Как вскоре за сим и началось уже наше межеванье, то хотя бы и следовало мне приступить теперь к описанию всех происшествий, при том бывших; но как без предварительного уведомления, в каких обстоятельствах находились в сие время ваши дачи, многое будет для вас темно и непонятно, то дозвольте мне наперед изъяснить вам оные.
Обстоятельства наших земель были так спутаны и находились в таких замешательствах, что я со всем моим в межевых делах приобретенным знанием часто, при размышлениях об них, сам не знал, к чему пристать своими мыслями и которое из многих намерений выбрать и принять лучше и полезнее, для желаемого удержания оных за собою во всей целости.
Ибо как устрашал меня не один оказавшийся великой пример, но и во многих местах спутанные и недовольно ясно в прежних писцовых книгах описанные живые урочищи и приметы, могущие послужить соседственным спорщикам в великую пользу, а нам во вред; то зная, что при тогдашнем межеванье весьма важны были и живые урочищи и могли многим помогать приобретать себе земли, то, не полагаясь во многом на собственное свое знание, советовал о многих сумнительствах и с господами знакомыми себе межевщиками. Но как и их советы и мнения не о всех были одинакие и одни толковали так, а иные инако, так что иногда приходил я оттого еще в пущее замешательство мыслей. Наиглавнейшее состояло в следующем:
Все наши земли состояли, по несчастию, не из одной, а из осьми разных дач и пустошей, которые хотя и были между собою смежны, но собственных границ между оными и того, до которого места простиралась одна и с которого собственно начиналась другая, того не только я, но и никто из престарелых здешних старожилов не знал в точности, а знали только вообще места, где которая лежала.
Но как все оные сообщить в одну дачу никоим образом было не можно, потому что не во всех их равное число владельцев находилось, а в иных было их более, а в других менее, а все таковые законами повелевалось не сообщать воедино, а размежевывать порознь; то и не знал я, где показывать им внутренние границы, да и идучи по окружной меже не видал, где показывать им началы и где окончания.
Собственная дача сельца нашего Дворянинова лежала на реке Свинге, по обеим оной сторонам, и была сама по себе очень невелика, и половина оной лежала по течению сей реки вправо или к востоку, а другая по левую сторону, или к западу, и окружена была она отчасти своими, отчасти посторонними землями.
С западной и северной стороны окружала ее сперва церковная земля, а потом земля смежного сельца Котова. За нею и с восточной стороны примыкала к ней пустошь наша Хмырово, а за сею волостная земля г–д Нарышкиных.
С южной же стороны и за рекою Скингою и Гвоздевкою примыкала к ней пустошь наша Гвоздево, а за сею на запад земля деревни Трухиной или Болотовой.
Владельцев в сей даче было тогда пятеро: четверо нас да князь Горчаков, имевший в ней маленькую частичку… И в рассуждении собственно сей дачи не ожидал и почти не опасался я споров, ибо с волостными разграничивала нас на большую часть одна писцовая Яблоновская вершина, а с косовскими писцовая же речка Трудавец. Однако как были прогалин и не по живым урочищам, то могли споры заводить с нами и те и другие.
Вторую дачу составляла помянутая пустошь Хмырово, простирающаяся от Дворяниновской земли в северную сторону далече, и даже до самой речки Трешни и за оную, и содержала в себе земли довольное множество.
Она окружена была со всех почто сторон землями чужими, и примыкала к ней сперва земля деревни Кетовой, потом земля деревни Злобиной, самой той, где находился тогда владелец ее, горделивой мой князь Горчаков.
Далее за сею я за речкою Трешнею, приткнулась к ней концом земля деревни Городни, а за сею, и на великое пространство и даже до Дворяниновской земли, прилегала к ней боком земля волостная, отделяющаяся от ней отчасти живым писцовым урочищем, называемым Грибовским оврагом, отчасти полевою межею.
В рассуждении сей пустоши опасался я уже более споров как от волостных, так и от князя Горчакова по Злобину. Сколько слухи до нас доходили, то грозились волостные отхватить от нас большую часть пустоши, утверждая, что будто бы Грибовской верх не тот, который мы называем, а другая вершина в этом же пустоши, по несчастию, находившаяся, и такое же точно положение имевшая, но лежавшая только ближе к Злобину.
Канзь также твердил и хотел нас совсем из пустоши выгнать. А как владельцы в сей пустоши были самые тоже, как и в Дворяниновской, и посему должна она была совокуплена быть с нею, то и наводило сумнение на меня то обстоятельство, что, в случае спора, могла и Дворяниновская дача подвергнуться опасности.
Третью дачу составляла пустошь Гвоздево, лежащая за речкою Гвоздевкою и прилегающая внутренними боками к земле Дворяниновке, Болотовской и пустоши Голенинки, а наружным боком к волостной земле и к речке Окинге или паче к заводскому Елкинскому пруду.
В сей пустоши находилось уже шесть владельцев, и кроме нас и князя имел еще небольшое участие некто Казаринов, что после во владение досталось г–ну Огаркову, а потому и должиа была она отмежевана быть особо.
В рассуждении сей пустоши, казалось бы, и не было причины опасаться мне споров, ибо она вся почти окружена была живыми писцовыми урочищами, а где не было их, там была видима еще старинная межа с прежними межевыми ямами; а сверх того по сей пустоши имели мы на волостных законную претензию.
Помянутый их Елкинский заводской пруд запружен был на общей у нас с ними земле, и они за берег наш плачивали нам в старину по сту рублей денег ежегодно; но как завод перевелся, то платить перестали, а пруд все остался существующим. Итак, можно было и нам с ними еще о пруде законно спорить, почему и был я с сей стороны почти спокоен.
Четвертую дачную землю составляла пустошь Голенинка, лежавшая за пустошью Гвоздевою в углу к волостной земле, и прилегающая одним боком к ней, а другим к дачной земле деревни нашей Болотовой, а третьим к лежащей за ними нашей пустоши Щиголевой.
В сей пустоши хотя я и братья мои владения не имели, а имел только некоторое участие Матвей Никитич, главные же владельцы были Казаринов и Ладыженские; однако как и она связана была с нашими землями, то надобно было и об ней хлопотать.
Пятую дачную землю составляла помянутая и самая отдаленнейшая от нас пустошь Щиголева, лежащая по конец всех наших земель и боком к землям села Домнина, г–на Хитрова, а прочими боками своими примыкала к землям нашим деревни Болотовки и пустоши Маховой; но где она с ними разграничивалась, того никто не знал и не ведал.
В сей пустоши владельцами были мы да Ладыженские; Казаринова же и князя не было. И как она нигде живых урочищ не имела и бок ее к Домнину был описан так двоесмысленно и неясно, что я как огня опасался спора от Хитрова, и готовился уже уступить ему десятин двадцать, ежели б он заспорил.
Шестую дачную землю составляла прикосновенная к ней пустошь Шахова. Сия проклятая пустошь наводила на меня более всех сумнения и была главнейшим предметом всех моих стараний, вымыслов и забот.
Она лежала боком отчасти к Домнинской, а более к земле князя Горчакова, отделенной от ней речкою Язовкою. И как самое верховье сей речки было сумнительное, то от самого того и произошел, лет за 15 до того, у дяди моего с князем Горчаковым спор и исковое челобитье о лесе его, называемом Неволочью, находящемся в верховье сей речки и прилегающем к сей пустоши и обширностью десятин до 60 простирающемся.
Сей спор, о котором упоминал я вам уже и прежде, не можно нам было никак оставить, ибо описанные в писцовых книгах живые урочищи и старинные межевые ямы, доныне еще видимые, гласили явно и почто неоспоримо в нашу пользу.
Почему, хотя б мне, при открытом великом в землях наших примере, и не весьма хотелось сей спор при межеванье возобновлять и производить, дабы не приумножить тем еще большее количество излишней земли, которую и без того не знал я как сохранить; но принуждала меня к тому самая необходимость, ибо братья мои и слышать о том не хотели, чтоб от сего спора отстать и даже сердились на меня при едином намекании моем о том стороною.
Седьмую дачную землю составляла небольшая пустошь Воронцова, прилегающая к помянутой Маховой одним боком, а другим к землям князя Горчакова, деревни Матюшиной, третьим к пустоши Ермаковой, принадлежавшей котовским с соседом моим Матвеем Никитичем, а четвертым к землям деревни Болотовой.
Но как пустошь сия, отделенная от чужих земель хотя неоспоримыми живыми урочищами, принадлежала только тем же владельцам как и Шахова, а именно нам и Казаринову, то и должна была по законам соединена быть с оною воедино.
Наконец, осьмою дачною землею была земля деревни нашей Трухиной или Болотовой, в которой было шесть помещиков, а именно: четверо нас, Болотовых, да Казаринов, да Ладыженские и которые земли лежали посреди всех наших дач, между Дворяниновскою, Гвоздевскою, Голенинскою, Щиголевскою, Шаховскою, Воронцовскою и Ермаковскою землею. Но, по всей ее окружности, неизвестно было мне, где находились ее точные пределы, а столько же мало знали о том и все наши старожилы.
Кроме сих 8–ми больших дачных земель, имели мы еще маленький клочок отхожего Гвоздевского луга, лежащего за нашею церковью подле речки Язовки и совсем от наших земель отделенную.
Вот в каких обстоятельствах находились наши земли. Я тысячу раз благодарил сам себя, что я все оные снял и положил на план заблаговременно, с аккуратнейшею внутреннею ситуациею, и чрез то приведен был в состояние заблаговременно и на плане там внутренние границы и смежности всем оным землям назначить, где по рассмотрению моему было приличнее.
Что ж касается до помянутого примера, оказавшегося при измерении на плане во всей даче или землях наших вообще, то намерен я был расчислить оный по пропорции четвертной дачи на все оные земли и пустоши, дабы никому не было обидно, и все получили б в оном участие.
Но не так воспоследовало, как я думал и, заблаговременно располагая, на плане своем назначивал.