– Как ты можешь рассуждать об отношениях полов, ничего не соображая в жизни? Одно чутьё. Ни кругозора, ни опыта.
– Хочешь, чтобы я его расширила?
– Не лови на слове. С тебя станется.
Однажды она написала о восходящей отечественной звезде, чей фильм вызвал в обществе неоднозначную реакцию. Терлецкий пришёл домой в дурном настроении и с размаху бросил на стол журнал «Искусство кино».
– Как ты осмелилась?! Хочешь рассорить меня с коллегами? Критикуй сколько угодно театр, но про кино забудь!
С самого начала он запретил жене обсуждать не только свои картины, но и работы других режиссёров. Она упиралась:
– О чём мы станем говорить? Я не должна рассуждать о кино, а ты не смотришь спектакли.
– Уволь. Это же невыносимо. Нужно не билеты продавать задорого, а посетителям платить, чтобы ходили в театры. Пьесы Чехова всегда казались мне надуманными и ходульными, но по сравнению с нынешней драматургией они выглядят шедеврами.
Этот спор мог завести далеко, и в конце концов Ива согласилась: Сергей прав, кино – его поле, тут надо смириться. Старалась не лезть на рожон, но невольно искала смежные темы, чтобы донести собственное видение, а то и съязвить.
Когда по телевизору к юбилею Терлецкого показали тот самый знаменитый фильм, Ива в который раз смотрела и хвалила – есть повод высказаться.
– Прекрасно! Великолепно! Этот шедевр останется в фильмографии навсегда. Твои коллеги даже не догадываются, в чём секрет.
– А ты, конечно, знаешь, – улыбнулся муж, заглотнув нехитрую наживку.
Она радостно затрясла головой:
– Знаю! Тебе удалось воплотить один из главных постулатов искусства – художник должен быть безжалостным к тому, что изображает. Единственный прокол – знаменитый актёр. Когда он аккуратненько ест кусочек хлеба, подчёркнуто собирая крошки, становится неловко – в его голодное трагическое прошлое не веришь. Он же комик, поэтому пережимает и получается гротеск.
– У него есть и серьёзные роли.
– Значит, режиссёр не давал ему переигрывать, а ты позволил. Его и в артисты-то взяли случайно: голос и рост. После войны в театральных институтах мужчин не хватало, студенткам даже мизансцены не с кем было разыгрывать, вот и приняли без экзаменов и сразу на второй курс.
Терлецкий понял, что жена опять втянула его в дискуссию.
– Всё-то ты раскопала, вот и занимайся своим театром и не лезь в то, чего не понимаешь! – воскликнул он в отчаянии. – Странно, что самый близкий человек хочет испортить мне праздник!
– Прости, милый, но кто тебе скажет правду, если не я? Твои жополизы?
Он махнул рукой.
Ива не упускала случая обратить внимание мужа на сюжеты, которые казались ей кинематографичными. Однажды, прочитав новую книгу, как бы невзначай заметила:
– Хороший роман. И диалоги со смыслом, а не то, что лепят ваши сценаристы: бля-бля-бля, сколько бабок срубил, с кем переспал, кому подсыпал яду в бокал. Отчего бы тебе его не экранизировать?
Сергей покачал головой:
– Я в курсе. Роман любопытный, но герой слишком похож на меня. – И что? – Но он же сукин сын.
Ива задержала дыхание. Спросила с невинным смешком: – А ты нет?
Препираться Терлецкому не хотелось.
– Внешне похож. И обстоятельства. Как будто кто-то заглянул за кулисы моей жизни.
– О! Там, наверное, много всякого…, – она хотела сказать «дерьма», но не решилась, сказала «мусора».
Ошибки избавляют от иллюзий, но не от новых ошибок. Сергей снимал – они спорили, вынашивал идею – ругались. Ива писала, он критиковал. Она обзавелась широким кругом театральных приятелей и поклонников, её печатали охотно и широко, а он считал, что жена большого режиссёра не должна опускаться до жёлтой прессы.
– В тебе нет гордости, – бросал он презрительно. Она фыркала:
– Не путай – во мне нет гордыни. А ты до сих пор слюнявишь пароксизм от своего великого фильма и стесняешься попросить денег на новый.
В постели, когда не нужно говорить и не о чем спорить, они нежно обнимали друг друга, а днём ковыряли колючими словами, но в рамках приличий. Только однажды Ива сорвалась.
После ужина с друзьями играли в «дурака», Сергей смухлевал, он это любил и делал виртуозно.
– Говно собачье, – сказала Ива, испытывая неуправляемый занос.
Наступила неловкая тишина.
– Повтори, – медленно произнёс режиссёр.
Приятный холодок куража мгновенно испарился, и она испуганно проблеяла:
– Я пошутила.
Терлецкий не ответил, замершие на минуту гости вздохнули с облегчением и игра продолжилась.
В тишине бессонной ночи Ива сосредоточенно анализировала инцидент: опасная реплика слетела с языка непроизвольно. Когда она была начинающей журналисткой, а муж выпускал одну картину за другой, обеспечивая шикарную жизнь, подобное случиться не могло. Сейчас он в творческом простое, семья обитает в квартире её родителей, на её зарплату, неожиданно выросшую из-за участия в рекламе. Простейший пример того, что деньги меняют сознание. И всё-таки главная причина – желание доказать, что она творческий человек, достойный быть женой знаменитости. Но она любит Сергея, готова подчиняться и терпеть его авторитаризм.
К десяти заповедям Ива прибавила одиннадцатую: строго контролировать собственную речь.
Недавно внучка случайно – хотя проверено всем ходом мировых событий, что ничего случайного не бывает – наткнулась в Одноклассниках на фото и переписку отца с какой-то дамочкой. Каждый год из-за язвы желудка зять получает санаторную путёвку в Ессентуки. Оказалось, он ездит туда не только ради живительной водицы, но чтобы заодно освежить ощущения и перестать чувствовать себя подчинённым даже в постели.
Меня это удивило, если не обрадовало. Выходит, зять – живой человек, а я уж думала – приставка к компьютеру. А вот Лиза, позабыв о собственных приоритетах, бурно возмутилась:
– Эта тётка ничем, кроме секса, не интересуется, книг не читает, такая же дура, папе подстать.
– Ты тоже не читаешь…
– Некогда. Это вы жили размеренно, задумывались над каждым словом, а теперь цейтнот, не до деталей, важно схватить принцип.
– Но жизнь состоит не из общих мест, а из мелочей, очень конкретных и очень личных, из того, что отличает тебя от других и сохранится в памяти. А у безликих – какие воспоминания?
– Ой, не морочь мне голову, при чём тут чтение? Отец обманщик! Мама с ним носится, как с писаной торбой. Надо открыть ей глаза.
– Я бы не стала, но ты поступай, как знаешь.
Она рассказала. Странный поступок для современной девочки, которая наверняка спит со своим дружком, что лично я считаю вполне нормальным и полезным с разных точек зрения. Социальная свобода – модель будущего, ревность – атавизм. Однолюбы будут всегда, но это не вопрос морали. Мир меняется быстрее, чем мы, что не отменяет процесса социальной эволюции. Семья, которая позволяла нашим предкам выживать физически, больше не нужна, а что ждёт человечество в будущем, этого никто не знает.
Реакция дочери на удар по семейным ценностям оказалась неожиданной:
– Тоже мне, преступление! Ну, захотелось, как в том анекдоте, после «Шанели» говна понюхать. Пусть расшевелит увядающую плоть.
Лена понимает: проступок мужа не исчерпывается интересом к телу, однако слишком рациональна, чтобы разрушить выстроенный собственными стараниями регламент жизни. Кроме того, у неё перед глазами пример – развод родителей, она его не одобряла и до сих пор мне не простила. А главное, дочь очень любит своего Толика, теперь ей надо привыкнуть любить его новую ипостась, начинённую не одними достоинствами, но и недостатками. Обиду она скрывает, хотя потрясена, и я случайно услыхала, как бедная девочка рыдает, запершись в ванной комнате. Очень хочется её утешить, просто погладить по головке, обнять, но она привыкла справляться со своими проблемами сама и не выносит, когда ей помогают, тем более жалеют.
Толик получил изрядную выволочку. К провалу отнёсся легко, клялся, что это впервые и никогда больше не повторится, старательно выпрашивал помилования, которое, спустя достаточное для соблюдения приличий время, получил. Слава богу, женщины с возрастом становятся мудрее, тогда как мужики наглядно глупеют и с восторгом упиваются иллюзиями.
Но внучка слишком молода, чтобы смириться. Ищет поддержки у меня:
– Вёл тайную жизнь, сочинял нежные послания, селфи себя любимого дарил! Мама такая способная, прекрасно рисует – в дедушку, знает языки – в меня, даже стихи пишет. Ты не пишешь? Только прозу? Жаль.
– Лизонька, не слишком обольщайся по поводу её талантов. Истинный дар удаётся какое-то время игнорировать, о нём можно даже не знать, но в конце концов он вылезет и заставит человека разгадывать тайны. В порядке нуждаются только посредственности, избранные стоят над хаосом.
– Ну, ты сказанула!
– Это не я, у меня такого права нет, это Эйнштейн. Правда, у великих свои аршины.
Внучке надоело выслушивать неконкретные рассуждения.
– В общем, зря или не зря, мама посвятила себя семье, оттого измена особенно противна, – подытожила она.
– Какая глупость! Мама живёт так, как ей нравится. Ну, насиловала бы свою сущность, рвалась оказаться первой и в результате стала бы похожей на всех. Солдат. А тут она командир. Подумаешь, мужские шалости. Всё, что можно простить, лучше прощать.
– Но ты же дедушку не простила? – То я.
– Вы так дружно и весело жили. В чём причина? – Какое это теперь имеет значение?
Действительно, никакого. Но причина, конечно, была. Однажды, по дороге с работы, я сделала крюк и завернула на своей машине к мужу в студию. В тот роковой день он работал в одиночестве.
– Поехали домой ужинать, уже поздно, – сказала я.