– Луиза.
Как вспышка света. Он сразу вспомнил воробьиную лёгкость детского тельца и подивился нынешней густой женской прелести, но ещё больше – неожиданному чувству родства и общности, словно все эти годы они прошли вместе, думали одинаково и ему известны её желания.
Весь вечер Захар лелеял в себе это ощущение. Боясь расплескать, сидел тихо, сторонясь шумных разговоров и громкого смеха. Его не смущало, что Луизу по-хозяйски обнимал за плечи популярный сочинский гитарист и она улыбалась ответно. Мало ли что было прежде, теперь станет иначе. Прощаясь, спросил:
– Помнишь, как я тебя, первоклашку, нёс на плечах?
– Не помню, – ответила она пренебрежительно и одновременно фасоня. Улыбнулась, чтобы показать красивые зубы.
Рухнул последний бастион, и любитель истории неожиданно выпалил.
– Свет очей моих…
Так царевна Софья называла князя Голицына, своего любовника. Завладевшая вниманием Захара брюнетка о сестре первого русского императора слыхом не слыхивала. В удивлении подняла соболиные брови:
– Дурак.
И опять улыбнулась.
Дурак почувствовал себя счастливым.
Да, давно это было. Глядя назад через долгую вереницу лет, начинаешь думать: а может, и не было? Иногда Захару, часто перебиравшему старые фотографии, стало казаться, что это лицо другой женщины, а не той, которую он любил так самозабвенно. Или всё случилось с ним в какой-то иной жизни, а может, прочитано в книге.
С тех пор, как старик поселился на горе, он много работал физически, возделывая огород и ухаживая за садом, сооружая надворные постройки, вырезая завитки на самодельной мебели. Руки двигались почти автоматически, предоставляя голове свободу размышлять. Порой рефлексия одолевала так настойчиво, что становилось тяжко, приходилось мысли отгонять, словно мошкару, но они кусали и не уходили. Как сегодня.
Захар вздохнул, смахнул огрубевшим пальцем влагу с ресниц и пошёл под навес готовить себе нехитрый завтрак. Включил плитку, опустил кипятильник в банку с водой, достал мешочек дроблёной овсянки и пакетик цикория – кофе по утрам он пить перестал из-за перебоев в сердце, а в течение дня наслаждался божественным вкусом и духом собственноручно собранных трав, превосходящих дорогие магазинные чаи. Держа каравай на весу, отрезал толстый ломоть ржаного хлеба, покрошил на него сухой козий сыр. Магазинный, приготовленный по технологии, обеспечивающей быструю прибыль, долго бы не продержался, заплесневел, а этот, домашний, хотя и своеобразный, его устраивал.
Изобретательный повар и прежде презирал изыски для себя, а ныне простота сделалась необходимостью. Ходить вниз за продуктами с каждым годом становилось всё труднее, и он легко обходился малым. Мясо, курицу ел раза два в неделю, зато овощи и фрукты имелись в избытке. Летом свежие, а на зиму Захар сушил обильные дары сада и ягоды – на компоты, квасил капусту, мочил яблоки, солил помидоры с огурцами, баклажаны с кабачками, чеснок и грибы. Десяток несушек ковыряли червячков в небольшом загоне, в ближнем лесу паслась молоденькая, но сисястая козочка. Всё своё, только трудись – не ленись! Все бы так жили, здоровее были, но не всем дано, город, особенно большой, диктует свои порядки, требует скорости и общих правил.
Конечно, разумная организация нужна везде. Вот и Захар, с утра до полудня носил воду из бойкого живительного ключа, возился в земле – труд нескончаемый и изнурительный для позвоночника, но важный. Бабочки-капустницы за месяц успевали отложить между листьями несколько поколений детишек, способных оставить от кочанов одни кочерыжки. Поскольку химию огородник не применял, за право есть капусту ему предстояло бороться с прожорливыми гусеницами вручную. Уничтожение зародышей чужой жизни, давало повод задуматься о необходимости совершать зло. Оправданное. Кем? Тем, кто сильнее.
Однако он мог остаться лежать, если чувствовал слабость или просто испытывал лень, закончить отложенное можно и завтра, послезавтра – когда будет желание. Без желания работа превращается в истязание тела и души, а в охотку всё вершится споро. И ещё: то, что он делает, должно нравиться только одному человеку – ему самому. Это существенно.
Середина дня посвящалась творчеству. Уже несколько месяцев, укрывшись от жары в густой тени деревьев, Захар корпел над резьбой деревянного трехстворчатого складня: в центре Христос, по бокам Богоматерь и Иоанн Креститель. Такую картинку он ещё мальчиком видел в библиотечной книге. Художественная память впечатление сохранила, и вдруг образ запросился наружу. Зачем ему, атеисту, икона? Если бы он знал.
Обед был простым, но сытным. Жевал человек труда медленно и старательно, обдумывая меню на завтра, а заодно прикидывая, что следует закупить в следующую магазинную ходку. Чтобы лишний раз не тратить энергию на разогрев плитки, поев, он приготовил овощной ужин, который можно съесть холодным, обманув вкус сметаной. Грязную посуду мыл тщательно и обязательно вытирал – так приучила приёмная мать, полотенце сполоснул в тазике нагретой солнцем водой и повесил сушить.
Самые жаркие часы разумнее всего проводить в дрёме на самодельной раскладушке в саду, где земля, затенённая кронами деревьев, манит обманчивой прохладой. После отдыха наступала очередь домашних, столярных, слесарных работ, которых в любом хозяйстве хватает, а нужно выкроить светлое время и для чтения, чтобы потом зря не жечь лампочку. Наконец солнце, завершая привычный маршрут, двинулось к закату. Резче запахли цветы, в кустах замигали светлячки. На гору стремительно опускалась тень, потянуло свежим ветерком, сбегающим ночью с вершин в долину, и скучавший с утра ветряк начал весело раскручивать лопасти, накапливая бесценную энергию. Ещё один день Захара стал прошлым, пора на боковую. Но он не спешил заключить себя в вагончик и присел на скамейку под развесистой смоковницей, любуясь картинами засыпающей красоты. Земля, каждый сантиметр которой Захар обласкал своими руками, вызывала в груди всхлип восторга. От неё исходили благодать и желание жить. Он с неистощимой нежностью охватывал взглядом роскошный сад, уходивший за пределы участка до самого леса, стройные огородные ряды, окружённые золотом подсолнухов, виноградную беседку. Когда-то ржавое жилище, теперь обшитое жёлтой вагонкой и увитое неприхотливым чёрным виноградом «Изабелла» с запахом зелёных лесных клопов, походило на бунгало отдыхающих у моря импрессионистов.
Красно-кирпичная бабочка-крапивница не успела устроиться на тёплый ночлег и, сложив расписные крылышки, застыла рядом на скамейке. Эти красотки, искусные опылители растений, совсем не боятся людей. Захар где-то прочёл, что древние римляне считали их цветами, олицетворяющими любовь. Он аккуратно взял шоколадницу двумя пальцами, посадил на ладонь, тепло и нежно выдохнул. Бабочка задрожала, раскрыла бархатные опахала и полетела в сторону сада, оставив на руке лёгкий отпечаток.
Старик задумчиво потёр пальцами, словно перебирая пыльцу воспоминаний.
2
Жизнь была долгой, и воспоминаний накопилось много. Хотя подобная зависимость есть не всегда. Иной оглянется в конце пути, а вспомнить нечего, одна обыденность, ни особых восторгов, ни страданий, ни ошибок. Мечты? А были ли они? У Захара были точно, но судьба не позволила им осуществиться.
Он ещё не родился, когда отец ушёл на фронт.
Вернулся в сорок пятом с новой подругой, однополчанкой, к тому же землячкой. Руку она носила на перевязи – немецкая пуля прошила запястье.
Военные врачи несколько раз оперировали. То ли не справились, то ли действительно ничего нельзя было сделать, но правую кисть в конце концов она потеряла. Ни о каком протезе речь не шла, после победы судьбой миллионов демобилизованных власти мало озадачивались. Родину защитили – так это ваш долг, остались живыми – и слава богу, теперь дышите, как умеете, не до вас – страну восстанавливать надо.
Мама Захара плакала: с безрукой живёт, а законную жену и сына бросил, даже повидаться не зашёл, деньги присылает, но нужны не деньги, а он сам.
По иронии судьбы капитан Головатый не достался никому: поздно вечером на тёмной улице родного города Сочи его ограбили и убили. Такое вот кощунство: не немцы на передовой, а соотечественники после победы.
Маленького Захара взрослые печали мало волновали, у него были свои ребячьи радости. Пока мама работала горничной в санатории, он с ребятами гонял мяч во дворе, купался в море до озноба и загорал на гальке до черноты. Детство вместе с радостью кончилось, когда маму съел рак.
Соседки качали головами: это ж надо, какая жалость, у бедного мальчика и родственников-то нет: мамкины погибли в войну при бомбёжке, об отцовых никто не слыхал. Местные власти уже собирались определить сироту в детский дом, когда бывшая любовница капитана выразила желание ребёнка усыновить. По тем временам неполная семья, молодость и инвалидность препятствием не стали – фронтовичка с орденами и медалями, ловко орудует культёй, квартира отдельная в посёлке Хоста, что в пятнадцати километрах от Сочи, дачный участок на Бытхе недавно получила, пенсию хорошую имеет и сверх того в школьной библиотеке работает, учебники выдаёт, а детдома переполнены, беспризорных детей после войны образовалось несметное количество. Так Нина Ивановна Колыванова стала Захару названной матерью.
– Идём со мной, не бойся, – сказала ему чужая женщина. – Я твоего отца сильно любила и тебя любить стану.
Отца он не знал и ещё долго плакал по ночам, вспоминая умершую маму. Новая оказалась доброй, сытно кормила, красиво одевала, отвела в первый класс. Она исповедовала простые истины: правда лучше лжи, нет худшего греха, чем предательство, а те, кто читают книжки, всегда будут управлять теми, кто смотрит телевизор. Наставляла пасынка: уважай старших, не обижай слабых, не оглядывайся на увечных, в гостях не тянись за лучшим куском, бери тот, который лежит ближе, не поклоняйся деньгам и учись прощать. От неё, хранившей откровения гражданского мужа, мальчик впервые услыхал про страшную судьбу упразднённого советской властью казачьего сословия, которое со второй половины XVIII века считалось в России таким же равноправным, как дворянство, крестьянство и духовенство. И главное – узнал о своих предках.