Похоже, он прав.
11
Терлецкий достиг серьёзных лет, тело дряхлело, а привычка быть лидером осталась, и убывающие гормоны нуждались в подпитке. Ему смертельно хотелось ощутить себя молодым или просто немного моложе, почувствовать свою мужскую силу, которая стала пропадать от одного вида кровати, купленной ещё до изобретения сотовой связи. Ортопедический матрац, шёлковый, без единый морщинки, заказывали во Франции в девяностых, тогда независимые пружины у нас делать не умели, да, видно толком никогда и не научатся. На кровати лежала жена как спутник привычного матраца и даже часть его собственного тела, знакомая до мельчайших деталей, без всякой надежды на тайну.
Мужчинам не без оснований кажется, что обладание юным существом способно, хотя бы на время, восстановить энергию молодости, и не всякий способен устоять перед таким соблазном. Вокруг мелькало много податливой юной плоти – только руку протяни, и режиссёр протянул, но пребывал уже не в том возрасте, чтобы поддерживать конструкцию «жена плюс любовница», ловчить, изворачиваться, комбинировать, да и разница в тридцать лет требовала другого качества отношений. Постель накрепко не свяжет, придётся наново жениться.
И Терлецкий с головой ушёл в обновлённую реальность. Почувствовав забытый драйв, раскрутил свежие проекты и снова обрёл под ногами почву Олимпа. Для сожалений о прошлом, тем более для душевных терзаний не было ни места, ни времени. Иве он оставил дом и попросил прощения. И совершенно напрасно, возможность прощения давно в ней умерла от частого употребления.
Перемену участи Ива перенесла тяжело, но она не из тех, кто режет себе вены. Глупо демонстрировать свою зависимость от того, кто тебя добровольно покидает. Сергей может подумать, что она любит его больше жизни, а жизнь такого унижения не заслуживает.
Свои личные вещи муж забрал, осталось избавиться от тех, которые имели отношениек совместному быту. Дешёвые Ива выкинула в мусорный контейнер, дорогие, в том числе ювелирные, снесла в скупку, письма, фотографии и плёнки сожгла в большой кастрюле. Она не боялась призраков прошлого, просто испытывала брезгливость. В заключение продала коттедж, сократив размеры жилплощади до разумных. Так, по кирпичику, она складывала пусть не новую, но другую жизнь. Появились и соответствующего возраста поклонники, с которыми Ива охотно проводила время и даже ездила на курорты, но лечь в постель потребности не испытывала.
Ревность больше её не мучила, она не интересовалась, к кому Сергей ушёл и как ему там живётся. Не смотрела его фильмов, ни старых, ни новых, даже в мыслях бывшему мужу не осталось места. Взрослые дети разъехались по необъятной стране, живут другими интересами, решают собственные проблемы, и прежде не самые прочные семейные связи сделались сугубо виртуальными. Она оказалась одна в целой Вселенной, когда силы и желания уже исчерпаны. Начинать сначала – поздно, надо постараться хотя бы не упасть. Но на что опереться, чтобы удержать себя на краю? И, как многие иные, Ива в критическую минуту вошла в храм.
Стоя среди образов и слезящихся свечей, под монотонный голос дьякона, она отрешённо думала: наша земная обитель лишь ничтожная частица огромной, непостижимой тайны, впору сойти с ума от бессилия человеческого разума эту тайну постичь, всё, на что способен наш куцый мозг – усыпить себя верой. С каждым новым знанием открываются такие бездны, что вера становится только крепче, потому что ничего другого противопоставить бесконечности невозможно.
Ива перестала задумываться над смыслом жизни, в которой есть только один смысл – сама жизнь, по праздникам посещала церковь, исповедовалась, принимала причастие, но без фанатизма, по-прежнему пребывая в глубине души агностиком. Иногда перед сном повторяла про себя «Отче наш», единственную молитву, которую знала наизусть и которая, как многие церковные тексты, озадачивала её своей нелогичностью: разве может Бог вводить в искушение? Скорее всего, тут неточность перевода.
С годами Ива обрела некоторую устойчивость, позволяющую привычно тратить время жизни, пока однажды в дверь не позвонили, и молодая женщина с избыточным макияжем не представилась женой Терлецкого. Сообщила, что Сергей Сергеевич уже второй год как болен, не встаёт после инсульта, а она собирается в Америку, надолго, возможно навсегда.
– Но это ваши проблемы, – сказала Ива, не почувствовав никакого волнения.
– Хоспис – дорого и печально, – посетовала незваная гостья, – кто этим будет заниматься? Союз кинематографистов отказал. Возьмите его к себе, вы же одна живёте, наймёте сиделку, у него хорошая пенсия, да ему много и не надо.
Посетительница протянула инкрустированную слоновой костью знакомую шкатулку, которую режиссёр когда-то привёз из Италии:
– Он вас ценил, помнил и очень трепетно относился к этой реликвии.
Ива откинула крышку. На оборотной стороне была приклеена пожелтевшая от времени их с Сергеем свадебная фотография с надписью: «Доказательство любви», а на красном плюше лежал бутафорский пистолет.
Ива закрыла шкатулку, вытянула руки на столе и сплела пальцы.
– Нет. Мы рассталась десять лет назад, и я не намерена к этому возвращаться.
– Ну, что ж, – легко сказала жена Терлецкого. – Придётся сдать в бесплатный пансионат в Люберцах, у меня там связи. Жаль старикашку.
Ива посмотрела говорившей в глаза. – Не похоже.
Женщина резко встала, улыбнулась кривенько:
– Физиономистка. Мне, и правда, по барабану. Прощайте.
Ива не ответила. Шкатулку обернула газетой, обвязала целлофаном и вынесла на помойку.
Прошёл год или меньше, когда Ива, проснувшись ярким летним утром, деловито обозрела холодильник, положила в пакет фрукты и поехала в Люберцы, словно давно собиралась, но почему-то откладывала. Она не знала, что случилось теперь, а может, знать не хотела.
От метро до места назначения ходил рейсовый автобус. Пока тряслась по сельскому бездорожью, прикидывала в уме, что скажет Сергею. Что-нибудь едкое, вроде, «Ты испортил мне жизнь, единственную, другой не будет. И что получил взамен? Доволен?», но так ни на чём и не остановилась. Считается, вид поверженного обидчика умягчает сердце, но мало ли болтают глупостей, она не мстительна, хотя с некоторых пор и не жалостлива излишне.
Вот наконец и пансионат, который правильнее было бы назвать богадельней. Ива открыла скрипучую дверь старого деревянного барака и оказалась в длинном полутёмном коридоре, тихом и затхлом. В глубине мелькнула женская фигура.
– Извините, пожалуйста, – закричала Ива и сама испугалась своего голоса. – Ой, простите…
Пожилая женщина в белом халате и белой косынке на птичьей голове обернулась.
– Вам чего?
– Я к Терлецкому.
– А. Идите на второй этаж, первая дверь справа. Место возле окна. Только он не разговаривает.
Сергей лежал на железной кровати, подтянув к подбородку линялое одеяльце тощей рукой. Ногти росли трубочкой, видно, их давно не стригли. Он был плохо выбрит, и сивая щетина придавала всему облику неопрятный вид, при этом он постоянно улыбался и даже тихо посмеивался: гы-гы-гы.
Никаких эмоций Ива не испытала. Чужой человек. Трудно представать, что когда-то он был её мужем. Похоже, бедняга не осознаёт ужаса своего положения, но кажется вполне счастливым. Она наклонилась над больным так низко, что почувствовала кислое дыхание:
– Видишь, как всё замечательно. Теперь я стану тебя навещать, привезу чего-нибудь вкусненького, сбитые сливки с шоколадом. Да? Испеку пиццу с фаршем, как ты любишь. Дети – будут в Москве, обязательно заглянут…
Лицо Сергея вдруг исказилось, глаза зажмурились, собирая морщины, и из-под век градом покатились слёзы. От неожиданности Ива отпрянула, в душе что-то повернулось, и она вспомнила, как однажды он сказал: «Какая судьба? Всё мы делаем своими руками по своему желанию. Бог только создал нас, а дальше – мы сами». Ива поняла это только теперь, а муж знал давно, но жил, как чувствовал. И вот расплата.
Она встала и направилась в кабинет заведующего. За канцелярским столом сидел пожилой мужчина, подстать своим пациентам: заросший седой полубородкой, в несвежей сорочке и потёртой жилетке, плешину прикрывала еврейская кипа. Он пил чай из щербатой фаянсовой кружки и кусал круглую «калорийную» булочку. Вроде бы Ива видела этого человека, но где – вспомнить не могла, с некоторых пор такое с нею случалось.
– Терлецкого я заберу, – сказала она решительно. – Какие нужны справки?
Старик поперхнулся:
– Пришли-таки. Не ожидал. Жаль, что время вышло. К времени нельзя относиться легкомысленно. Ваш папаша тоже не мог уразуметь, что время дороже денег.
И слова эти Ива как будто уже слышала. Она подняла всё ещё красивые густые брови, похожие на крылья летящей птицы: – Не поняла.
– Где уж вам. Оформляйте. Вот, возьмите список.
Когда Ива с кучей бумаг вернулась за бывшим мужем, в кресле заведующего сидела толстая, крашеная хной дама в янтарных бусах на короткой шее. Глянув в документы, удивилась: – Терлецкого неделю, как увезли.
– Кто? Куда?!
– Куда. Чуднáя вы. Отсюда дорога только в морг.
Выйдя из мрачного помещения на крыльцо, Ива глубоко вздохнула. Пригревало солнце, ветер шелестел листочками, стайка воробьёв, громко щёбеча, шумно влетела в зелёный куст, женщина с упрямым выражением тащила за руку ребёнка, малыш хныкал и сопротивлялся. Жизнь продолжалась, хотя Сергея в ней уже не было.
Ива шла домой, глубоко внутри неся утрату, которая останется с нею навсегда как вещь из прошлого, которая лежит под стеклом в шкафу и каждый день попадается на глаза. Память о муже, не встречая сопротивления, заняла наконец достойное место в её сознании. На старости лет она могла по