ХАЙМЕ ГАРСИА МАРКЕС. Сидим мы с Габо воскресным утром на балконе, в пижамах еще оба, и в «психушку» играем — это мы так между собой наши долгие разговоры называем. Мы же как встретимся, так треплемся без остановки, перестать не можем. И вдруг — нате вам, без всякого предупреждения президент является, потому что Габо видеть хочет.
МАРГАРИТА ДЕ ЛА ВЕГА. Габо с моим отцом о чем только ни говорили. Думаю, они часто встречались, по разным поводам, на всяких мероприятиях, посиделках, в ресторанах, дома у нас. Я, например, помню, как ходила завтракать к ним на Авенида Сан-Мартин — там его семья обитала, а сам он тогда еще не жил в Картахене и даже не получил Нобелевской премии, не снискал славы, и я была совершенно очарована, потому что слушать его — одно удовольствие. О чем бы он ни говорил. О еде, предположим. «Вот почему маисовый хлеб так хорошо со сметаной сочетается?» И тут же начинают обсуждать книгу какого-нибудь Икса или поэзию некоего Игрека. Или еще так: «Почему Ги де Мопассан умер в доме скорби?», «Откуда у него сифилис взялся?» И мой папа давай ему в подробностях объяснять, что да как, потому что как раз об этом он и писал — о болезнях, которыми страдали писатели. Мой отец свою первую книгу издал под названием «Вот так они страдали», и в некотором смысле она вышла на международный рынок, потому что Габо послал ее Кармен Балсельс, и та устроила ее публикацию.
КАРМЕН БАЛСЕЛЬС. Всю свою жизнь я старалась делать то, чего он от меня хотел. В этом, собственно, и состояла моя работа, и этому я посвящала свои дни.
ФЕРНАНДО РЕСТРЕПО. Даже уже став знаменитостью, пусть это и не особо бросалось в глаза, он оставался человеком замкнутым и стеснительным. Да, именно такое у меня впечатление о нем сложилось. А в частном общении бывал очень обходительным, веселым и проявлял восхитительное чувство юмора.
ЭКТОР РОХАС ЭРАСО. Естественно, все это изменило его. Иначе и быть не могло. Ужас что такое. С его невероятным чувством юмора он раньше мог смеяться над чем угодно, но пришли другие времена, и ему приходится соответствовать успеху, который на него изливается, и из-за этого начинаются забавные превращения.
МАРИЯ ЛУИСА ЭЛИО. Наверное, это ему ужасно досаждало. Публика не давала ему и шагу ступить. Такой феномен далеко не всегда возникает… Например, сколько бы раз я ни появлялась на людях с Октавио Пасом — не один, и не два, а тысячу, — ни разу не видела, чтобы к нему вот так запросто со всех сторон сбегались, на шею кидались с поцелуями, наперебой приставали со всякими: «Вы же Октавио Пас, да? Скорее дайте мне автограф». Не было такого! Феномен Гарсиа Маркеса очень необычного свойства. Он необоримо притягателен для публики… Он действует на людей, как… я же говорю, как Роберт Редфорд.
ЭЛИСЕО «ЛИЧИ» АЛЬБЕРТО. Гуляли мы однажды с Габо днем вдоль стен Картахены и видим — парочка влюбленных, молоденькие оба. Так парень как увидел Габо, давай ему знаки делать, мол, подойдите скорее. Ну, мы к ним подходим, и парень говорит: «Габо, пожалуйста, скажите ей, что я ее люблю, а то мне она не верит».
ХОСЕ САЛЬГАР. Кто-то меня об этом спрашивал, и я сказал, что разницы никакой нет, потому что стоит встретиться с Габо, и сразу чувство такое, что только вчера с ним расстался. Тут же восстанавливаются прерванные временем и расстояниями узы, и снова все как прежде. Та же живость в общении, те же дружеские чувства. Никакой разницы, вообще. Это замечательная черта друзей Габо — тех, кого он друзьями называет, и их немного у него, в противоположность массе людей, с которыми он знаком. С другими он иначе держится. Но не с тобой. Сейчас он редко в стране бывает, а возвращается — так никакой перемены в нем. Остальной мир совсем другого Габо видит. И это естественно.
ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. Хотите, чтобы я о нем что-нибудь плохое сказал, да? В общем, есть кое-что, и это кое-что, судя по всему, рано или поздно произойдет. Слава меняет людей, и деньги их тоже меняют. Не говоря уже о том, что слава и деньги частенько вместе приходят. В том смысле, что нельзя сравнить Габо прежнего с Габо сегодняшним. Сейчас он намного холоднее, отчужденнее. Уже так не раскрывается перед тобой, как это бывало раньше.
МИГЕЛЬ ФАЛЬКЕС-СЕРТАН. В те времена, когда еще издавался тот авторитетный журнал, «Либре», который Плинио вел вместе с Гойтисоло, приезжает как-то в Париж Гарсиа Маркес, уже знаменитый. Плинио с Марвель устраивают в его честь частную вечеринку в колумбийском посольстве — оно рядышком с русским тогда располагалось. Приглашают они исполнителей вальенато и нанимают повара, чтобы блинчики кукурузные приготовил, сэндвичи со свиными колбасками, юкку фаршированную… В общем, блюда карибского побережья, они всегда ему нравились. И светлый ром для него припасли. А он является и говорит: «О, нет, вот тоска-то. Что я люблю, так это икру и шампанское».
ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. Наш друг, он тоже литератор, утверждает, что на данный момент Габо — самый известный во всем мире писатель. И конечно, за всю историю ни один колумбиец не прославился на весь мир так, как он. Ведь, например, в Китае о Боливаре, наверное, слыхом не слыхивали, а вот о Габо слышали наверняка.
Глава 29. Подпорченный товар
История о «Хронике объявленной смерти»[121], в которой колумбийский судья рассказывает свою версию событий
МАРГАРИТА ДЕ ЛА ВЕГА. Это событие произошло в Сукре, где у его отца одно время была аптека. Случилось убийство, а те двое парней, близнецы, в Картахене учились, на медицинском факультете.
ПАТРИСИЯ КАСТАНЬО. Мы с Джеральдом Мартином ездили в Сукре. Разузнали все подробности той истории, что и как там происходило. Побывали на месте, где тот убитый итальянец похоронен. Тот, из «Хроники». Видели могильный камень — один из тех камней, на которых помещают фотографию упокоившегося. И всякий нам рассказывал свою версию событий. «Они зашли через эту дверь, а вышли через ту», и прочее бла-бла-бла.
КАРМЕЛО МАРТИНЕС. Габито не было в Сукре, когда там убили Каетано [Хентиле]. Он в то время учился в Барранкилье. А отец с матерью жили в Сукре. Так что я рассказал Габито все, что знал. Чему был свидетелем. Он пришел сюда, ко мне домой, и я обо всем поведал ему прямо здесь, вот на этой террасе. Смотрите, это произошло в понедельник 21 или 22 февраля 1951 года, место действия — Сукре, городок на воде. В предыдущую субботу мы с Каетано были вместе, в тот день как раз состоялась свадьба Мигеля Рейеса Паленсиа, он родом из Сукре, а жил в Сан-Маркосе, с Маргаритой Чика. В романе это Анхела Викарио. Мы с Каетано на пристань отправились, поглядеть, как новобрачные в путешествие отбывают. Никогда не забуду — я же тогда чуть преступником не стал, я схватил отцовский пистолет, чтобы в погоню за братьями Чика бежать. А они укрылись в доме напротив того, в котором семья Паленсиа жила, это сразу за церковью. Когда я Виктора увидел, ножом размахивающего, — он выставлял скорбь причиной того, что пырнул Каетано, — я выскочил на улицу с пистолетом в руке. А он, заметив, что я выбежал, юркнул внутрь и дверь запер.
ХАЙМЕ ГАРСИА МАРКЕС. Когда Каетано Хентиле убили, мне десять лет было. Услышав об этом, я побежал посмотреть и увидел его в гостиной — он на раскладушке лежал, конечно, бледный весь, потому что уже очень много крови потерял; сорочка вся в крови и еще грязью вымазана, и как раз в тот момент доктор убрал стетоскоп и объявил его умершим. Много позже Габито, работая над «Хроникой объявленной смерти», засомневался: шел ли дождь в тот январский день, когда Каетано убили, или не шел? Он всегда держится той мысли, что трагические события обязательно как-то связаны с погодой. Кто-то сказал, что в январе, мол, в Сукре дождей никогда не бывает. А я заметил: «Вообще-то дождь точно был, потому что я хорошо помню сорочку Каетано, грязью забрызганную». Но сомнения остались. Уже после того, как роман вышел, у нас с моей сестрой Марго зашел разговор о тех событиях, и она еще один любопытный факт вспомнила: мол, незадолго до смерти Хентиле она и наш брат Луис Энрике болтали с ним на пристани. Тогда шел дождь, и какой-то мальчонка поскользнулся и шлепнулся прямо рядом с ними. Каетано поднял его, а у мальчишки вся рубаха грязная. То есть в тот день точно дождь шел, почему мне и запомнилась его измазанная сорочка.
КАРМЕЛО МАРТИНЕС. Когда Мигель Рейес вернул Маргариту ее семье, большой скандал вышел по всей тамошней округе — все знали, что случилось. А там, где мы жили, возле площади, никто не знал, и мы тоже.
Замуж она вечером в субботу выходит, а в понедельник уже убивают Каетано. В восемь утра. В восемь. Или в полдевятого. Воскресную ночь он дома проспал, а утром пошел по какому-то делу. Он и знать не знал, что его разыскивают. А я то утро вместе с ним провел. Мы на пристань отправились. Он был влюблен в девушку — ее фамилия Нассер. Ее отец родом из Египта. А семья матери — итальянцы. Нидия ее звали. Нидия Нассер. Они уговорились на пристани встретиться. Свидание у них было, а пока голубки между собой воркуют, мне что там топтаться? Вот я и ушел, оставил их одних. Договорились с ним попозже там же и встретиться, чтобы лодку нашу к ферме отогнать.
Мы подальше, на улице, ждали, когда Каетано вернется. Он должен был найти одну служанку, чтобы ее на ферму отвезти. И уже шел на встречу с нами, к нашей лодке, но тут прибежали братья Чика и набросились на него. Первое, что я сделал, — рванул домой, на второй этаж, за пистолетом (38-го, между прочим, калибра, отцовский «Уайт стар»), и выскочил уже с ним на улицу. Как полоумный. Не знаю зачем, но из дома я выбежал, сжимая его в руке. Хотя что случилось, еще не понимал. Потом, когда к дому Каетано прибежал, узнал, что братья Чика ножом его изрезали всего, а сами уже укрылись в доме через улицу, где Виктор Паленсиа жил. Так я туда двинулся. А как я на улицу вышел, они на засов заперлись. Потом сдались. Люди зашли, схватили их и в полицию доставили.