Катерина Федоровна приняла меня очень ласково и приятно, а и взрослый, но холостой еще сын ее, которого звали Федором Андреевичем, обошелся со мною очень хорошо.
Я нашел тут дом совсем отменный от дома г. Баклановского и обхождение совсем другого рода. Вместо того, что там было все более по–деревенски и без дальних затеев и церемониалов, тут, напротив того, все было по–московски, все прибористо, щеголевато и хорошо и все порядки и обхождении совсем инаково, нежели в том угле, где жил г. Баклановский и где все было смешано еще несколько с стариною.
Сама госпожа была уже лет за 60, но приятнейшая, добронравная и почтенная старушка. Она знала меня уже отчасти, ибо я видал ее в прежнюю мою бытность в Кашине; но в сей раз имел я как–то особливое счастье ей понравиться и она была мною очень довольна и обходилась со мною как родная.
Сына ее я до сего времени еще не знал, но мы спознакомились и сдружились с ним также скоро. Он был малый молодой, учившийся, умевший по–французски и охотник до поэзии и наук свободных.
Он пригласил меня в свои комнаты, которые он имел особые, где говорили мы с ним по–французски и он читал мне даже с восторгом некоторые из стихотворений славного французского сатирика Боало, в которых находил он отменный вкус. Я не преминул сделать ему об них некоторые замечания и дал звать, что они мне довольно знакомы.
Препроводив несколько времени в том, играли мы потом с ним в билиард, который имел он в своих комнатах. В сию любимую мною игру не играл я уже около десяти лет и с самого отъезда из Кёнигсберга, ибо тогда редко где они в домах бывали, и в удовольствию моему узнал, что и не совсем еще ее позабыл. Словом, мы провели с ним несколько часов довольно приятно.
Госпожа Калычева не отпустила нас никак без ужина; итак, возвратились мы домов уже ночью, где нашли приехавшего из Бежецка и настоящего хозяина, то есть моего племянника.
Мне нетерпеливо хотелось видеть сего будущего моего воспитанника и ученика, и он неведомо как рад был меня увидев.
Таким образом сдружился я с обоими домами, которым надлежало помогать мне в предпринимаемом деле. Я не преминул поговорить с ними обо всем; но как мы все не знали точного намерения мачехи, то и не могли ничего положить, а назначили день, в который бы нам всем съехаться и пригласить и переговорам мачеху.
В последующий день, во ожидании срочного и будучи одни дома на досуге экзаменовал я моего племянника. Мальчик он был еще небольшой, имел понятия не совсем острые, однако и не совсем тупые и способности весьма средственные. В Бежецке начал было он учиться по–немецки, но я нашел, что знал он еще очень мало.
Наконец настал срочный и тот день в который решилась судьба моей комиссии, или в которой имели мы переговор с мачехой моих племянниц.
Было сие 11–го числа сентября месяца. Мы пригласили всех к себе обедать, и прежде всех приехала мачеха с одною из своих родственниц, потом госпожа Калычева с сыном, там г. Баклановский с женою и сыном; а пообедавши, мы и приступили в делу.
Переговоры продолжались долго, и мачеха была боярыня хотя и не из бойких, но долго не могли мы ничего успеть.
К нам подъехал и г. Коржавин и старался также помогать нам уговаривать нашу упрямицу, сколько было в его силах, и мы не прежде как чрез несколько часов насилу ее уговорили, чтоб она согласилась всю свою часть и претензию племяннику и племянницам моим продать и взять за все деньги, и довольно умеренное количество и не более как 950 рублей, но с тем, чтоб и пошлины были наши.
Сим образом дело наше получило свое основание, и мы положили свидеться еще в последующий день у г. Баклановского и условиться о сделке.
Окончав сие по желанию, унимали мы было мачеху у себя ночевать; но как она не согласилась, то и разъехались все, кроме г. Коржавина, с которым, переночевавши и на другой день отобедав, поехали мы все в Белеутово, чтоб видеть опять там мачеху.
Г. Баклановский был нам рад и мы хотя нашли у него мачеху, но в сей день обстоятельствы не дозволили нам трактовать о вашем деле, и мы принуждены были отложить то до последующего утра и остаться опять ночевать у него.
Тут имели мы с ним опять множество разговоров, а особливо в его башне. Он, будучи женат на дочери придворного садовника, иностранца, имел у себя прекрасный регулярный сад со множеством разных произрастений, и в нем превысокую башню о множестве этажей, составляющую некоторой род китайской пагоды.
В сие–то любимое свое убежище завел он нас с г. Коржавиным, и мы не могли С ним довольно наговориться и я налюбоваться дальновидностью с высоты сего высокого здания, и видимыми с него многими прекрасными окрестностями. А в таких же приятных разговорах провели мы и весь вечер.
На утрие был у нас с ним в кабинете его общий совет о том, на каком основании оставить мне своих племянниц, в рассуждении их домоводства, а с мачехою условились мы съехаться чрез день после того в Кашине для написания записи.
При отъезде подарил мне г. Баклановский несколько эстампов и семян садовых, каких у меня ее было, и ссудил некоторыми книгами на подержание. А не успели мы приехать домой, как узнали, что была присылка за нами от госпожи Калычевой, к которой мы, пообедав дона, тотчас и поехали.
Госпожа Калычева была очень довольна нашим послушанием и приездом. У ней нашли мы целое собрание. Был у ней меньшой ее зять г. Барков, с ее дочерью Анною, также и приехавшая с Москвы старшая ее дочь, г–жа Змеева, и еще некто г. Фаминдын.
Препроводив весь сей день у ней с удовольствием и отужинав, хотели было мы ехать домой, но страшная гроза, остановив, принудила нас остаться у ней ночевать; и как я спал в комнате ее сына; и опять имел с ним множество разговоров, то сей случай познакомил нас еще больше, и он меня очень полюбил.
Как на утрие случилось бить празднику Воздвижения честного креста, то старушка не отпустила никак нас от себя без обеда. Мы отправили в сие утро меньшую племянницу мою в Углич для занимания денег, ибо своих у них не было, а после обеда приезжал к нам кашинский секретарь, и мы переговорили с ним о записи.
Я очень рад был услышав от него, что нам все свое дело можно было скоро и легко кончить в Угличе; итак, возвратились мы домой уже ввечеру и с удовольствием.
По утру в следующий день, взяв малолетнего племянника своего, поехал я очень рано с ним в Кашин, ибо в сей день условились мы с г. Баклановским съехаться туда и писать записи.
Город сей случилось мне в сей раз впервые еще видеть. Он показался мне не очень велик, а городком средственным, построенным на высоких неровных и кривых местах по обеим сторонам нарочитой величины речки Кашенки, протекающей сквозь сей город кривыми изгибами и верст за 7 от города впадающей в реву Волгу.
Со всем тем церквей и монастырей было в нем довольно. Первых насчитал я — каменных и деревянных 25, а последних 3. Но все они были не весьма великолепны. Самые соборы, из которых в одном мне быть случилось, ничего дальнего не имели кроме только, что в одном хранимы были мощи древней княгини тверской Анны, жены князя Михаила, лишенного за 450 лет до того в Орде жизни.
Что касается до прочих зданий, то не было тогда никаких отменно знаменитых, но все простые, выстроенные по горам и косогорам, и по кривым и дурным улицам.
Впрочем не было тогда в сем городе ни фабрик, ни других каких отменных заведений, кроме того, что славился он во всей России белилами, с отменным искусством тут делаемыми и по всей России разводимыми и которые почитались наилучшими.
Кроме сего славны были и кашинские так называемые беседки или калачи особливого и такого устроения, какого нигде в других местах нет; и я не мог довольно надивиться, как хочется людям при печении оных иметь столь многие труды, потребные к сплетению такого множества мелких витушок или плетешков, которыми вся плоская их поверхность сверху укладывается. Рассказывали мне, будто они имеют то удивительное свойство, что они не черствеют; однако я худо тому верил, как совсем не натуральной вещи.
Мы приехали прямо в так называемый Каблуков монастырь, и отслушали в нем обедню, а между тем подъехал и г. Баклановский с г. Коржавиным, и мы вместе с ними пошли в воеводскую канцелярию, куда вызывали и мачеху, но она не поехала никак.
Итак, вместе с воеводским товарищем обедали мы у игумена Феодосия, где написав черную запись, ездили уже после обеда сами к упрямой мачехе, и рады были, что наконец она ее апробовала.
Но тут было на нас другое горе. Не могли мы никак отыскать подьячего, у которого на руках была гербовая бумага, и принуждены отложить то до последующего утра. И как г. Баклановский пригласил нас ехать к нему ночевать, а наперед заехать в Дмитровский монастырь к строителю Кесарию, который был ему отменно дружен; то мы туда и поехали, но гости сии были мне очень неприятны.
Была у них тут по своей вере изрядная попойка, и как принуждали неотступно и меня брать в том соучастие то, ненавидя душевно сие гнусное и старинное обыкновение, не рад был, что и попался в сию компанию и насилу–насилу товарищей своих оттуда вызвал.
Переночевав опять вместе с г. Коржавиным в Белеутове, ездили мы на другой день вторично в Кашин и насилу кончили первое наше дело с мачехою, и написали крепостную запись в залог верности данного ею слова совершить купчую как скоро будет можно. Непостоянство нрава сей госпожи и неизвестность, скоро ли сыщем мы занять деньги, нас к тому принудило.
Последнее обстоятельство наводило на меня особую заботу и я боялся, чтоб оно не задержало меня долее, нежели сколько я хотел, в пределах кашинскихъ. Но, по счастию, возвратившаяся из Углича племянница моя обрадовала нас уведомлением, что она деньга занять нашла, и оные ей верно обещаны.
И как тогда оставалось только совершить купчую и для сего съездить с мачехою в сей провинциальный город, то и приступили мы к ней о том с просьбою; а поелику и самой ей хотелось скорей кончить сие дело в получить в руки деньги, то согласилась и она без дальнего замедления туда вместе с нами отправиться.