С трудом подбирая слова, Захар поведал другу, как кухонная полка стала для него символом счастливой жизни, к которой он стремился, но не смог достигнуть.
– Пока я жил на Кубани, полка оставалась у Юрочки, на неё вешали мокрые кухонные полотенца, отчего она страдала и покрывалась белыми пятнами. Я выкупил полку. Деньги пасынок любит, а в красоте не смыслит. Теперь она в вагончике висит, ты видел. Предать полку, бросив на произвол судьбы, не имею права. И поскольку нет у меня никого ближе, как помру, возьми её себе. Не то выкинут на помойку, а душа моя на том свете станет от боли корчиться.
Виктор долго молчал, не зная, что же такое сказать, соответствующее своим ощущениям. Наконец вымолвил:
– Не сомневайся. И детям завещаю.
– Спасибо. Хорошо знать, что кто-то тебя вспомнит. Пока жива память – мы были.
9
Очередную зиму Захар встретил в тепле и довольстве, а через пару лет уже кормился со своего огорода, ел яйца от своих несушек. Он не чувствовал себя Робинзоном, выброшенным на необитаемый остров, он чувствовал себя дома, сорокалетним, хотя, возможно, и выглядел стариком, потому что перевалил за семь десятков и отрастил бороду.
Какая-то внутренняя свобода появилась, хотелось работать, резать по дереву и наслаждаться общением с природой. Если бы мог петь, то запел бы. Здесь ему хорошо, спокойно. Не надо прогибаться под неразрешимой сутью современного мира, мельтешиться, теряя достоинство, заискивающе улыбаться, лишь бы сохранить иллюзию благополучия.
Конечно, и сюда доберутся, разворошат, покорёжат, загадят. Но не так скоро, уже без него.
Почти каждый день Захар совершал походы в чащобы Бытхи. Неро сопровождал его с огромной радостью. Он заматерел и в поведении проявлял повадки хищника. Любая случайная живность, оказавшаяся на охраняемой им территории, оценивалась как добыча, вокруг неё совершались круги: всё ближе, ближе к центру и… Спастись не мог никто – ни воробей, ни голубь, ни мышь. Даже неаккуратно пролетавшая мимо бабочка исчезала в мгновенно щёлкнувшей пасти. На козочку, привязанную под яблоней, и кур, свободно гуляющих за невысокой металлической сеткой, пёс даже не смотрел, чтобы не расстраиваться – с детства знал, что это вещи хозяйские и строго запретные.
К сожалению, не удалось отучить своенравного кобеля от самостоятельных бросков за пределы участка, слишком малого и не огороженного. Похоже, бегая по лесу, Неро научился разнообразить свой рацион, бедный на белковую составляющую. В остальном он беспрекословно выполнял требования хозяина. Гостей попрежнему не любил.
В один из последних дней сентября, когда жара уже отступила, а солнце ещё позволяет носить лёгкие платья, услышав грозные утробные звуки, издаваемые четвероногим другом, Захар запер его в сарае, хотя никого не ждал, и человек ещё даже не появился, но уже был где-то рядом.
Наконец в дальнем краю участка, словно из-за горизонта, начала вырисовываться огромная соломенная шляпа, какие здешние модницы не носят, поскольку широкие поля закрывают всё, что так тщательно пудрится и раскрашивается для привлечения внимания. За шляпой последовал подбородок, длинная гладкая шея, плечи и грудь в полупрозрачной разлетайке.
Внешне москвичка почти не изменилась, даже чем-то неуловимым сделалась лучше. Двигалась, конечно, не так стремительно, и щёки слегка под-вяли, но не растолстела, одета дорого и пахла по-французски. Это был тот самый аромат, который двадцать лет назад чуть не свёл его с ума.
Хозяин оазиса сделал шаг навстречу, протянул руку, помогая гостье преодолеть последний пригорок, и сказал так свободно, словно они расстались вчера:
– Ну, ты даёшь Аркадьевна. Как сюда добралась?
– Была бы охота. Мне знакомый мужик года три назад электрику налаживал, про тебя рассказал. Виктором зовут. Или ты позабыл, что мир тесен?
– Отвык и нахожу в этом удовольствие.
– Не скучно?
– Нет. Я человек самодостаточный.
– Бесконечно копаться в себе, всё у жизни брать и ничего не давать – какая радость?
– Радости далеко позади, бесконечность – выдумка математиков, а отдал я всё, что имел.
– Ой! – поморщилась гостья. – Какие вы, мужики, на расправу хлипкие. Тебе бы мою жизнь рассказать, да боюсь станешь заикой.
Захар засмеялся, сказал примирительно.
– Ладно набивать цену. Я и прежде тебя уважал, а теперь тем более. Чего спорим? Знакомься с бытом отшельника, рациональным, комфортным, созданным из ничего. Вдохни поглубже чистейшего воздуха! А вид?
Захар подвёл гостью к тому месту, куда приглашал всех посетителей, желая ошеломить красотами местности. Та посмотрела вниз, вверх, в стороны и устало произнесла:
– Ну, и что тут особенного? Горы стремятся к морю, а море вынуждено облизывать камни. Я видела места и получше. Дашь наконец напиться?
Захар засуетился. Вот дубина! Женщина два часа тропила дорогу, а он кормит её разговорами.
Быстро собрал на стол, благо имелось много чего, всё свежее и привлекательное. Гостья, к соблазнам привыкшая, хлебнула вишнёвой настойки, закусила ягодкой чёрного кишмиша и сказала:
– Я в Хосту насовсем переехала. Квартиру новую купила, на набережной, в доме, который построила депутат местного законодательного собрания. Шустрая бабёнка – такое местечко отхватить. Что не продала, сдаёт в аренду, внизу кафе для своих, салоны красоты, фитнес, химчистка и проч. Дорого, но того стоит.
– А семья твоя где?
– Как сказал поэт: Иных уж нет, а те далече… Муж скончался от инфаркта, дети живут в Каталонии, там у них семейный бизнес, внуки по-русски с акцентом говорят. Я им неинтересна, а мой опыт смешон. Иногда хочется плакать, но сдерживаюсь – сентиментальность вызывает у молодых брезгливость.
– Может, ошибаешься? – поинтересовался Захар, думая совсем о другом – что её сюда привело.
Дама повела плечами.
– Не-а. Закон природы: через тридцать лет их собственный путь будет казаться их детям кривым и примитивным.
– Считаешь себя носителем истины. А если дело в воспитании? Дети – механизм тонкий, кто знает, как воспитывать. Собственным примером? Так это кем надо быть!
– В кумиры я точно не гожусь. Жила, не задумываясь, в своё удовольствие, теперь собираю подгнившие плоды…
«Так. Значит, не я один казнюсь воспоминаниями. Тоже ошибся, и не раз, но не сдался и не сдамся до самого конца», – подумал Захар и почувствовал признательность к женщине, которая наградила его озарением. Даже мелькнула прежде невозможная мысль, что такая способна была бы заменить ему Лу.
Попробовал переменить тему:
– Но ведь у тебя в Москве, поди, друзей полно.
Гостья опять дёрнула плечом.
– Тоже со временем рассеялись, общаемся всё больше по телефону, по скайпу, это и отсюда доступно. В общем серенько как-то. Тоскливо. Я тут подумала: вместе нам было бы веселее. А? Переезжай ко мне, одну из комнат обустроишь, как понравится. На твоё мужское достоинство не покушаюсь, не бойся. Вечерами будем вместе чай пить, беседовать, телек смотреть, купаться ночью ходить. Я стану заказывать продукты, ты – готовить, врач меня на дому навещает, и тебя где надо поправит.
Москвичка долго что-то перечисляла. Захар, не вникая, смотрел, как шевелятся аккуратно накрашенные губы. Повеяло предвечерней прохладой, и в воздухе резче обозначился пьянящий французский аромат, но не было в нём прежней власти.
Губы остановились, и он ответил без раздумья, потому что будущее давно было продумано, мечты завязаны, зашиты, замурованы накрепко. Только старался говорить как можно мягче, чтобы не обидеть – женщины всегда обижаются по поводу и без повода.
– Прости, Аркадьевна, я уже не гожусь для новой жизни и путь свой тут закончу. Не я судьбу выбрал, а она меня. Ничего нельзя изменить из того, что назначено.
Гостья была из тех, кто варианты просчитывает заранее, поэтому уговаривать не стала.
– Тогда прощай и спаси тебя Бог.
Не спеша поднялась с широкой деревянной скамьи, машинально отряхнула юбку и стала осторожно спускаться вниз.
«Вот и всё, – подумал отшельник с неожиданной грустью. – За этим шла». Явись она три года назад, когда зимой, в одиночестве, он дрожал от сырости и страха перед неизвестностью, каков был бы ответ, он не знал. А хотел ли знать?
Захар глубоко вдохнул и громко сказал деревьям:
– Всё не так просто, – Аркадьевна. – Однако спасибо, что не пришла раньше.
10
Платаны первыми почувствовали приближение осени. Внизу, на склонах горы, пока ещё густо-зелёных, появились большие ржавые пятна. Позже к ним присоединятся красные листья граба и желтые дубовые. Годичный цикл устремился к завершению. В природе всё движется по кругу, и как умело ни прячется хвостик, время конца везде расставляет свои знаки.
Которая это его осень на Бытхе – восьмая, десятая, двенадцатая? – Захар не считал, не видел смысла. Поменял пенсионную книжку на банковскую карточку и перестал спускаться в Хосту, обходясь ближайшими торговыми точками. Впереди больше не было неизвестности. Здесь, наверняка, ничего нового не случится, а там, внизу, опыт его жизни, понятия и привычки, его идеалы никому не нужны.
Гости тоже не тревожили. У Виктора родился третий ребёнок, и он рискнул изменить жизнь, пока есть силы и интерес к новому, – подписал договор с большой строительной фирмой из Комсомольска-на-Амуре. Серьёзная должность с хорошим окладом, служебная квартира и дальневосточный дачный гектар. Так что кухонная полка осталась висеть в вагончике до конца дней, и воспоминания о прекрасном мгновении сгинут вместе с хозяином. Воспоминаний было жаль. От памяти чувств горело сердце.
В последнее время Захар всё чаще возвращался мыслями назад, особенно после того, как здоровье начало давать сбои сразу по всем направлениям. Ещё недавно мог работать за троих, а нынче и за одного уставал. С удивлением обнаружил, что тело подчиняется плохо. Аппетит пропал, мышцы таяли, оставляя кости гулять в сухой коже. Чтобы поднять тяжёлый предмет, приходилось присесть на корточки, а чтобы с корточек встать, за что-то ухватиться. Особенно угнетали руки, привыкшие мастерить, воплощая идеи, которые подбрасывало воображение, а тут – взяли моду болеть заодно с другими суставами, да и мозг присмирел, стараясь не расходовать энергию на художества, хватило бы на размышления, которые в безделье одолевают постоянно.