го, ездили и сами мы в Крапивенской уезд, и там по многим знакомым и дружеским домам разъезжали, и где обедывали, где ночевали. Были у господина Толбузлиа, у старинного моего друга господина Темешева, в славном его селе Пирогове. Он жил тут уже с своею женою, которая доводилась нам еще несколько сродни, и будучи к нам очень привержена и ласкова, старалась угостить нас и с мужем своим наиприятнейшим образом; а потом заезжали мы в деревню к другу моему Сергею Ильичу Шушерину и к г. Кирееву, и везде угощаемы были как водится. Наконец, 20–го числа ездили мы опять на имянины в деревню к господину Стрекалову и у него обедали, ночевали и весь почти последующий день провели с удовольствием, ибо он был мне очень рад, угощал меня всячески и обходился со мною дружеским образом. А по возвращении давали у себя опять не один раз всем городским нашим обеды; а тем же взаимно соответствовал нам и городничий и другие из судей наших. Словом, весь сей месяц прошел у нас почти неприметно в сих разных друг друга угощениях и взаимных свиданиях. Но как ни много занимались мы сими увеселениями и разъездами, однако не упускали и отправление дел по нашим должностям. Я не упустил ничего, а продолжал заниматься разными внешними работами. Сады, роща, леса и пруд преподавали мне множество доводов к разным выдумкам и затеям и к занятиям приятным, при производстве их в действие. Между тем, правление волостями текло своим чередом и приводимо было час от часу в лучший порядок. А не позабыты были также и дети. Не один, а несколько раз занимался я опять читанием им своей «Детской философии» и рассказыванием им многих нужных для знания их вещей, за что все они меня любили и почитали отменно. Малютку же сына моего, вместе с воспитанником моим, г. Сезеневым, начал я около сего времени учить порядочно рисованью, и как их, так и некоторых и других детей заставлявать по вечерам иногда писать у себя. С самым учителем господином Дюблюе, бывали у нас неоднократно особенные и любопытные о разных материях разговоры, и достопамятно, что около самого сего времени был у нас с ним первый разговор о табаководстве, и как он был предприимчивый и затейливый человек, и говорил, что ему все оное довольно знакомо, то затевали мы с ним завести в будущий год настоящий табачный плантаж, и он испрашивал у меня под одой место, которое охотно я ему и обещал.
Наконец, не позабываем был и мои «Сельский Житель», и как я должен был пещись, чтоб в печатании листов не доследовало никогда остановки и материя была всегда запасная и готовая, то не упускал я все праздные минуты употреблять и на сочинение оной, и от времени до времени пересылать их к Ридигеру по почте. От сего, видевшись с ним в Москве, узнал я многие относящиеся до сего издания, отчасти приятные, а отчасти и неприятные обстоятельства. К сим последним принадлежало то, что число получающих оный пренумерантов было не слишком велико и не простиралось до того времени свыше 80–ти человек. Сие не только его, но и меня весьма обескураживало; однако, как пренумерация все еще мало–помалу приумножалась, то питались мы все еще надеждою, что авось–либо дело наше поправится и пойдет лучше.
Наконец наступил и октябрь месяц, и с 7–м числом оного начался 41–й год моей жизни; а пред самыми моими имянинами ожидали мы опять приезда к себе губернатора, по причине, что около сего времени получен уже апробованный императрицею план городу, и надлежало ему приехать для разбивания оного в натуре. Итак, прежний наш город Богородицк с сего времени уничтожился и превращен был в волостное село Богородицкое, хотя по дому и по соборной своей церкви останется оно навсегда наилучшим украшением городу.
Но как письмо мое достигло уже до величины ему определенной, то дозвольте мне на сем месте остановиться, я предоставив дальнейшее повествование письму будущему, сказать вам между тем, что я есмь ваш, и прочее и пр.
(Ноября 19–го дня 1809 года. Дворяниново).
ВЕСЕЛОСТЬ ЖИЗНИ
ПИСЬМО 197–е
Любезный приятель! День имянин моих в сей год (1778–й) праздновал я, по старинному обыкновению, приглашением к себе на обед и угощением у себя всех своих друзей и соседей. И как было довольно и одних наших городских, то не было надобности созывать посторонних, от чего поудержался я и потому, что беременная жена моя была уже на сносях и мы с каждым почти днем ожидали ее разрешения, которое и воспоследовало действительно чрез три дня после сего праздника. В сей раз даровал мне Бог еще дочь, Екатерину, самую ту, которая одна назначена была промыслом Господним утешать дни наши при нынешней нашей старости частыми с нами свиданиями и своею к нам ласкою и любовью. Она родилась 21–го числа октября месяца, ввечеру, как только смеркалось, в половине 6–го часа, и мы все обрадованы были ее рождением не менее, как бы рождением и сына, ибо, почитая всех детей детьми единоравно и не зная, кому назначена будет жизнь и кем из них родителям веселиться, никогда не был я подвержен той глупости, чтоб негодовать или роптать на промысел Господень, для чего родятся не сыновья, а дочери. Все наши друзья и соседи, как городские, так и деревенские, не преминули оказать родильнице обыкновенные учтивости и изъявить принимаемое ими соучастие в нашей радости; а 28–го числа и окрестили мы ее, заставив сына моего Павла и старшую дочь Елизавету быть ее восприемниками от купели, и угостили при сем случае всех наших городских обеденным и вечерним столом и добрую пирушкою.
Весь октябрь месяц провели мы в таких же занятиях, как и сентябрь. В дневное время отправляли свои дела, а по вечерам съезжались вместе и занимались разными невинными забавами. Губернатор, которого мы давно уже ждали для назначения в натуре города, не прежде к нам приехал, как 26–го числа, и для одной только проформы; ибо как к разбитию города нашел он и в городничем нашем довольно способности, поелику был он до того землемером, то и препоручил он сие дело ему, прося только меня, в случае какого недоумения, помогать ему моими советами, что я охотно на себя и принял. Что мы с ним в течение сего и последующего месяца и произвели действительно.
Впрочем, ознаменовался сей месяц получением мною двух достопамятных писем. Оба они были неожидаемы и для меня важны. Одно от нового моего полуначальника, молодого князя Гагартна, но о чем точно, того по давнишнему времени не помню; только то мне памятно, что было оно о чем–то важном и принудившем меня тотчас на оное ответствовать, и что было оно первое, полученное мною от сего горделивца. А второе от Экономического Общества и несравненно мне приятнейшее, но столь–же мало мною ожиданное, как и первое. Писано оно было ко мне как к сочинителю и издавателю «Сельского Жителя» и по поводу оного, и случайным образом в самой день имянин моих, и было равно как имянинным подарком. Каким–то образом дошло до сего Общества сведение о издаваемом в Москве моем журнале, и ему восхотелось ободрить и подкрепить меня в предприятии и деле моем своим одобрением. И как оно в действительно меня много ободряло, то и помещу я оное здесь для достопамятности и любопытства. И вот что оно ко мне писало {В подлиннике письмо это обрамлено красными кавычками. Ред.}:
«Под высочайшим ея императорского величества покровительством из Вольного Экономического Общества господину издателю журнала под именем «Сельского Жителя».
«Всякие сочинения, клонящиеся к пользе и просвещению сограждан своих, достойны похвалы, уважения и одобрения. Таковыми почитает все наше Общество благородные труды, в издании журнала вашего употребляемые, и видя в вас достойного себе сотрудника, с великим удовольствием отдает вам ту истинную похвалу, которую полезные ваши сочинения от российских патриотов заслуживать долженствуют. Примите от нас сию, толь достойно вам приносимую почесть, нелицемерным знаком того уважения, с которым мы периодические ваши издания приемлем, и будьте уверены, что мы непреминем оказать вам чувствительный нашей благодарности, когда вы, издавая к чести своей в свет сие полезное ваше сочинение, благоволите в Общество наше как все доныне вышедшие, так и впредь выходить имеющие листы вашего журнала беспрерывно и безумедленно сообщать».
Письмо сие подписано было, по обыкновению, президентом Общества и обоими секретарями оного, из коих первым был тогда господин Круз. Я, будучи получением сего письма чувствительно обрадован, неприминул не только велеть Ридигеру, во исполнение желания Общества, тотчас при написанном от меня благодарительном письме переслать в оное все до того вышедшие листы моего журнала и впредь посылать, но вскоре затем, в посрамление всех моих неблагонамеренных и глупыми своими письмами меня оскорбляющих читателей, поместить все вышеупомянутое письмо от Общества в листки мои и тем пристыдить сих негодяев, прочих подкрепить в их ко мне благорасположении и хорошем обо мне мнении, что и произвело свое вожделенное действие. Все сии умницы начали с сего времени замолкать и мне досадными своими письмами уже менее мешать продолжать свое благонамеренное дело.
Вскоре за сим наступил у нас месяц ноябрь и с ним глубокая и скучная осень, но мы провели ее отменно весело. У нас основались около сего времени толь частые по вечерам собрания и между собою даже по очереди то у того, то у другого съезды и вечеринки, что я не помню, когда бы мы еще так весело провождали свое время, как тогда. По окончании наших дневных дел, едва только наставал вечер, как и спешили все из нас собираться к тому на квартиру, у кого в тот вечер, по условию, сделанному накануне того дня, назначено было быть вечеринке. Тут вместе с нами являлись обыкновенно и все наши пансионные дети, и оба наши музыканта, учитель с своею скрипкою, а Вилиамс с своими гуслями, и тотчас начиналась потеха: кто садился в ломбер, кто в реверсис {Реверси — французская игра в карты, в которой выигравшим считается тот, кто проиграет.}, кто в иные карточные неубыточные, а с смехами и веселыми восклицаниями сопряженные, забавные игры. Музыка наша принималась между тем за свои инструменты, а дети за свои прыганья и танцы. Когда же то им прискучивало, то заводились игры в фанты, чем не только они, но и все мы, сотовариществуя им, занимались, и громогласные смехи, шутки, издевки и дружеское единодушие и простое обхождение всех между собою приправляло все сие отменного приятностию и чувствиями удовольствия истинного. Часто собрания сии бывали так многочисленны, что недоставало почти места к помещению гостей всех. Происходило сие оттого, что ко всем нам нередко приезжали в город собственные каждой фамилии друзья, родные и приятели, и иногда у них ночующие, а иногда по нескольку дней гостившие. И как у нас условлено и в обычай введено было звать на вечеринки к себе всех и с их приезжими гостями, то сии и умножали собою наши собрания и находили в них для себя столь много приятного и веселого, что нередко случалось, что иные, приехав к кому–нибудь на сутки, проживали в городе у нас суток по трое и более, потому что всякий из нас старался убеждать их просьбами удостоить и его своим посещением, и при убеждении всех к тому ж не в состоянии был отговариваться, и не один раз доходило до того, что многим от нас даже ехать не хотелось.