РОДРИГО МОЙЯ. Это двумя днями ранее случилось. За день до того, как он занемог. Фингал он заработал вечером. Вы же знаете, как дело было, да? Проходил предпросмотр фильма о тех выживших в Андах. Появляется Габо, видит того, говорит: «Марио», а Марио поворачивается и — бамс! — заезжает ему правой, да так, что с ног его сбивает, тот падает, кровью обливается (потому что при падении стекла в очках разбились и вонзились ему в переносицу), а под глазом наливается здоровенный синяк. Первую помощь оказали и этим немного смягчили то, о чем все говорят; не знаю, то ли Чина Мендоса, то ли Элена Понятовска — кто-то из них сбегал мяса сырого купить, чтоб к синяку приложить. Да, это правда помогает. Я сам немного боксировал, в детстве еще, и если синяк был, то стейк сырой прикладывали. Почему так, не знаю, но синяк рассасывается. Теперь больше арнику применяют.
ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. Открою вам секрет, который знаю: Габо сам мне рассказал, что до той драки у них вышло. Я к чему? Если бы он все это мне после выложил, грош цена была бы его рассказу. Вот чем он поделился: «Ну, представь, она со мной заигрывает, а я ведь очень хорошо к Марио отношусь, пусть даже они и не вместе…» Сами понимаете, не мог я Марио это выложить, я ему тоже друг, что ж мне брак-то их разрушать. Это один из ее фокусов — говорить ему: «У меня свои поклонники есть», да? И знает же, что врет. К тому же потом я выяснять начал, что и как происходило, пока она в Барселоне оставалась. Они если друг с другом и виделись, то всегда в присутствии всех друзей, они там вместе держались постоянно. С ними неизменно двое-трое друзей бывали. Смекаете? Никогда они наедине друг с дружкой не общались.
РОДРИГО МОЙЯ. Я хорошо запомнил, что Мерседес дважды вмешивалась и говорила: «Дело в том, что Марио — ревнивый дурак. Дурак он ревнивый».
ГРЕГОРИ РАБАССА. Я в таком виде эту историю слышал: Марио с какой-то другой встречался, а Патрисия отправилась к Габо, к другу своему хорошему, и тот ей сказал: «Брось его». А Марио об этом узнал и ударил Габо.
РОДРИГО МОЙЯ. Все усматривают какую-то сексуальную или эротическую подоплеку, а это может быть как правдой, так и неправдой. Об этом лишь их троице ведомо. У них не просто политические разногласия имелись, а настоящая рознь на этой почве возникла. Варгас Льоса на удивление далеко вправо сместился. Думаю, и стычка их, скорее всего, из-за политических разногласий произошла, и наверняка еще что-то такое примешалось, из-за чего Варгас взорвался. А приложил он его и правда жестко. Я в ударах толк знаю. Это справа удар. Он в ряду перед ним сидел. Габо, похоже, откуда-то сбоку подошел, а Варгас Льоса вскочил и ударил его. Под каким углом, не знаю, но только удар очень мощный получился.
ПЛИНИО АПУЛЕЙО МЕНДОСА. Патрисия с Марио плыли на пароходе, и там он в нее влюбился. Они до Чили добрались, и пришлось Патрисии обратно в Барселону возвращаться, чтобы вещи все собрать, упаковаться. И все это время Габо и Мерседес с ней были. Они очень близко общались. Я это от самого Габо знаю, он мне рассказывал. Когда Патрисии пришло время назад лететь, Габо ее в аэропорт повез, но они сильно опаздывали, и Габо походя, невзначай говорит: «Если самолет без тебя взлетит, так и прекрасно, вечеринку закатим». Габо же карибец, и шуточки такие очень в его духе, а она его слова превратно истолковала.
РОДРИГО МОЙЯ. Но меня что встревожило: он же всегда делает вид, будто у него хорошее настроение, он ко всему с юмором относится, но на фотографиях невооруженным глазом видно: он подавлен. Я полкатушки пленки отснял. Когда он пришел, у меня дома никакой пленки не было. Я фотоматериалы готовил для одного международного журнала по рыбной ловле. Помчался я в кабинет, в дом. Это в паре шагов. Через маленький садик. Выбежал, увидел лаборанта своего и спрашиваю: «Чино, пленка какая-нибудь есть?» А он отвечает: «Нет, у меня вообще ничего нет, а в камере всего несколько кадров последних остались». И я ему говорю: «Где хочешь, а добудь мне катушку пленки».
Меня беспокоило выражение его лица — печальное такое, мелодраматичное даже. Я все это быстренько обдумал. Варгас Льоса ведь обрадуется, увидев свою жертву страдающей и сломленной. Потому я хотел заставить его засмеяться, да только он ни одного чертова раза не улыбнулся, даже на шуточки мои. Не смеется и все, хоть тресни, я уж перед ним и так, и эдак дурака валяю и спрашиваю между прочим: «Слушай-ка, ну вот заехал он тебе. Каково оно, а?» И он ответил, да только очень сухо. Потом вдруг как-то разговор повернулся, я что-то такое брякнул, он засмеялся, и я его дважды щелкнул. Одна фотография — это та, которую я обычно предоставляю: я же люблю его и не хочу, чтобы кто-нибудь увидел фото, на котором он страдает. Сейчас, когда у меня фото с синяком просят, я посылаю то, где он смеется и словно говорит всем своим видом: «Подумаешь, приложил он меня. А мне на это плевать», мы же так в Мексике выражаемся, верно?
ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. «Историю богоубийства»[130] достать невозможно, потому что Марио не хочет, чтобы ее печатали. У меня есть личный экземпляр, подписанный Марио, там и благодарность мне за то, что я помогал ему с исследованиями. В общем, да, идея книги такая: писатель — своего рода бог, потому что он дает жизнь своим персонажам, убивает их и что угодно делает. «История богоубийства», собственно, об этом. В общем, кончается это все тем, что писатель убивает бога и занимает его место. Это так на самом деле.
ГРЕГОРИ РАБАССА. Она у меня есть на испанском. Марио не позволил переводить ее. Касс Кэнфилд уже обсуждал это со мной и с Марио. Издательство «Харпер» издавало их обоих, но он сказал «нет».
РОДРИГО МОЙЯ. Та фотография не обнародовалась, потому что он мне сказал… я ему слово дал и свято соблюдал его. Он сказал: «Пришли мне все снимки, а негативы сохрани». В общем, я отправил ему все получившиеся фото, а через сколько-то дней — не помню, может, с Ангуло или еще с кем-то — он мне их вернул со своими пометками. Не эту фотографию. Вот эту. И две копии этой. После я отослал ему снимки, отпечатанные в формате восемь на десять. Те, что он отобрал, пятнадцать или шестнадцать штук, из всех, которые на катушке были. Должно быть, он мне за фото деньги какие-то прислал, не вспомню уже. Я отдал ему фотографии, и, что любопытно, они у меня лежали в папке, никто их не видел. Он предупредил, что они ему для личного архива нужны, и Мерседес с ним согласна была и сказала мне: «У Габо своя папка имеется на каждое важное событие в его жизни». Если подумать, то в этой любви к собственным фотографиям видится оттенок самолюбования — он прячется где-то в глубине души. Я тоже этим грешу, у меня есть нечто довольно замысловатое, что я называю «эготекой».
Я держу у себя в фотолаборатории маленький отпечаток той фотографии, он пришпилен на стене над столом. А все потому, что Габо и правда совершенно перевернул мои представления о литературе и об Америке, когда выпустил свои «Сто лет одиночества». Я четыре раза прочитал. И снимочек тот меня по жизни так и сопровождает. Сажусь, бывало, за стол работать и вижу его. Позже уже, где-то накануне восьмидесятилетия Габо, снимок этот заприметил один мой друг и попросил: «Слушай, хочу эту фотографию, давай я ее у тебя куплю, а?» — а я ему: «Нет, не могу я ее ни продать, ни что другое с ней сделать». И рассказал ему историю ее появления. Габо велел послать ему подборку фото и сохранить пленку. Это в 1976 году было, а скоро Габо восемьдесят лет стукнет. Так друг этот, который всю историю знал, возьми да и скажи кому-то из репортеров: «Слушайте, у Родриго Мойи потрясное фото есть, где у Габо фингал под глазом». В общем, журналы ко мне кинулись, всем со мной потолковать вдруг загорелось. Вот я и подумал: они же публикуют фотографии Габо к его восьмидесятилетию. Могу же я нарушить обещание, которое, по сути, и обещанием-то не было. Он мне дал предписание хранить негативы. Вот я и сохранил, а теперь хочу вынуть их на свет божий. Ни на какой другой фотографии я столько денег не заработал.
ХАЙМЕ АБЕЛЬО БАНФИ. Он всегда был очень верен друзьям, но в то же время абсолютно непреклонен, если дело доходило до разрыва. Вон с некоторыми людьми он порвал окончательно и бесповоротно и больше никогда уже с ними не разговаривал. Очевидно, что случай с Варгасом Льосой — из этой же категории.
Глава 32. Рыбий жир
История, в которой все с большим знанием дела рассуждают о том, какой Гарсиа Маркес гениальный и талантливый
РОУЗ СТАЙРОН. Он изумительный рассказчик и утверждает, что в их семье непревзойденной рассказчицей была его бабушка и он научился от нее. Он жил с бабушкой, когда был маленьким. И говорит, что у его мамы дар рассказывать истории открылся с возрастом, хотя раньше никак не проявлялся. Да, все дело в том, что он жил с бабушкой. К тому же, по его словам, умение хорошо рассказывать — это, скорее, врожденный дар, который передается по наследству. Многие считают — и это вполне естественно, — что способности к рассказыванию они переняли от своих бабушек, которые в детстве им тоже всякие истории рассказывали.
ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. Однажды он меня спрашивает: «Знаешь, что такое быть хорошим писателем?» Нет, говорю, не знаю. «Писатель — это тот, кто пишет строчку, вселяющую в читателя желание прочитать следующую за ней». И действительно, даже в его неудачных вещах сразу видно, как мастерски он владеет словом, и ты только диву даешься: «Какой восхитительный слог! Как это он нашел такие слова?»
ЭЛИХИО ГАРСИА МАРКЕС. Мама говорит, Габито потому такой умный получился, что она, когда беременная им была, в больших количествах пила витаминную эмульсию Скотта. Это единственная из ее двенадцати беременностей, во время которой она принимала рыбий жир. Вот благодаря чистому рыбьему жиру Габито и вышел таким смышленым. Мама утверждает, что он родился, благоухая эмульсией Скотта.
РАФАЭЛЬ УЛЬОА. Я действительно верю в то, о чем говорит старик Габриэль Элихио. Что Габо — бицефал. Ну, имеет два мозга.