Она советовала о том с нами, также с своим свекром, как главою и начальником всей фамилии Арцыбышевых; и как все одобрили ее намерение и невесте в самое то время случилось быть в селе Луковицах у брата моей тетки, — то и положено было немедля приступить к делу.
Для самого того и поехали мы все в Калединку, а за женихом поедали нарочного и писали к нему, чтоб он поспешил приехать к нам туда как можно скорей.
Но несмотря на все наши усильные о том просьбы, он как–то слишком позамедлился и принудил нас несколько дней тщетно и с великим нетерпением его дожидаться; а самое сие и подало повод к тому, что я принужден был все лучшие дни масленицы нашей прожить без всякого дела и почти в уединении и в скуке с одними стариками, а притом по одному особливому случаю иметь некоторую досаду и неудовольствие, а именно:
Во время сего нашего пребывания в Калединке принесло туда в гости г–на Хвощинского, Насилья Панфиловича. Сей знакомец наш имел тогда ссору и какое–то дело с другим и также нам знакомым дворянином г–м Крюковым, Степаном Александровичем, отцом и нынешнего друга моего Александра Степановича, и ему по делу сему нужно было для чего–то особливого письменное свидетельство в том, что он целый год дома был и в Москву не ездил.
Свидетельство сие было у него заготовлено и ему хотелось, чтоб я подписал оное. Но как обстоятельство сие не было мне достоверно известно, а более сумнительно, к тому ж оба они были мне равные знакомцы и приятели и мне подписанием моим не хотелось, во–первых, утвердить не совсем мне достоверное дело, а сверх того не хотелось подать повода и Крюкову меня ругать и бранить, да и многим другим произвесть неудовольствие; то, будучи просьбами убеждаем, не знал я что мне делать и долго находился власно как в тисках; но наконец решился повиноваться гласу истины и благоразумия и просить его, чтоб он меня от таковой подписки уволил, на что он наконец, хотя с некоторым неудовольствием на меня, и согласился, но мне правда и честь была дороже его досады.
Что ж касается до нашего сватовства, то было оно неудачно. Женихе наш хотя наконец и приехал и мы ездили все с ним смотреть невесту, и хотя сия была согласна за него выттить и была для его выгодная партия, да и он говорил, что и ему она непротивна; но совсем тем дело наше не сладилось, и все больше от неревностного хотения жениха жениться или паче оттого, что Провидению Господню неугодно было, чтоб он когда–нибудь был женат; как и действительно он хотя и дожил потом до глубокой старости, но умер неженатым и все имение его досталось в чужие руки.
Мы подосадовали тогда на него, но принуждены были ни с чем возвратиться назад и я рад был, что удалось мне поспеть хотя к самому последнему дню масленицы. Но и тут другая также неприятность помешала мне сей цепь препроводить так весело, как хотелось.
При возвращении домой и едучи чрез Ченцовский завод, и мимо квартиры межевщика Сумарокова, вздумалось мне заехать в нему и спросить. не знает ли он, сколько волостные действительно в поданном сведении своем поваляли дачной земли?
И как же срезал он меня, и каким смущением взволновал всю душу мою сказав, что показали они, что следует им по крепостям слишком 18,000 десятин и что им за всеми их спорами не достает еще более тысячи десятин.
Я ахнул сие услышав и холодной пот проник из всего тела моего; ибо известие сие было для меня совсем неожидаемо, а все мы думали и за верное полагали до того, что у них много будет примерной земли: а тут вдруг проявился недостаток и столь еще великий.
Я не понимал откуда б он взялся и хотя не сомневался почти, что они прилгали, но совсем тем тревожило меня сие обстоятельство гораздо и гораздо, потому что угрожало потерею весьма многого количества земли.
Но как нечего было делать, то оставалось только дожидаться последующего за тем четверга, в которой день назначено было всем поверенным явиться к межевщику для обыкновенного миротворения. А посему, хотя и старался я в заговены кое–чем себя развеселить, но недостаток волостной не выходил у меня с ума и смущал все мои мысли и помышления, и все мои увеселения напоял желчью.
Наконец наступил помянутой страшной для меня четверг, в которой надлежало и нам приехать к Лыкову на завод и подать о числе дач своих сведение.
Признаюсь, что приближение дня сего тревожило меня очень: мысль, что он будет решительной, приводила меня в смущение; в особливости же долго не знал я, как лучше подать сведение, и показать ли в нем свой сумнительной поверстной лес или не показывать. Но наконец, для услышанного подавно известия о недостатке в волости земли, за необходимое почел оной наудачу показать.
Итак, собравшись с соседями поехали мы все вместе на завод к г–ну Лыкову, как старшему землемеру, долженствовавшему мирить нас.
Мы наверное полагали, что будет тут множество дворян, но в том обманулись. Из сих самых не было никого, а была только превеликая толпа глупых и ничего несмыслящих поверенных, сущих глухих тетеревей.
Мы пробыли тут весь день и ничего не сделали. Межевщик был человек непроворной и вялый и все дело шло не так, как в людях. Словом, дошло до того, что я принужден был вступиться в чужое спасенье и вместо его быть миротворителем, и мне действительно удалось многих преклонить к миролюбивейшим мыслям.
Что ж касается до нас, то не имели мы дела, потому что волостные еще сведения своего о земле не подавали. Сие меня скачало удивило, но после обрадовался я услышан, что у них есть примерец, что сведение они хотя и подали, но как в оном наврали много излишнего, то межевщиком было не принято, а он велел переписать и показать правду, а чрез то и пошло наше дело еще в отсрочку.
Возвратясь с успокоенным сиять несколько духом домой, продолжали мы достальные дни первой недели говеть и молиться Богу. Но наступлении же субботы не знали мы, к какому попу идтить нам на духе.
Прежнего нашего духовника, доброго и почтенного отца Илариона уже не было, он отошел к своим предкам и у нас попом был усыновленный им племянник его Евграф; и хотя сей был и молод еще, но мы решились наконец идти к нему на дух.
По исправлении сего долга христианского принялся я за переписывание набело сочиненной мною экономической пиесы, и за шлифование на станке своих камней.
В сих упражнениях и в угощениях многих приезжавших к нам около сего времени гостей, и собственных кой–куда разъездах проводил я несколько дней сряду.
Между тем имел я неописанное удовольствие от получения одной давно желаемой книги, а именно Цынкова «Экономического лексикона». Посылаемый в Москву человек привез мне ее и некоторые другие.
Не могу изобразить, как обрадован я был оною, и с каким рвением ее пересматривал и какое удовольствие имел, находя к оной бесконечное множество разных вещей, весьма нужных для сведения моего при тогдашних обстоятельствах, и книга сия впоследствии времени мне очень пригодилась.
Отъезд обоих братьев моих в Москву в последний день сего месяца подал мне случай отослать с ними на почту помянутую сочиненную мною пиесу: «О разделении полей», в экономическое Общество. Сочинение сие хотя мне и очень нравилось и все читавшие оное хвалили, но не знал я, каково оно покажется Экономическому Обществу, от которого давно уже дожидался присылки 15–й части и не очень доволен был тем, что они ее ко мне не присылали.
В сих разных препровождениях времени и не видал л, как протек и весь февраль месяц и наступил март, которого я, но причине приближавшегося с каждым днем разрешения жены моей от бремени, с обыкновенным смущением дожидался.
Но как письмо мое довольно уже велико, то предоставив повествование о сем весьма для меня достопамятном марте месяце письму будущему, сим сие кончу и скажу, что есмь ваш и проч.
(Декабря 17 дня 1807.)
(7–го марта)
РОЖДЕНИЕ СЫНА И СПОРЫ ПО МЕЖЕВАНЬЮ
ПИСЬМО 149–е
Любезный приятель! В теперешнем письме опишу я вам одно из достопамятнейших происшествий в своей жизни, а именно рождение моего сына Павла, чрез которого благоугодно было всемогущему доставить мне бесчисленное множество удовольствий в жизни, и за одарение которым всегда благодарил и не перестаю и поныне благодарить моего Господа, и почитаю то особенною его к себе милостию.
Случилось сие в начале марта месяца. Жена моя уже 5–го числа оного почувствовала в себе близкое приближение разрешения своего от бремени; и как матери ее, а моей теще восхотелось около самого сего времени съездить в Калединку для свидания с старичком, ее родителем, с которым она давно не видалась, и она за час только до того от нас уехала, то обстоятельство сие увеличило несказанно мое смущение и то крайнее беспокойство духа, каковым обыкновенно страдал я всякий раз при таких критических минутах времени.
Я не знал, что мне тогда с женою делать, если она прежде ее возвращения родить соберется; тогда не было еще нигде в городах иностранных и искусных повивальных бабок, которые ныне введены в обыкновение, и наши братья сельские дворяне не заботились о выписывании и привозе оных к себе в домы и терянии на них по нескольку сот рублей денег, а по примеру своих предков довольствовались и пробавлялись своими домашними и какие у кого случались бабками; следовательно, и положиться было не на кого.
Несмотря на то, жена уговорила меня на последующий день съездить к другу нашему г. Полонскому, с которым я, по вторичном его возвращении из Москвы, еще не видался.
Я не хотел было никак на то отважиться, чтоб отъехать от ней в такое опасное время; но как она уверила меня, что по всем признакам родит она не прежде, как разве ввечеру того дня, и я могу к тому времени возвратиться, то и решился я на отвагу в сей недальний путь пуститься. И как меня во время бытности там власно, как что подмывало, то и сократил я возможнейшим образом мое пребывание и приехал домой еще рано до вечера.
Между тем жена моя час от часу все более жаловалась на обыкновенные в таких случаях припадки, что смущало и меня от часу больше, и тем паче, что не возвращалась еще из Калединки и теща моя; но, по счастию, в сумерки приехала и она.