Словом, вся весна сего года была для меня прямо многодельная и хлопотливая, а особливо сначала, когда нужно было все дела и работы основывать и приводить в порядок, и я всему и сам должен был еще учиться. Но, по счастию, имел я во всем успех вожделенный и скоро мало–помалу ко всему привык, а тогда мне и не таково трудно уже было как сначала. Сим окончу я мое письмо, сказав вам, что я есмь ваш и проч.
(Генваря 28–го дня 1809 года).
НЕОЖИДАЕМОСТИ, ЗАБОТЫ И ХЛОПОТЫ
ПИСЬМО 189–е
Любезный приятель! Препроводив всю весну, как я вам в последнем письме своем уже упоминал, в беспрерывных трудах и делах, относящихся как вообще до правления волостями, так в особливости и до производимых тогда разных строений, был я в месяце июне перетревожен. Уведомили меня, что в предбудущую зиму будет открываться таким же образом и Тульское наместничество, как в минувшую зиму открылось Калужское, и что будет открывать оное тот же самый наместник генерал Кречетников, Михайла Никитич. Далее уведомляли меня, что он уже приехал в Тулу и отправляется для осматривания всех городов и для изыскания удобнейших мест к основанию городов совсем новых, и что в скором времени прибудет для того же самого и к нам в Богородицк.
Уведомление сие натурально озаботило меня чрезвычайно, ибо я предвидел, что необходимо надобно мне будет сего знаменитого вельможу у себя принимать и со всею его свитою угощать, почему и не преминул сделать все нужные к тому приуготовления. И как скоро получил о самом дне выезда его известие, то приказав изготовить добрый обед и выписав к сему случаю из Бобриков г.. Верещагина и архитектора, отправил их для встречи его на границе волости, в первую волостную деревню Крутое, а вслед за ними выехал и сам версты за три, чтоб его вместе с первейшими и лучшими купцами с подобающею честию встретить.
Не успел наместник меня, вышедшого из кареты и стоявшого с толпою народа, на дороге усмотреть, как поровняясь с нами велел тотчас карете своей остановиться: и как подошед к нему но обыкновенном приветствии ему сказал, что я имею счастие управлять собственною ее императорского величества волостью, то приняв меня очень ласково, был так ко мне снисходителен, что пригласил меня сесть к себе в карету. Сей случай был первой, которой познакомил меня тогда с сею знаменитою особою, имевшею впоследствии времени со мною дела и которою я так много был доволен. Я имел счастие полюбиться ему как–то с самой первой минуты; ибо не успел он при продолжении пути вступить со мною в разговоры, как уже первые ответные ему слова приобрели уже его ко мне благоволение. Может быть помогло к тому много то, что он нашел во мне знающего и такого человека, который мог ему подать основательное понятие обо всей нашей волости и обо многом, а притом незастенчивого и не робкого пред ним характера. Ибо могу сказать, что я никогда не был пред всеми знатными особами робок и труслив, а обходился и говорил с ними с вольным духом и сие приобретало мне всегда от них скорое благоволение. С сим же непринужденнее и вольнее мог я обходиться, что я не состоял еще тогда в его команде и от него ни в чем не зависел. Коротко, мы приехали в Богородицк уже довольно и довольно с ним познакомившись, и он в разговорах со мною находил столько удовольствия, что проговорил беспрерывно и со всевозможною ко мне ласкою, вежливостию и снисхождением.
Я препроводил его прямо к себе в дом, и как случилось тогда самое обеденное время, то нашел он уже стол для угощения его приготовленной. Для угощения же всей свиты его поставлен был другой, в разбитой на площади пред домом моим, большой палатке. Все сие было им неожидаемо, ему приятно и тем более побуждало его быть ко мне снисходительным. Я постарался угостить его и всех бывших с ним нескольких других чиновников, и даже самых канцелярских и собственных служителей его колико можно лучше и так, что все угощением моим крайне были довольны, что и послужило мне впоследствии времени в великую пользу: ибо все бывшие с ним секретари, губернской землемер Рыкачев и другие чиновники сделались мне с того времени знакомы и памятовали всегда сие мое угощение.
После обеда пошли мы с ним пешком осматривать все положение места и все здания в нашем селении, и он расспрашивал, а я рассказывал ему все и все. Несколько часов мы с ним проходили, и он отзывался мне, что намерен селение наше, бывшее в древности городом, возобновить вновь и превратить в новой город, и что в сем случае едва ли мы не должны будем обеих наших крестьянских слобод, Пушкарской и Стрелецкой, лишиться, поелику они превращены будут в мещане, и вместо их приискать себе смежные к нам другие казенные селения, и чтоб я заблаговременно старался приискать к тому способные. После того озабочивался он очень тем, где бы ему можно было поместить будущие судебные места и спрашивал, не могут ли поспеть к зиме каменные и тогда отделываемые флигели большого дома. И как я ему сказал, что хотя я и не могу в том совершенно удостоверить, однако думаю, что немного разве останется недоделанного, а особливо если поспешить сколько–нибудь отделкою оных. «О, сударь! сказал он: вы мне превеликое сделаете удовольствие, ежели постараетесь поспешить сим делом! Вы бы обеспечили меня с сей стороны, ибо я надеюсь, что и князь Сергий Васильевич и сама государыня мне в том не откажет; чтоб на время и покуда мы особые здания построим, поместить суды в одном из сих флигелей, ибо мне более одного и не надобно». — «Очень хорошо, ваше превосходительство! отвечал я: за мною дело не станет; я употреблю все, что только в состоянии буду учинить к удовлетворению желания вашего высокопревосходительства». А сие и было ему всего приятнее.
По возвращении в мой дом подчивал я его лимонадом, вареньями и всем, что только могли мы найтить в доме своем лучшего. Тут обходился он со мною уже гораздо дружелюбнее и вместе со мною посмеивался приступающему к нему соседу моему, господину Шишкову, которой, приехав к нему с головою насыпанною бахусовыми продуктами на поклон, так ему своими разговорами надоел, что он просил даже меня избавить его как–нибудь от сего докучливого и неотвязчивого человека, и я принужден был выдумывать уже всякие способы к выпровождению его от себя из дома; и хотя с трудом, но к удовольствию наместника успел наконец его кое–как со двора выпроводить.
Посмеявшись сему странному явлению и напившись горячего, не стал он долее медлить, но в тот же день перед вечером отправился на ночь в Епифань, осыпав меня за угощение себя благодарениями.
Не успели мы сего знаменитого гостя от себя спровадить, как должен уже я был помышлять о другом, наводящем на меня также немалую заботу. Приближилось 8–е число июля или то время, в которое всякий год бывала в Богородицке так называемая Казанская и довольно знаменитая ярмонка. И как я составлял важную и главную во всем нашем селении тогда особу, то и должен был принять на себя все хлопоты и труды с отводом и показыванием мест всем приезжающим торгашам сопряженные, и вообще о сохранении во время ярмонки сей доброго во всем порядка старание. Сию ярмонку имел я тогда случай также в первый еще раз видеть. Она была довольно многолюдна, и вся обширная площадь, находящаяся за речкою Вязовкою, подле нашего каменного гостиного двора, установлена была тысячами телег и наполнилась многими тысячами съехавшегося накануне того дня народа. И как каменных наших лавок к помещению всех наехавших с товарами купцов было недостаточно, то для помещения и прочих назначил я места, прорезав чертами все линии и переулки, где и как стоять повозкам с товарами, и все расположил так хорошо, что как при помощи находящихся в команде моей солдат все приезжающие устанавливаемы были везде порядочно, то по съезде всех превратилось все сие место равно как в порядочный город, с улицами вдоль и поперек и столь порядочными, что все бывшие на ярмонке не могли тем и сохраняемым повсюду порядком довольно налюбоваться. Но того еще довольнее были тем, что не упустил я, постараться и о том, чтоб во время ярмонки не было никакого воровства, обыкновенно до того бывавшего. Для предупреждения того употребил я особую выдумку. Я велел солдатам своим как можно стараться поймать мне с чем–нибудь украденным вора; и как мне тотчас одного и подтибезили {Подтибезить — здесь: изловить, схватить.}, то я велел его до пояса раздеть донага, и, скрутив у него руки назад, вымазать его дегтем, и водить вдоль и поперек по всей ярмонке процессиею, и нести перед ним шест с привешенными к нему и развевающимися покраденными платками, и кричать, что это вор и что со всяким то будет, кто поймается в воровстве. И сия выдумка подействовала так много, что всех от воровства как бабушка отходила, и никогда ярмонка не была так смирна и безопасна, как в сей год, да и после, когда бывали ярмонки, никогда о воровстве не слышно было.
Впрочем, как на ярмонку сию приезжало много со всех сторон и дворян, и были в числе их и все наши знакомые, то сей случай подал мне повод к приглашению их к себе и к угощению их в день самого праздника у себя обедом, а потому и в сей день было у меня множество парода.
Но едва только все сие кончилось, и мы после всех бывших при том многих хлопот и забот начали отдыхать и радоваться, что сие хлопотливое время миновало, как вдруг, недумано–негадано, поразился я повою и несравненно всех прежних величайшею и важнейшею заботою и такою неожидаемостию, которая встревожила всю внутренность души моей и привела всю кровь в преужасное волнение. В одно утро, читая принесенные с почты московские газеты, вдруг нахожу я публикацию от межевой канцелярии: «Поелику де но просьбе некоторых господ, князей, бояр и генералов, а именно того и того, отправлен в Шадской уезд взятой ими на свой кошт землемер для отмежевания им проданных от межевой канцелярии каждому по 1,500 десятин дикопорожней государственной земли, в таких–то и в таких местах и урочищах, то все бы соседственные жители приготовляли свои крепости и были к межеванью сему готовы».
Теперь не могу я никак изобразить того смущения, каким поразился я, увидев из описания помянутых урочищ, которые все были мне очень коротко знакомы, что продажа произведена сим господам из самой той степи, которая лежит подле моей шадской деревни и о которой происходил у нас года за три до того тот славный спор, которой описан мною в XVII–й части сей моей истории… «Ба! Ба! ба! воскликнул я: это что такое? Степь то эта наша! вот и урочищи мне все знакомые! Вот упоминается речка Лесной Тамбов, речка Караваенка, наше Ложечное и речка Паника! И каким образом проданным быть тут землям господам князю Голицыну, Кошелеву, Нащокину, Бурцову и другим тому подобным, которые не только в смежестве и в близости к тамошним местам никаких деревень не имеют, но коих и имена никому из тамошних неизвестны? Это что–то мудреное, непостижимое и не даровое!» Словом, я не верил почти глазам своим, и читал и перечитывал вновь статью сию в объявлениях газетных. Но чем более я вникал в существо сих продаж и описания урочищ, тем более усматривал я, что скрывалась тут некая тайна или сокровенные плутни, и скоро принужден был воскликнуть: «Ах, Боже мой! я готов руку свою дать на отсечение, что хотя тут и не упоминается господин Пашков ни единым словом, но все это верно ни чьи иные, как его новые ковы и плутни, и земли сии не господами помянутыми, а им самим на их только имена куплены! Видно, что они