Поведение новоиспечённой супруги Сергея обидело. Он воспринимал её как приложение к себе, а она оказалась величиной самостоятельной. Вида не показал, но уехал в плохом настроении. Может поэтому и работа на месте шла со скрипом, а погода, вопреки прогнозам, испортилась. Вот и сегодня с утра начал накрапывать дождь, не предусмотренный сценарием. Режиссёр объявил перерыв, вышел из душной избы, сел на ступеньки крыльца и закурил. Оператор, давний приятель, пристроился рядом, достал из внутреннего кармана плоскую металлическую фляжку и хлебнул спиртного, крякнув от удовольствия. Сергей наблюдал за ним с завистью, но угощение, как обычно, отверг.
– Чего такой грустный? – спросил оператор. – Вроде женился недавно.
Терлецкий вдруг почувствовал острую потребность выговориться.
– Ну, да, женился. Но она оказалась умнее, чем я думал, и не такая красивая, как представлялось. Ноги волосатые, один зубик кривой, грудки маленькие, детские, а не такие, чтобы погрузиться пятернёй и мять… И потом – совсем ничего не умеет в постели. Совсем.
– Но ты же, наверное, девушку хотел? – Разумеется.
– Так откуда у неё опыт? А ноги женщины теперь бреют. Кстати, волосы на теле – признак темперамента. Ещё разгуляется – не удержишь. Ты пощекочи, где надо. – Точно?
Сергей пожевал нижнюю губу, сожалея, что разоткровенничался, и вернулся на рабочее место – благо тучи рассеялись, показалось солнце. Он потёр руки и воодушевился. Не хватало, чтобы какая-то курица мешала ему делать любимое дело. Женщин много, а дело одно. «По возвращении обломаю», решил он утешительно.
Бедняга не знал, с кем связался. В свои тридцать шесть он повидал достаточно, а мировая литература снабдила его самыми разнообразными примерами. История – вещь чрезвычайно любопытная, но мало полезная: никогда никого ничему не научила.
Обидно, что у меня всего одна внучка и пока нет правнуков. Впрочем, думая так, мы заботимся не о них, а о себе, пребывая в рамках обыденного трафарета: дети – цветы жизни, дети – наше будущее. Дети также первейшая забота государства, которое рьяно стремится облагодетельствовать потомков, сущность и потребности которых не может вообразить даже приблизительно. Дети взрослеют, и мы перестаём их понимать, а они нас понимать не хотят. Дети переживают радость освоения мира, у них более увлекательные цели, чем возня с поколением, пережившим свои возможности.
Дети смотрят на нас, как на артефакт из археологических раскопок, в свою очередь, нам они кажутся «аватарами». Общих интересов нет, говорить не о чем. Дети не умнее нас в том же возрасте, но их мышление, не изуродованное политическими и коллективными запретами, подвижнее. Новые технологии радикально изменили не только жизненное пространство, но и человека. Иные восторги, иные печали, совсем другие желания. Нашим наследникам вся история человечества представляется коротким предисловием к истинной цивилизации. Старые достижения и ошибки больше не работают, будущее начинается сегодня. Amen: Есть только миг между прошлым и будущим, и именно он называется жизнь.
Что ждёт наших детей? Естественные катаклизмы, вырождение мечты и гибель идеалов? Космические войны или всеобщее благоденствие среди железа?
Независимо от этого, люди и впредь будут существовать по законам природы, робко возражая фонарями против регулярно наступающей тьмы и не сопротивляясь потребности в забытьи, которое выключает человека из жизни до рассвета. Они продолжат маниакально искать эликсир бессмертия, заранее оговорив, что вечного нет ничего. История убеждает, что естественна спираль, а не прямая, поэтому большинство покорно вернулось к маскам, изобретённым ещё 500 лет назад во время эпидемии чумы. В конце концов приходится согласиться с тем, что в нас изначально заложена программа подчинения обстоятельствам и полная от них зависимость. Свобода нам дана только одна – выбирать меньшее зло из большего, без гарантии не ошибиться.
Человечество задумано природой как биомасса, а тут – на тебе, каждая молекула надумала пускать личные пузыри. Молекуле это важно, природе – нет. Перенаселение планеты и попытки изменить натуральные законы будут подавляться природой всё более радикально, в том числе и новыми пандемиями. «Масочное» поколение айтишников вырастет с другими тактильными ощущениями, без присущей живым организмам склонности к телесному контакту. В мозгу прорастут новые связи, мышление изменится, и не думаю, что в лучшую сторону. Но это лишь мои фантазии, сегодня дети правят странноватый цифровой бал. Не по возрасту сообразительные, они понимают, что необъятное не объять, и жёстко направляют свои устремления. Они будут жить в том мире, который построят и который им удобен, а нам пора перестать готовить для детей «светлое будущее». Попытаемся сделать счастливыми хотя бы себя. Моё нынешнее счастье – Лиза.
Поздний ребёнок, она родилась слабенькой. Дочь вложила в неё силы, время, душу. Теперь дитя здоровёхонько, но с матерью они антагонисты, поскольку каждая – яркий выразитель своей эпохи.
Ко мне внучка относится тепло, но сдержанно. Готова помочь, но не сочувствовать, говорит, надо терпеть, старость процесс естественный. Очень стараюсь не навязываться, но если позову, прискачет, хотя ей со мною скучно. Она очень современная, длинноногая, в немыслимо короткой юбке, беспрерывно с кем-то общается по мобильной связи, причём на трёх языках. Выклянчила у отца навороченный смартфон, в который засунула Вселенную, и не отрывает глаз от экрана. Увидев, как я строчу шариком каракули на бумаге, спрашивает:
– Что за пережитки? Не проще ли сразу забить в планшет?
Пожимаю плечами и пускаюсь в рассуждения:
– Есть свои неудобства, особенно для объёмных текстов. Все новшества мнимы. Инструменты меняются, а цель остаётся вечной – счастье, и пока никто не сумел её достичь более чем на мгновение и даже не знает, достижима ли она. Продвинутые технологии – это прекрасно, но не думаю, что однобокий человек окажется жизнеспособным, тем более сможет создать мир, в котором хочется жить. Если ты не читала Толстого и Хемингуэя, не слышала Моцарта, компьютер счастливым тебя не сделает.
– Ерунда! На жёстком диске хранится всё, что должно быть в голове, даже с припёком, и никакой мороки – нажми кнопку и получи знание. Удобно и рационально.
– А представь, произойдёт глобальная катастрофа и вырубится электричество? Гаджеты, в лучшем случае, станут подставкой для печного горшка, а люди не смогут самостоятельно решить простейшей задачи, даже просто купить в магазине хлеба. Похоже, способ отключения энергии на расстоянии станет самым страшным оружием ХХI века. Если, конечно, доживём, не угробим родную планету раньше – техника развивается быстрее, чем обновляется человеческий мозг.
Лизу мои слова не убеждают, да она не очень-то и прислушивается. Её интересы лежат в другой плоскости. Любит лазить по горам, проводить время с подружками в кафешках и питаться фастфудом. Носит рванные джинсы, спущенные ниже пупка, пластмассовые серьги, величиной с блюдце, презирает семейные ценности и декларирует жизнь для себя. Ну, это пока не влюбилась, не родила, но это, похоже, далеко, а может, и несбыточно.
Я Лизу обожаю, и мне абсолютно всё равно, какая она. На самом деле – она хорошая и добрая. Как-то пришла меня навестить, и чтобы оживить наше общение, велю ей заглянуть в верхний ящик комода.
– Посмотри там бусы. Единственное украшение, которое я любила.
– Тут много всяких. – Она небрежно перебирает сверкающие нити. – Белые…
– Это перламутр. – Чёрные… – Агат. – Гранатовые… – Сама назвала. – Сиреневые…
– Вот! Аметист! Становятся тёплыми, когда носишь. Возьми на память.
– Красивые. На каждой бусинке вырезан какой-то иероглиф. Откуда они у тебя? – Любовник подарил.
– Любовник? – в глазах Лизы появляется интерес. – У тебя был любовник?! – Что я – рыжая? – Ну, ба, ты даёшь! Тогда возьму.
Я разочаровала её, добавив:
– После того, как рассталась с дедушкой.
Почему пороки так притягательны? Потому ли, что добродетели скучны и однообразны, как счастливые толстовские семьи, а недостатки взывают разобраться с причинами? Не убедительно. Скорее, Антихрист поработал над созданием человека ретивее Бога, оттого мы столь несовершенны, а порой отвратительны. Но и милы, конечно, и способны на жертвенность и благодарность, иначе вообще не стоили бы ни гроша.
7
Терлецкий вернулся из экспедиции через полгода с подарками и страстным желанием обнять молодую жену. Иве казалось странным и одновременно возбуждающим, что этот малознакомый человек имеет право на её тело. На душу, наверное, тоже, что странно вдвойне, но о душе покуда речь не шла.
Она встретила законного супруга чуть испуганно, стеснялась, закрывала глаза, отводила алчные мужские руки, и он, восхищаясь целомудрием и наивностью, снова испытал однажды уже пережитый восторг, а педагогические амбиции отправились в бессрочный отпуск.
Между тем проблемы остались. Прошло совсем немного времени и режиссёр понял, что слепить из этой девочки собственную Галатею вряд ли получится – Ива уже вполне сформировавшаяся личность. Интересная, своеобразная и своенравная. С его взрывным характером это совмещалось посредственно.
На съёмочной площадке Терлецкий щедро выплёскивал эмоции, язвил, задевал актёров, чтобы растормошить, от ассистентов только перья летели. Дома, когда его что-то возмущало, старался притормозить, зная, что всё равно придётся восстанавливать нарушенный мир, а это требует нервных затрат. Но уж если срывался, то доставалось по полной всем подряд – жене, домработнице, собаке, а позже – няне и детям. Порой казалось, что он не слышит, о чём говорит Ива, или не реагирует. Непонимание и разногласия часто возникали из ничего. Особенно неохотно уступала Ива, когда дело касалось идей, смыслов, взглядов, морали.
Прочитав очередную колонку жены в окружной газете, Сергей сказал: