И эта этика, глубокая, универсальная, приобретает значение религии. Она и есть религия.
Сегодня среди нас существует безмыслие, для которого характерно презрение к жизни. Мы развязали войну из-за вопросов, которые при разумном подходе могли бы быть разрешены. В этой войне не победил никто. Война убила миллионы людей, миллионам принесла страдания, принесла страдания и смерть миллионам ни в чем не повинных животных. Почему это оказалось возможным? Потому, что мы не обладали наивысшей разумностью — разумностью благоговения перед жизнью. И потому, что мы до сих пор еще не обладаем ею, каждый народ боится всех остальных и сам вызывает у них страх. Мы причиняем друг другу душевные страдания из-за того, что нам не хватает разумности. От этого нет другого лекарства, кроме благоговения перед жизнью, и к этому мы должны прийти.
Мышление не дало нам этого, но мышление подготавливает это — наукой, которая позволяет нам проникать во внутреннюю природу вещей; и этикой, развивающейся в направлении, по которому она достигает своего завершения в благоговении перед жизнью. Благоговение перед жизнью живет в нашем мышлении. Нам нужно лишь углубиться в него настолько, чтобы через безмыслие дойти до этой глубокой этики, которая сама по себе уже является религией.
Сейчас мы блуждаем в темноте, но все вместе мы убеждены, что продвигаемся к свету, что снова наступит время, когда религия и этическое мышление объединятся. Мы верим в это, надеемся и работаем для этого. Нас поддерживает убеждение, что если мы сделаем этические идеалы активной силой в своей собственной жизни, то наступит время, когда и другие люди будут делать то же самое. Будем же оставаться открытыми свету и находить утешение и поддержку в размышлении о том, что готовит нам мышление.
А. Л. Чернявский.ФИЛОСОФИЯ И ТЕОЛОГИЯ АЛЬБЕРТА ШВЕЙЦЕРА
В жизни и личности Альберта Швейцера много удивительного, странного, неожиданного. Кажется странным его сознательный отказ идти в ногу со временем ("С духом нашего века я нахожусь в полном разладе", — пишет Швейцер в 1931 г.). Необычен его жизненный путь: достигнув к тридцати годам европейской известности своими исследованиями по истории раннего христианства, фундаментальной монографией о Бахе, концертной деятельностью, Швейцер поступает на 1-й курс медицинского факультета, заканчивает его и уезжает врачом в джунгли Экваториальной Африки, где и работает с небольшими перерывами до конца жизни. В его философии тоже немало странного — как в исходных установках, так и в выводах. Сам он говорит о себе как о человеке, "всецело верящем в рациональное мышление". И тут же утверждает, что всякое глубокое миросозерцание — это мистика. А следуя своему принципу благоговения перед жизнью, сформулированному в результате многолетних размышлений, он не может радоваться излечению пациента, не сожалея при этом о загубленной жизни микробов! Удивительна и его религиозная позиция: считая себя христианином и определяя христианство как мистику единения с Христом, Швейцер в своих теологических исследованиях доказывает, что исторический Иисус разделял мессианские представления своего времени и своего народа, и тем самым фактически лишает Бога божественного ранга.
И тем не менее во всех этих парадоксах, по сути дела, нет ничего парадоксального. Столь необычные с виду мысли и поступки Швейцера органически связаны со складом его личности и прежде всего — с присущим ей исключительно сильным этическим началом. В традиционной философии и традиционной религии этика — это нечто вроде практического приложения, обеспечивающего "связь с жизнью", рекомендации о том, как надо жить, вытекающие из того или иного философского учения о смысле жизни или религиозного учения о спасении. Швейцер же ощущает этику как первичное, действующее с непреодолимой силой побуждение, как этическую волю, направляющую жизнь человека и не нуждающуюся для своего утверждения в какой-то внешней цели. Недаром он называет свое миросозерцание "этической мистикой". Этика для него — не просто одна из частей философской системы или один из аспектов духовной жизни, она — средоточие всего. Этическая связь с Богом выводит человека за пределы ограниченного земного существования, делает исполнителем божественной воли и тем самым оправдывает и наполняет смыслом его жизнь. Этика — движущая сила культуры, главный критерий прогресса человечества. Поэтому и философия Швейцера, и его религиозная позиция могут быть поняты, только исходя из этой особенности его мироощущения.
Главный философский труд Швейцера носит название "Философия культуры". Однако споры о содержании этого понятия, теории происхождения и развития культуры, типология культур и т. п. его мало интересуют. "Культуру я определяю в весьма общих терминах, — пишет он, — как духовный и материальный прогресс во всех сферах человеческой деятельности, сопровождаемый этическим развитием каждого человека в отдельности и человечества в целом" (наст, изд., с. 119). Тема философских размышлений Швейцера — не общая теория культуры, а ее кризис, состоящий в том, что прогресс продолжается лишь в одной сфере — материальной, а в двух других — духовной и этической — наблюдается явный откат назад.
Вспоминая годы учебы в университете, Швейцер пишет, что уже тогда он "начал сомневаться в справедливости широко распространенного мнения, что человечество в своем развитии не переставая идет по пути прогресса... Всюду говорилось, что мы преуспели не только в изобретениях и знаниях: в сфере духовного и этического мы тоже якобы поднялись на невиданную ранее высоту... Мое же впечатление было таково, что в нашей духовной жизни мы не только стоим ниже уровня прошлых поколений, но и живем во многом за счет их достижений и что немалая часть этого наследства начала таять уже на наших глазах" (наст, изд., с. 89—90). Позднее, в конце жизни, Швейцер говорил, что эти мысли возникли у него под влиянием Льва Толстого[405]. Действительно, на рубеже веков религиозно-этические идеи Толстого находили во всем мире отклик, силу которого нам сейчас трудно себе представить. (Можно вспомнить хотя бы свидетельство Ромена Роллана — как он был поражен, услышав, что обыватели его родного провинциального городка, почти ничего не читавшие и вовсе не интересовавшиеся литературой, с жаром обсуждают "Смерть Ивана Ильича"[406].) Но едва ли дело здесь только в проповеди Толстого. Ведь первые симптомы духовного упадка, предвещавшие эпоху мировых войн, революций, национализма, тоталитарных режимов и массового уничтожения людей, в благополучном центре Европы ощущались несравненно слабее, чем в охваченной кризисом России. В том, что идея Толстого о нравственном кризисе современной культуры на многие годы стала для Швейцера главной темой размышлений, в его необычайной чувствительности к ухудшению нравственного климата общественной жизни проявилась его великая этическая личность. И в ней же нужно искать истоки его религиозно-философских идей.
Вопрос о кризисе культуры становится для Швейцера вопросом о том, почему в людях ослабла этическая воля. Его центральная мысль, по сути дела основной постулат, состоит в том, что причина этого — в неспособности философской и религиозной мысли нового времени прийти к мировоззрению, в котором этическая деятельность и этическое самосовершенствование человека имели бы смысл и цель. Современное западное мировоззрение, в основе которого лежит вера в прогресс, начало формироваться в эпоху Ренессанса. На первых порах, и даже вплоть до начала XIX в., оно было этическим: нравственное совершенствование человека и общества рассматривалось как высшая ценность. Однако изначальная слабость этого мировоззрения, по мнению Швейцера, заключалась в том, что оно не было в достаточной степени обосновано мышлением. Оно позаимствовало свою этику у христианства, не задумываясь о том, существует" ли органическая связь между стремлением к прогрессу и христианской этикой. Все последующие попытки подвести под это мировоззрение философский фундамент оказались неудачными: они лишь подчеркнули его слабость и тем ускорили его распад. В результате — и в этом Швейцер видит суть кризиса — стремление к прогрессу утратило этический характер и лишилось своей духовной составляющей.
Почему же философия нового времени (о религии речь пойдет ниже) не справилась со своей задачей? Швейцер видит главную причину в том, что она пыталась прийти к этике путем познания мира. Когда мы пытаемся приписать ходу мировых событий некий смысл и направленность к этической цели, чтобы, исходя из такого истолкования мира, придать смысл этической деятельности человека, мы занимаемся самообманом. В мире не существует всеобщей целесообразности. "Природа... представляет собой удивительно творческую и одновременно бессмысленную разрушительную силу... Осмысленное в бессмысленном и бессмысленное в осмысленном — вот сущность универсума"[407]. Мы должны признать эту реальность, перерезать пуповину, все еще связывающую в нашем сознании мировоззрение и жизневоззрение (новый термин, введенный Швейцером для того, чтобы полемически заострить свою мысль), и попытаться обосновать этику не теоретическими представлениями о мире, а тем, что нам непосредственно дано в опыте нашей жизни.
Эта вторая основополагающая идея Швейцера тоже является отражением одной из самых глубинных и определяющих черт его личности. Мы догадываемся об этом по признанию, которое вырывается у него (что тоже очень характерно) лишь на последних страницах его автобиографической книги. "Я не могу не ощущать, сочувствуя и сожалея, все те страдания, которые вижу вокруг себя, страдания не только людей, но и всего сотворенного... Еще школьником я ясно сознавал, что никакое объяснение существования зла в этом мире никогда не сможет удовлетворить меня; я «чувствовал, что все такие объяснения являются софистикой и, по сути дела, не имеют другой цели, кроме той, чтобы дать человеку возможность не та