Деньги так изменили людей, что у них появилось желание продлить удовольствие любым способом. Риск конечно, однако лучше жить коротко, но ярко, чем длинно и бедно. Вот и Полетаева позвали на дачу к новому богачу, может чиновнику, а может и криминальному авторитету, расписать главный зал, высотой в три этажа, с колоннами и стеклянной дыркой в куполе. «Ну, наглец, – подумал художник. – Ему ещё иконостас захочется. А тут будут пить, блевать, бить морды, прикуривать от долларов, может и стрелять. Кощунство». Но согласился, деньги предлагали сумасшедшие. Ничего не попишешь – такие времена. Может, оно и к лучшему, его работу увидят, другие клиенты подвалят и заживёт семья безбедно.
Не знал Михаил, что линия его судьбы давно расчислена и направлена совсем в другую сторону, потому аванс без оглядки потратил до копейки – материалы закупил, только начать не успел: нежданно-негаданно заболела Тоня.
Диагноз поставили страшный, лечение требовало больших денег, а не было даже маленьких. Михаил, что сумел, продал, собранное друзьями с благодарностью принял и повёз больную в столицу – только там можно сделать необходимую операцию. Москва бурлила, слёту возводились и в одночасье рушились финансовые пирамиды. Стадионы, площади, центральные улицы и переулки превратились в пёстрый чёрный рынок. Покупалось и продавалось всё, включая жизнь, и, случись что, Михаил бы не задумался, но жизнь пока нужна, чтобы спасти Тоню. Посредники сообщили, что один богатый человек нуждается в пересадке почки, назначили цену. Михаил воспрянул духом, уже и донора костного мозга для жены нашёл, спешил, время поджимало – плохо выглядела любимая.
Изъятие органа ему провели в какой-то частной больничке. Официальное разрешение на подобного рода деятельность отсутствовало, но и контролем никто себя не утруждал, однако договор для убедительности составили в присутствии нотариуса. Через неделю Михаил вернулся в съёмную комнатушку на окраине без почки и без денег. Заказчики испарились вместе с добычей и нанятым законником, а врачи отвечали только за медицинскую часть проекта, так что пациент ещё остался должен, и немало.
Ворочаясь по ночам без сна, он прислушивался к тяжёлому дыханию жены и искал выход, которого не было. Днём метался по городу, пытаясь продать что-то ещё из своих внутренностей или наняться в заказные убийцы. Но никто в нём не нуждался, миллионы людей, взбаламученные собственными проблемами, к чужой судьбе остались равнодушны.
Время движется слишком быстро. Это не симптом старости и даже вообще не иллюзия, ускорение стали замечать молодые. Значит, конец стал ближе. По коже пробегает холодок: мы так привыкли тут, обжились, старались до пота, до изнеможения. Если ты свеж и полон сил, а жизнь так прекрасна – умирать страшно. Но когда уже ничего не осталось, кроме почти бесплотного тела, со смертью можно смириться. Если бы не душа. Душу жалко. Правда, говорят, душа бессмертна. Посмотрим.
Для продления жизни человек способен на подвиг. Из героических поступков мне доступна физзарядка в постели. Вместо этого, когда я чувствую, что в организме происходит что-то неподотчётное и время икс близко, беру палку и хромаю в ближний магазин выбирать пирожные. Потом замучает изжога – за след даже отлетевшего удовольствия надо платить.
Дочь, гремя пузырьками в аптечке, возмущается:
– Ты что, хочешь умереть?
– Ну, не так, чтобы очень, однако пора и честь знать.
– Как будто делаешь назло. Я тебя раздражаю?
Да, раздражает, но я её люблю, отдам кровь и жизнь, если понадобится. Как это объяснить? Или не надо объяснять? Она и так всё знает, просто усилия, которые девочка прилагает, чтобы моё существование было правильным, истощает её терпение.
Сегодня проснулась, а дочери нет, ушла в магазин с утра пораньше, чтобы застать скидочное время: экономия копеечная, денег хватает, но платить лишнее натура топорщится. Если не в магазин, то кружит по бульварам, набирая десять тысяч шагов: по одной из околомедицинских теорий, именно столько нужно, чтобы иметь здоровое сердце.
Лена регулярно принимает контрастный душ, делает гимнастику шеи по Шишонину и – на всякий пожарный случай – упражнения Кегеля от недержания мочи. По графику сдаёт в поликлинике анализы и мужественно проходит не всегда приятные обследования. Надо очень себя любить или находить организацию и порядок выше удовольствия. Мне не свойственно ни то, ни другое, достаточно, проснувшись, почувствовать, что где-то болит, значит впереди, по крайней мере, ещё один день.
Позавтракала сырниками, которые приготовила моя старательная девочка. Как она умудряется делать их идеально круглыми и совершенно одинаковыми по размеру? А главное – зачем? Ищет гармонию? Значит, человек творческий. Но не состоялась, а жаль. Ищу в сушилке место для чистой тарелки – маленькие должны стоять рядом с маленькими, впереди больших, иначе девочка станет ворчать. Когда случается семейная трапеза, посуду моет муж дочери. Они совершенно разные, наверно поэтому живут в согласии, каждый в собственном мире. Лена гуманитарий, историк, Толик – технарь, подполковник федеральной службы связи, историей не интересуется, литературой тем более. Не понимаю – на какие темы они говорили, когда познакомились?
Свои пристрастия парочка держит при себе. Я не знаю, где они веселятся, с кем общаются, кто их друзья – меня не знакомят, к себе в дом, купленный на мои деньги, не приглашают, по праздникам являются сами, обвешанные дорогими подарками и готовой домашней едой. Мои пироги вызывают у них лёгкую усмешку.
Толик добрый, вежливый, уступчивый, дочь – только что не ездит на нём верхом. Она хочет, чтобы муж понимал жизнь, как она. Орудуя опытом человечества, словно дубинкой, пытается его окультурить, даёт указания, которые тот покорно выслушивает, но вряд ли им следует. Придя с работы, до полуночи по-детски увлечённо играет в компьютерные игры, по выходным что-нибудь мастерит или чинит, превращая тесную двухкомнатную хрущёвку в удобное многофункциональное пространство – у него золотые руки и крепкая физика тела.
Зять не просто терпит Лену, он её обожает. До сих пор, если предоставляется случай обнять, хотя бы мимоходом погладить ниже спины, глаза его туманятся, а губы растягиваются в блаженстве. Он, как кролик, всегда её хочет, чёрт возьми! Везёт же некоторым. Меня муж ласкал только в постели, красиво, спокойно, даже задумчиво, а я считала, любить надо неуправляемо, с криками и слезами, взахлёб. Как в кино, где судорожно друг друга раздевают, бросая вещи на пол, потом сами падают мимо дивана, в безумии поедая лица распяленными ртами. Неэстетично, но темпераментно.
К сожалению, здравые мысли имеют привычку приходить, словно старые пассажирские поезда – с большим запозданием. Когда уже ничего нельзя исправить, я поняла, что мой муж как человек, обречённый на творчество, может быть странным и нелогичным с обывательской точки зрения, ещё чаще – неудобным. Явленный свыше дар меняет сознание, мир в глазах творцов выглядит иначе, а в окружающем пространстве постоянно присутствует навязчивый зов к свершению. И ещё этот сводящий с ума стресс при каждом публичном выражении своей сути. Таланты – они другие, к ним надо приспособиться. У меня получалось средне.
– Поела? – строго спросила дочь, вернувшись с прогулки.
– Да, спасибо, очень вкусно.
– Опять под столом крошки.
– Неужели? Вроде бы ничего не падало. Ну, извини.
Дочь включила пылесос, а я вспоминаю, как ругала мужа, который после болезни тоже ел неаккуратно. Он даже не возражал. Теперь стало интересно:
а что думал? Если вернуть то время и присобачить к нему мою нажитую мудрость, целовала бы мужу ноги и вытирала волосами. Но кому легче оттого, что я знаю истинную цену себе? Все мы сильны задним умом. В человеке хватает дерьма. Правда, до этого понимания многие не доживают и ещё мнят, что судьба им чего-то не додала.
Проглотите своё тщеславие и насытьтесь!
3
«Чему бы жизнь нас не учила, Но сердце верит в чудеса». Стихов нашего замечательного поэта, прославившегося афоризмами, Михаил Полетаев не помнил, а может, и не знал, но ему только и оставалось, что надеяться на чудо. Человек часто приходит к вере, когда реальность себя исчерпала. Как говорят ветераны войн, в окопах атеистов нет.
Пробегая по изуродованному торговыми точками Арбату, художник выхватил тренированным глазом вывеску над невзрачной лавчонкой: «ВРЕМЯ. Покупка и продажа. Деньги сразу. С больших сделок скидки». Не очень понятно, хотя в городе, где гуляла свобода, сильно смахивающая на анархию, уже ничего не удивляло. Зашёл, заворожённый обещанием денег, а может, из любопытства, которое не покидает творческих людей даже в минуту отчаяния.
В тесном помещении пахло жареным луком. Запах был лёгкий, похожий на детское воспоминание. За прилавком, конечно, еврей, словно персонаж старых фильмов: в жилетке, лысый, с большим носом и отвислой нижней губой, являющей красную изнанку. Всю нишу позади него занимали настенные часы разных моделей: от «ходиков» до трофейных немецких с нежным боем и резной деревянной дверцей. Маятники качались размеренно, стрелки на циферблатах показывали разное время. Естественно, ведь время от часов не зависит.
Внизу плакатик от руки:
Вы, люди, суетливы и шумны,
смеёмся мы над вами со стены.
– Вы же не часы покупаете? – осторожно спросил гость.
Отвислые губы растянулись в хитрую улыбку:
– И часы тоже… Как символ меры человеческой жизни.
Во рту у Михаила пересохло, в голове зашумело, неведомые нейроны замкнулись, и на вопрос продавца «Чего изволите?» он с откровенным изумлением услышал свой ответ:
– Хочу продать несколько годков.
– Сразу так много? Обычно, начинают с месяца.
– Проживу чуть больше или меньше, какая разница. Конечно, хорошо бы знать, сколько отпущено, чтобы не промахнуться.