. Старик и сам горазд был заливать, тот еще сказочник. Честно говоря, чертовски утомляли нас врали эти первостатейные. У них это семейное.
ХУАНЧО ХИНЕТЕ. Жил-то он здесь, но вечно пропадал где-нибудь.
МИГЕЛЬ ФАЛЬКЕС-СЕРТАН. Потом уже, когда «Сто лет одиночества» были изданы, Жак Жиляр, французский ученый, который в 1976 году в Колумбию приехал, чтобы загадки Макондо расшифровать, окрестил их компашку «барранкильянским обществом».
КИКЕ СКОПЕЛЬ. Но вы поймите, никакого такого «барранкильянского общества» отродясь не существовало. Никогда. Это все интеллектуалы навыдумывали.
Глава 8. «Ла Куэва»
История о том, как возникла «Ла Куэва» — бар, который Габо явно посещал не слишком часто, но который благодаря ему причислен сегодня к национальному достоянию
МИГЕЛЬ ФАЛЬКЕС-СЕРТАН. Я вам расскажу, как у нас в Барранкилье с питьем дела обстояли. Шикарных баров в Барранкилье, по большому счету, было раз два и обчелся. В те времена таковые имелись только в лучших отелях. Самым изысканным считался «Патио Андалус» при отеле «Эль Прадо»; у них там полумрак царил, и потому женатые мужчины водили туда потанцевать своих подружек. Правда, в «Патио Андалус» было небезопасно — это же отель «Эль Прадо», место людное, кто-нибудь мог вас засечь и потом жене вашей настучать. Еще имелись питейные заведения — их «грилями» называли — при второразрядных гостиницах в других частях Барранкильи, в центре города и типа того. Вот они привлекали публику. Зайдешь, и там уж тебя никто не засечет. У них там стулья стояли и кресла, присаживаешься — тебе сразу выпивку твою приносят. Девчонку туда свою приведешь, с которой встречаешься, потанцуешь в обжимку, а потом и в гостиницу можно зайти, перепихнуться. Один такой гриль особенно славился — «Сидящий бык» назывался. Еще был гриль при отеле «Генуя», и при другом отеле тоже — бесподобный отель, весь из себя европейский, это я про «Асторию». В грили эти состоятельные мужчины Барранкильи ходили, женщин своих туда выводили, любовниц. Имелся еще один сорт заведений, но те мне не нравились, и, помимо того, была альтернатива — в магазинах тоже наливали выпить.
Магазины и лавки размещались на каждом углу, в каждом квартале Барранкильи. Это еще до появления супермаркетов. А рынок, единственный в Барранкилье, назывался Зерновым. В те времена, если какая нужда, в центр ездить приходилось. Это уже позже для публики в районах Бостон и Эль-Прадо открылся «Бостон маркет», чистый и приличный, в котором и светским дамам появляться не зазорно. Они туда обычно со служанками ходили. А если вдруг что срочно понадобится, так просто посылали прислугу на угол, где непременно магазинчик есть или лавка какая, ими чаще всего кто-то из столичных владел. Некоторые магазинчики располагались прямо в домах, вернее, в гаражах при домах, да к тому же и местные лавки существовали. В них торговали пивом, и иногда перед входом выставляли столики со стульями. И обязательно там какая-нибудь компания сидела, разговоры разговаривала. Только мужчины. А стол весь бутылками уставлен, да.
Такой и «Ла Куэва» поначалу была. Лавкой.
КИКЕ СКОПЕЛЬ. Но только вы разделяйте «Ла Куэву» и то, что барранкильянским обществом называли. Это две разные вещи. Одно и то же, но при этом разное. В «Ла Куэве» никаких разговоров о литературе у нас никогда не велось… «Ла Куэва» с Альфонсо Фуэнмайора началась, это он устраивал дела с магазинами для Альваро, потому как Альваро возглавлял рекламу в пивоваренной компании «Агила», а та принадлежала Санто-Доминго. Так вот, он договаривался с магазинами насчет продажи пива. Это была его работа. Как-то раз Альфонсо и говорит ему: «Брось, Альваро, балду пинать. Давай-ка, приходи на 20-го Июля и 69-ю». (Друг мой, окажи любезность, плесни-ка мне еще виски, пожалуйста, вот в этот стаканчик.)
ХУАНЧО ХИНЕТЕ. Да, и сюда тоже добавь. Хочу вам зачитать заметочку из старой газеты: «Теперь этому месту особую прелесть придают каждодневные полуденные беседы под пиво, исполнение болеро и развешанные по стенам фотографии рыбаков. Его оживляют своим присутствием Фуэнмайор, Габриэль Гарсиа Маркес, Алехандро Обрегон, Херман Варгас Кантильо, Альваро Сепеда Самудио и другие, например художник Ноэ Леон, Энрике Скопель, Хуанчо Хинете, Абель Валье, а также испанец Рамон Виньеса, больше известный как мудрый каталонец». Как я уже говорил, тогда определенный дух свободы стал появляться в обществе, мы могли даже предлагать кандидатуры руководителей — в те времена они назначались, а не избирались, как сейчас. Всем этим и от «Ла Куэвы» веяло. Старик президент Лопес приезжал в Барранкилью и заглянул в «Ла Куэву». А там — все эти персонажи…
А история «Ла Куэвы» такая: у Альфонсо Фуэнмайора был кузен, Эдуардо Вила, тот держал лавку и поставил в ней стереооборудование. Мы заходили туда музыку послушать, и в конце концов та лавка превратилась в бар. Это в районе Бостон.
КИКЕ СКОПЕЛЬ. Ну, смотрите, Альфонсо Фуэнмайор предпочитал по лавкам выпивать. Так вот, зовет он как-то Альваро и говорит: «Альваро, я для тебя присмотрел чертовски прелестный уголок». Альваро здесь все углы и закоулки наперечет знал, даром, что ли, всю жизнь в Барранкилье прожил. А лавка та притулилась на углу 20-го Июля и 75-й. «Приходи, сам увидишь, как там и что». Альваро идет туда и видит там лавку «Флуктуасьон». Натурально, так лавка и называлась — «Флуктуасьон». Видать, хозяин название выбрал, глядя на свою женушку, которая вечно колебалась в своей вере[48]. Факт в том, что все это правда… И тут выясняется, что Вила приходится Альфонсо кузеном, потому как полное имя Альфонсо — Вила Фуэнмайор. Он спрашивает хозяина:
— Как твои имя-фамилия?
— Эдуардо Вила Фуэнмайор.
— Да ладно! А как отца твоего зовут? И мать, матушка твоя, она кто?
— Фуэнмайор.
— Ба-а-а! Так то ж сестра моего отца.
Они двоюродные между собой были, а друг дружку не знали. А Альваро, как ту лавку увидел, сказал: «Хватит ерундой страдать, маэстро, ей-богу! Это ж вещь!» Потому как лавка аккурат на углу помещалась, до конца 20-го Июля дойдешь и прямо на нее наткнешься, в доме угловом… Вот Альваро Виле и говорит: «Не желаешь ли ты продать это все и переоборудовать место, чтобы в нем можно было пиво разливать?» А Вила ему: «Это надо обдумать. Ты притормози немного да распиши подробнее, как себе представляешь». — «Да легко. Вызову сюда людей из пивоваренной компании. А ты мне скажешь, чего стоят эти твои бананы-плантаны и прочая ботва, которой ты торгуешь». Мол, готов уже покупать ту лавку.
— Но тут ведь все мое.
— И на сколько оно потянет?
— Тысяч на десять песо. Давай мне за все десять тысяч песо.
— Идет, я это покупаю и тут же выбрасываю в помойку. Пригоню художников, они тут все оформят как полагается. Бар сделаем. Никаких прилавков чтобы и близко не было. Никакого риса и плантанов. Только бар. Как бы его назвать? О! Назовем-ка мы его «Ла Куэва.