Дед Захара, есаул Кубанского казачьего войска – то ли однофамилец, то ли потомок войскового судьи Антона Головатого, одного из трёх приближённых к Екатерине II казаков – честно служил царю и отечеству. В Гражданскую воевал в составе 1-й кубанской казачьей бригады Черноморского казачьего полка Добровольческой армии, в 1920 году расстрелян большевиками на задворках станицы Лабинская. Его беременная жена тайно ушла на юг, к морю, родила сына. От людей происхождение скрывала, но подросшему мальчику под строжайшим секретом рассказывала про репрессии, про выселение с насиженных земель и разграбление новой властью казачьих хуторов. Естественно, что, став взрослым, отец Захара казаком себя не называл, хотя, возможно, считал.
Школьный учитель воспитал в способном ребёнке интерес к истории, а Нина Ивановна этот интерес поддержала, наполнив тему казачества новым смыслом. Она много читала и пасынка приучила к чтению. «Казаки» Толстого и «Тихий Дон» стали настольными книгами, одно время он даже хотел после окончания школы записаться в Хостинское районное казачье общество – со временем казакам вернули некоторые атрибуты самобытной культуры, те, что могли работать на державность, но это была не внятная политика, а показуха, далёкая от действительности. Вот и общество на Платановой улице в Хосте закрыли – нашлись формальные причины.
Ностальгия по героическому прошлому пращуров Захара оставила, желания надеть по сути маскарадную форму поубавилось, а пришло намерение выучиться на историка – сочинение старшеклассника о преобразованиях царя Алексея Михайловича Романова, отца Петра I, победило на краевом конкурсе. Он вообще успевал по всем предметам, от физики до физкультуры, обладал редкой памятью, знал наизусть множество стихов, однако верх брала тяга к рисованию. В фонде районной библиотеки пересмотрел все монографии художников, прочёл их биографии, особенно его увлекла книга о профессиональном становлении Ван-Гога, близкого ему по стилю. К сожалению, городская картинная галерея Сочи собранием полотен не блистала, а учебных заведений живописи – при большом разнообразии музыкальных – не имелось вовсе, поэтому в планах Захара значилось художественное училище в Краснодаре.
Между тем Нина Ивановна, под стать семье возлюбленного капитана, оказалась человеком крайне невезучим. Мало потерянных в войну родителей и брата, нелепой смерти мужа и покалеченной руки: возвращая книгу на верхнюю полку библиотечного стеллажа, она упала со стремянки и сломала шейку бедра. В те годы отечественное эндопротезирование находилось в зачаточном состоянии, тем более в провинции, и пострадавшая осталась прикованной к постели, а для её воспитанника рухнуло всё сразу – и привычная лёгкая жизнь, и мечты.
Ах, мечты, мечты! Потеря эфемерной грёзы, которая, возможно, даже при самом удачном раскладе, никогда не будет воплощена, отзывается жестокой болью. Захар переживал, но деваться некуда – пока предстоящую дорогу он мостил не сам. По ходатайству группы военных пенсионеров, пасынка фронтовички определили в ученики к повару санатория «Хоста», и невинная жертва обстоятельств принялась старательно осваивать мастерство кулинара. Любопытствуя, как сочетание разных компонентов, рождают новый вкус, Захар думал и о том, чтобы оформить блюдо красиво. Особенно ярко проявилось художественное воображение молодого служителя кухни в кондитерском цеху.
Лучшие свои пирожные юноша приносил Нине Ивановне. Она умилялась:
– Ты ведь знаешь, Захарушка, я сладкого не люблю.
– Посмотрите, какие красивые.
– Опасно ценить красоту превыше всего. Она снаружи, а важное внутри.
– Мои и внутри хороши.
– Ладно, съем. Спасибо.
Жуя произведения пасынка, заводила любимую песню:
– Женишься-то когда? Тебе не современная вертихвостка нужна, а помощница – замаялся ты со мной.
Молодой и крепкий, Захар смеялся:
– Выдюжим!
Однако невольно думал, что и так повязан со своей благодетельницей крепче крепкого, неужели ещё и жену выбирать, подчиняясь обстоятельствам? Лучше бы жил в детдоме: никому ничего не должен.
3
Нагулявшись вволю после срочной службы, Захар, уже почти заядлый холостяк, неожиданно сделал предложение, да не местной девушке, а прибывшей по распределению из Ставрополя работать нотариусом. Особыми прелестями Ольга не отличалась, но привлекла основательностью, ровным характером и главное – любовью к живописи, в родном городе она даже являлась членом сообщества краевого музея изобразительных искусств.
Фамилию приезжая носила неженскую – Жеребцова. В ней, и правда, было что-то лошадиное – длинное узкое лицо, мясистые подвижные ноздри и скорбные глаза. Умная. Юрист. А он повар. Лошадь его любила, Захар её уважал. Никакой социальной дисгармонии рядом с обладательницей диплома о высшем образовании он не ощущал, она, по-видимому, тоже: мужья в России, где девушек значительно больше, чем парней, никогда на дороге не валялись, да и начитан, и интеллектуально развит жених был изрядно, хорошо рисовал и резал по дереву. Что касается секса, то особой страстью близость молодых не отличалась, но обоих, похоже, устраивала. Тем более любвеобильный Захар по привычке, случалось, ходил налево, считая это не изменой, а лишь условием равновесия семейной жизни.
Невестаку Нина Ивановна одобрила сразу, а та взяла в свои руки уход за нею, сменила доморощенную сиделку на профессиональную, купила необходимый санитарный инвентарь, специальное кресло. Прикованная ранее к постели больная теперь могла «выезжать» из дома и дышать морским воздухом. Через год Ольга родила девочку, которой Нина Ивановна обрадовалась несказанно.
– Я теперь бабушка! – воскликнула она с умилением. – Так меня и зовите! Захар с этим предложением согласился быстро. Он так и не смог заставить себя называть мамой женщину, которая сделала несчастной его родную мать, а «бабушка» звучала нейтрально.
Избавившись от домашних забот, глава молодой семьи день и ночь пропадал на работе. К тому времени он уже оставил санаторную кухню с ограниченным ассортиментом продуктов и скромным меню. Прознав о талантливом кулинаре, изучать нестандартные десерты приходили профессионалы. В конце концов Захара пригласили в дорогой ресторан, где его фантазия получила свободу. Став местной достопримечательностью с большой зарплатой, кондитер не изменил простых привычек, правда, перестал есть сладкое, к которому в детстве испытывал сильное влечение. В свободное время по-прежнему много читал, купил этюдник, краски, пробовал рисовать, вернулся мыслями к идеям казачества. Но тут он встретил Луизу.
Где то казачество, где живопись, где семья? Мир менялся непрестанно, и только эта девушка являлась константой, к которой он устремился. Возможно, со стороны она выглядела обычной черноглазой представительницей слабого пола, но для него всё в ней обернулось зовущей тайной. Словно магнит был встроен в угольный зрачок, который сливался с тёмной радужкой, придавая взгляду зовущую глубину. Да будь она хоть косоглазой или завтра вдруг лишись уха, он бы не заметил! То, что в иных казалось важным, для Луизы не имело значения.
Сколько девиц его любили, случалось и крепко, Захар не считал. Красивые и не очень, полные и худые, одни уходили сами, других он бросал. Все на один вкус: приятно, пока ешь, а поел – и забыл. Луиза была особой, сладкой, как церковное вино. При встрече с нею у него вспухали губы, сердце мелко частило, заставляя хватать воздух ртом. Аромат её тяжёлых волос вызывал головокружение – ни одна из женщин не пахла так волнующе, пробуждая не только тело, но и воображение.
Мужчина живёт для женщины. Не для героических подвигов и великих свершений, как принято считать, тем более не для ежедневных трудовых результатов. Всё это лишь мотивы доказательства любви. Не всегда к избраннице, к жене (своей или чужой), случается, и к матери, сестре, соседке, главное – к женщине. Разной в разные периоды жизни, редко – к одной на все времена. Сила, власть, успех – всё для неё. Такова мужская природа.
Захар выпятил грудь, распушил павлиний хвост и бросился завоёвывать свою женщину. Неутомимо искал встречи, розы дарил охапками, записки сочинял безумные. На вопросы законной супруги кивал согласно: да влюбился, да тратит деньги, да не думает о семье и вообще ни о чём, кроме той девушки, и супружеский долг более выполнять не в состоянии. Пытаясь избавить мужа от наваждения, Ольга использовала весь арсенал доступных средств, а когда не помогло, решилась на крайность – переспала с коллегой по работе и представила доказательства: вот мол до чего довёл.
Случается, ревность пробуждает заснувшие чувства, но Захар остался равнодушен. Сказал только:
– Видишь, ты мне уже изменила, а я тебе ещё нет.
– Я не изменила, я отомстила за то, что ты меня не любишь!
– Глупенькая, я же не виноват. – Ну, да, ты святой!
– Нет, я грешный, очень грешный, но любить – не любить – это не мы решаем. – А кто?! Он ткнул пальцем в потолок: – Где-то там, наверху… Ольга в отчаянии развела руками:
– Нашёл ответчика! Ты же атеист, в церковь не ходишь.
– Церковь, как и все другие общественные институты, придумали люди. Кто-то молится золоту, силе, кто-то власти, а кто-то богу. Толпе можно внушить то, во что один никогда не поверит. – Сколько людей, поумней тебя, верили.
– Умнее меня быть нетрудно, а верили они в Создателя всего сущего, а не в догму – хоть христианскую, хоть индуистскую, буддийскую или какую другую. Только официальных религий больше 20, и у каждой свой бог с собственным уставом..
– Как всегда, готов рассуждать о чём угодно, только не о насущном! – возмутилась жена. – Оседлал любимого конька! И где ты этого набрался?
– Книжки по теологии читал.
– И как же тебя, такого грамотного, необразованная простушка увлекла?
– Нет у меня ответа. Извини за всё. Давай разойдёмся, не станем терзать друг друга. Алименты присылать буду регулярно.
Ольга фыркнула:
– Обойдусь! Не бедная. А извинить, не получится. Легче забыть.