В последующий за тем третий день надлежало всем дворянам избирать также баллотированием в каждый город своих уездных судей и заседателей; но как для сего требовалось более простора, нежели сколько было его в помянутой красной палате, то назначено было производить сии выборы в квартире самого наместника, в разных, отведенных для уездов, комнатах. Сим они в сей день и занимались, и были поуездно угощаемы столом. Но мы, как гости и нехотящие брать в том собственного соучастия, не рассудили за блого туда ж вместе с прочими ехать, а сей день употребили на отдохновение, а отчасти на сборы ехать в театр, узнавши, что в сей вечер дан будет первой спектакль. Мы согласились и в сей день ехать туда вместе с семейством г. Кологривова; и как нам удалось получить для себя и особую ложу, то положили взять с собою и детей наших, которых, а особливо мне своего малютку–сына хотелось познакомить с сим невиданным еще им никогда театральным зрелищем.
По приезде в театр, нашли мы его весь наполненной множеством народа и увидели тут все дворянское лучшее общество, с их семействами в одном месте и в соединении, и зрелище сие было по новости своей поразительное. Играли в сей день известную комедию: «Так и должно», и актеры исправили свое дело довольно исправно и удачно. Все они привезены были в Тулу из Калуги, где такой же театр был сделан, и где они из разных чиновников и образовались. Все мое семейство, а особливо дети, смотрели на представление с особым удовольствием; но никто им так много не пленился, как малютка–сын мой, для которого все виденное тогда в первой еще раз в его жизни было превеликою диковинкою.
Впрочем, как при сем случае могли мы видеть и всех наших знакомых и чрез них известиться, кто и кто именно был выбран в судьи по Богородицкому уезду, то и интересовался я очень видеть сих будущих своих ближних соседей и сотоварищей, и некоторых из них, по указанию от других, и видел; но как все они были мне совсем незнакомые люди, то и не мог я еще с ними познакомиться, а с некоторыми только вскользь обрекомендовался. Впрочем, как удостоил в сей день театр и сам наместник своим посещением, и вместе с ним в ложе сидела и тогдашняя фаворитка его, жена помянутого г. Давыдова, Анна Александровна, то имели мы случай и сию пышную горделивицу в первой раз тут видеть.
Препроводив сей день с удовольствием и услышав, что и в последующий за сим день будет опять театральное представление, готовились мы и в оной ехать опять в театр, и препроводив опять весь день в разъездах и в свиданиях с своими знакомцами, ввечеру были опять в театре и с удовольствием смотрели на представляемую в сей день комедию: «Раздумчивого». Впрочем, день сей употреблен был на приведение всех выбранных судей к присяге, а наместник продолжал угощать уездных дворян столами, ибо всех их в один день угостить было не можно.
Наконец, настал день для открытия всех знаменитейших судебных мест, как–то: наместнического правления, гражданской, уголовной и казенной палаты, верхнего земского суда и верхней расправы, также совестного суда и приказа общественного призрения, и посажение всех определенных и избранных судей на места их. Все сие производилось с обыкновенными обрядами, при присутствии самого наместника, губернатора и других именитейших чиновников; но как сие производилось в домах разных, то и не можно было сии, по существу своему ничего незначущие, обряды видеть. А мы занимались между тем своими делами и сборами к езде, ввечеру, на даваемой наместником в помянутом другом демидовском доме бал и маскарад, и для смотрения оттуда фейерверка, которым долженствовало всем сим праздникам и торжествам оконченным быть.
Не могу изобразить, сколько хлопот и сует наводили на нас сии сборы и с каким неописанным любопытством хотелось всем видеть фейерверк, а особливо тем, коим не случалось еще никогда видеть оные, а всех более нашим детям. Что касается до самого бала и маскарада, то не все с равною охотою располагались на оной ехать; отчасти потому, что потребны были к тому некоторые излишние наряды, а отчасти из опасения, что по непросторности дома будет там превеликая теснота. Однако в сем последнем пункте все обманулись и тесноты дальней, по самому тому обстоятельству, что не все поехали, не было.
Что касается до нас, то мы вместе с семейством господина Кологривова и некоторыми другими знакомцами и приятелями нашими положили непременно туда ехать, и съехавшись по условию в одно место, по наступлении ночи, случившейся в тот раз быть очень темной, действительно туда и отправились. Но езда сия, вместо ожидаемого удовольствия, чуть было чуть не причинила нам крайнего несчастия и не заставила нас проливать горькие слезы. Как мы ездили туда в своем четвероместном низком зимнем возке, какие тогда были еще в употреблении, и возок весь наполнен был столько людьми, что малютке сыну моему не было места сидеть, а он принужден был стоймя стоять между нами, то случись такое несчастие, что дверцы с одной стороны возка на всей скорой и поспешной езде отворились, и он, смотревший в окошко оных, из возка, вместе с отворившимися дверцами, в шубенке своей вылетел и в один миг исчез из глаз наших. Произошло сие с такою скоростию, что никто из нас не успел. его схватить и за платье и удержать от падения. Не могу изобразить, каким неизреченным ужасом поразило нас тогда сие происшествие! Все мы помертвели от испуга и изумления и в беспамятстве подняли вопль и крик: «Стой! стой! стой!…» Но можно ли было вдруг на всей скорой езде лошадей остановить и не должны ли мы были страшиться, что попадет он под лошадей едущего за нами непосредственно экипажа господина Кологривова, и что они его сомнут и убьют неминуемо до смерти! А сие едва было едва и не последовало, и он был на волос от смерти; но по особливому счастию, или паче по милости Господней. и действию охраняющего жизнь его святого его Промысла, он благополучно от сего крайнего бедствия избавился и совсем безвредно сохранился. Помогло много к тому то, что был он в шубе, покрытой темною материею и что передние лошади господина Кологривова, увидев вдруг нечто черное и большое, выкатившееся по снегу со стороны на средину дороги, испужались, упнулись и остановились, и дали время подхватить мальчишка моего стоявшим за возком нашим людям и безвредно доставить его опять в возок к нам. Обрадование наше при сем случае было столь же неизреченно велико, каково велико было прежнее от ужаса изумление. Мы, отдохнув от оного, не могли довольно возблагодарить Господа за избавление его от толь великой опасности, и в достальной путь держали его, едва опамятовавшегося от испуга и ужаса, уже крепко между собою.
Но за сей страх и удовлетворен он был лихвою неописанным для него удовольствием, при смотрении тогдашнего фейерверка. Зрелище сие было для его совсем новое и поразительное, и по счастию удалось ему оное видеть во всей полноте и беспрепятственно. Ибо как мы, для тесноты, не рассудили брать его с собою в демидовский дом в маскарад, то и оставили его в возке с его бабушкою и другими на бал не поехавшими детьми, поставя возок в таком месте, чтоб им из оного весь фейерверк был совершенно виден. И какая радость была для его, когда увидел он вздымающиеся вверх ракеты, вертящиеся разнообразные огненные колесы и потом горевший разными огнями небольшой фитильной щит. Он прыгал даже от радости и восхищения! А такое же действие производило сие зрелище и в бывшей с нами в маскараде большой нашей дочери. Не с меньшим же удовольствием смотрели и сами мы из дома на сию редко видаемую огненную потеху.
Что касается до самого бала и маскарада, то оной был нам уже не в такую диковинку; к тому ж и не было нем никаких дальних особливостей. Наместник присутствовал на оном недолго, а тотчас по сожжении фейерверка отъехал; да и прочее дворянство веселилось оным не слишком долго, и на большую часть скоро разъехались, а чрез то и сделался довольной простор. Пользуясь оным, старался я всячески отыскать определенного в наш город городничего, как будущего своего в правлении городом Богородицком сотоварища и такого ближнего соседа, с которым надобно мне будет иметь более всех дела. Был он один из замосковных, но небогатых помещиков, бывший до того в морской службе и отставленной в чине капитана второго ранга, и назывался Антон Никитич Сухотин, и находился также тогда с женою своею на сем маскараде. По белому его приметному морскому мундиру не трудно мне было его отыскать, и я не преминул с ним обрекомендоваться и сколько–нибудь познакомиться; а сие и было со мною наидостопамятнейшее на сем бале происшествие, на котором после сего и мы с женою не долго пробыли, но поспешили возвратится к прочим родным нашим на квартиру.
Как сим фейерверком и маскарадом все бывшие тогда в Туле празднества и увеселения кончились и более жить в оноё было не для чего, то на другой же день после сего все излишние начали из сего города разъезжаться. А их примеру последовали и мы, и собравшись, отправились в прежнее свое местопребывание в Богородицк, куда на другой день благополучно и возвратились.
Как случилось сие уже в святки и пред самым наступлением нового года, а вкупе с ним пред наступлением совсем нового и достопамятнейшего периода в моей жизни, весьма отменного от прежних, то займу я достальное место в сем письме изображением того состояния и положения, в каком я при конце сего года находился.
Что касается собственно до меня и всего моего семейства, то я был тогда в наилучшей поре моего возраста. Шел мне сороковой год, а потому хотя и переступил уже я за половину обыкновенного человеческого века, но был совершенно еще свеж, мужествен и бодр, и по благости Господней пользовался наисовершеннейшим здоровьем, а вкупе благосостоянием таким, какого не желал я лучше. Семейство имел я уже тогда нарочито многочисленное, и состояло оно из тещи, жены и пятерых детей, из коих все были хотя мал–мала меньше, но доставляли нам бесчисленные удовольствия и утехи. Старшая из дочерей моих, Елисавета, была уже изрядная девочка, и с красотою телесною утешала нас вкупе и умом, а паче всего своим добронравием и хорошим характером. Все качества и свойства ее были таковы, что приобретала она от всех видавших ее любовь и уважение. Сын мой был также уже мальчик, вышедший из лет младенческих. Ему шел уже седьмой год и он умед уже грамоте и мог уже читать и писать изряднехонько; а по понятливости своей учился уже тогда и немецкому языку. Душевные и телесные способности его ко всему открывались час от часу больше, и он с каждым годом подавал нам о себе от часу лучшую надежду и был по всем отношениям милый, добронравной и любезной ребенок. Обе следующие за ним меньшие его сестры, Настасья и Ольга, возрастали уже также мало–помалу, и первая из них умела также уже грамоте, и обе утеша