Что принадлежит до дел по должности моей и до волостей относящихся, то было их в сие лето очень немного. Я упоминал уже выше сего, что грубое и дурное обращение со мною моего нового командира прохладило во мне прежнюю охоту к разным затеям и выдаваться на выдачку, почему и наблюдал и исполнял я только то, чего требовала от меня одна должность. А как, но счастию, и командир мой, за отлучкою моею в Петербург и долговременное свое там пребывание, во все течение сего года к нам не приезжал, то и были мы с стороны его нарочито спокойны, я была нам, так сказать, своя воля и мы могли без дальних забот жить так, как нам хотелось. Один только рекрутский набор, бывший в сию осень, причинил мне несколько хлопот, забот и затруднений.
В начале декабря обрадованы мы были получением писем с Низу, от деда жены моей, Авраама Семеновича, и узнанием, что сей милый и любезный наш старичок все еще был жив. Он уведомлял нас о своем житье–бытье и о увеличивающейся с года на год его дряхлости, которая простиралась уже до того, что он с трудом подписывал в письме свое имя и одними уже почти начальными только литерами.
Шестого числа сего месяца, то есть на Николин день, имел малютка сын мой превеликое для себя удовольствие оттого, что мог в сей день подарить судью нашего и моего друга, Алексея Андреяновича Албычева, своих уже трудов картинкою и такою, которая стояла уже поставленною быть за стекло. Как она была всеми хвалима, то сие радовало его неведомо как и побуждало от часу более успевать в сем искусстве, а я не менее был доволен, видя особенную его к тому охоту и способность, я с охотою продолжал обработывать в нем и самую сию склонность.
Наконец настала половина сего месяца и с нею то время, в которое надлежало быть в Туле опять общему собранию всего дворянства для перемены и общего выбора судей; ибо первое трехлетие приходило тогда уже к окончанию.. Все наши почти судьи, исключая немногих, должны были также к сему времени туда отправиться. Я сам располагался было сначала также туда ехать, но как дело сие до меня нимало не касалось и случились кое–какие недосуги, то наконец раздумал, а предоставил одним им там хлопотать и прибываемых сих случаях общих увеселениях брать соучастие.
По отъезде их опасались мы весьма, чтоб сей новой выбор не расстроил и не разрушил нашего дружеского и приятного общества, и чтоб не насовали к нам каких–нибудь других и нам незнакомых судей; и как мы между собою в течение сих первых трех лет так уже свыклись, что были как родные, то и жаль нам было друг с другом расстаться, и потому с нетерпеливостью и почти со страхом и трепетом ожидали мы первого уведомления о том, кто и кто у нас новые судьи будут. А сие 19–го числа сего месяца и привез к нам г. Шушерин, и с одной стороны опечалил нас, сказав, что мы лишились наилучшего нашего компаниона и друга, Алексея Андреяновича Албычева, поелику он всем обществом выбран в приказ Общественного Призрения, и будет жить уже в Туле; но с другой — обрадовал нас тем, что по крайней мере прочие остались почти все те же, и что место его заступит Андрей Сергеевич Арсеньев. И как чрез сие все еще не могло разрушиться совсем прежнее наше приятное общество, то хотя нам и чрезвычайно было жаль г. Албычева, которого мы искрении и любили, и почитали и уважали, но были по крайней мере и тем уже довольны, что не лишились прочих.
Вскоре за сим настал у нас праздник Рожества Христова и вместе с ним начались и святки. Но оные были сначала как–то, по случаю помянутой перемены, не очень для нас веселы. Г. Албычев, возвратясь из Тулы, начинал уже собираться к отбытию от нас со всем своим семейством, и в третий день праздника дал вам у себя последний прощальный обед. А вскоре после того я распрощались мы с сим любезным человеком и проводили его почти со слезами; после чего и сам я 29–го числа сего месяца в Москву отправился.
Таким образом прошел и кончился и 1780–й год, достопамятный в моей жизни, во–первых, началом издавания моего «Экономического Магазина», познакомившего со мною всю публику и сделавшим всем почти имя мое с хорошей стороны известным, ибо я хотя оное и не сказывал, но множайшие знали, кто я таков. Во–вторых, основанием нашего театра и представлениями на оном, а в–третьих, прямо веселою и приятною жизнию, каковую мы в сей год провождали. А что происходило в последующий, о том узнаете вы из будущих писем; а сие дозвольте мне сим кончить и сказать вам, что я есмь ваш, и прочее.
(Декабря 13–го дня 1809 года).
1781 ГОД
ПИСЬМО 204–е
Любезный приятель! В каком положении и обстоятельствах застал меня 1781–й год, то видели вы из последнего письма; а теперь, начиная рассказывать вам о происшествиях в сей, также многим для меня достопамятный год, скажу, что я начало оного проводил в дороге, едучи из Богородицка в Москву, куда, как я прежде уже упомянул, отправился еще в конце минувшего года, на пятый день, после праздника Рождества Христова.
Поводом к езде сей в нашу древнюю столицу были разные происшествия и обстоятельства. Во–первых, писал ко мне возвратившийся за несколько времени до того из Петербурга в Москву князь, мой командир, чтоб я приехал к нему со всеми донесениями о волостных делах и привез бы с собою всю собранную в отсутствие его денежную казну. Во–вторых, имел я и сам множество кое–каких нужд в сем городе для исправления; надобно было кое–что искупить, а паче всего купить себе новую карету, ибо прежняя совсем почти уже изъездилась; а сверх того, хотелось мне очень повидаться с г. Новиковым и с ним много кое о чем поговорить, а особливо о том, не возьмет ли он напечатать и книгу мою «О благополучии человеческом» и другие, какие у меня есть сочинения и переводы. Наконец, повидаться и с племянницами моими, Травиными, находившимися тогда в Москве. И как все сие было и кстати, но случаю призыва князем меня в Москву, то и расположился я в оную и не на короткое время, а неделю или более съездить; и потому, отправив туда обоз с казною, велел отвезть и фуража для лошадей казенных, со мною отправляющихся, отправился вслед за ним и сам 29–го декабря, оставив все свое семейство и жену дома, которой хотя хотелось было и самой в Москву для покупок кoe–каких съездить, но как она была опять беременна и почти на сносях, то принуждена была остаться дома и препоручить уже мне все надобности свои, при помощи племянниц моих, исправить.
Итак, отправившись помянутого числа и в Туле побывав в последующий за сим день у губернатора, который принял меня опять как своего друга очень хорошо, поспел ночевать к родственнику нашему, г. Кислинскому в Федешево; а поутру, продолжая свой путь, завернул, хотя на самое короткое время, в свое любезное Дворяниново, где повидавшись с братом Михайлом Матвеевичем, успел побывать и у другого своего деревенского соседа, г. Басаргина. Тут, против всякого чаяния и к особливому удовольствию моему, нашел друга моего г. Полонского, с новым фаворитом его, г. Шишкиным, также и г. Огаркова. Все они обрадовались меня увидев, а г. Полонский всех более, и услышав, что я еду в Москву, просил меня, чтоб я пристал у него в новом его каменном доме, сказывая, что у него есть в нем нижние небольшие, но очень спокойные комнатки, где мне можно было расположиться и жить сколько мне угодно, а велел бы я их только вытопить, а до того времени пристал бы где–нибудь в другом месте; а о сем услышав, брат мои Михайла Матвеевич предлагал мне свой московской дом, чем я и был весьма доволен и поехал уже на готовую квартиру.
В Москву приехал я пред вечером, уже 2–го генваря и, расположившись на первый случай в братнином доме, спешил скорее нанять себе для езды карету и с утра 3–го числа и пустился в ней по всей Москве рыскать. Мое первое дело было, чтоб явиться к молодому моему командиру и поспешить сдать ему казну; но, едучи к нему мимо того дома, где жил г. Новиков, не утерпел, чтоб наперед к нему не заехать и с ним, по крайней мере, поздоровкаться. Он обрадовался крайне меня увидев, и принял наидружественнейшим и ласковейшим образом; а услышав, что я в Москве–таки сколько–нибудь пожить намерен, просил меня наиубедительнейше, чтоб я с ним почаще, и если б можно, то в каждой бы день виделся и всегда, когда не буду где–нибудь в другом месте обедать, приезжал бы к нему вместе хлебать щи, поелику он теперь уже обжился и свой стол имеет. Я и действительно нашел его живущего уже в верхнем этаже того дома, в просторнейших и порядочно убранных комнатах, и был, как заезжий человек, такому приглашению рад и охотно обещал приезжать к нему чаще.
Что касается до молодого князя, то сей принял меня хотя нарочито благосклонно, но все с прежнею своею княжескою глупою спесью и неприступностию, и по пословице говоря, ни горячо, ни холодно. И как на вопрос, долго ли я в Москве пробуду? я сказал, что у меня есть кое–какие и свои нуждишки для исправления, то воскликнул он: «О! так хорошо ж, живите себе сколько хотите, и приезжай ко мне временно, чтоб мог я с тобою кое о чем поговорить. К тому ж надобно нам похлопотать опять с архитектором, также искупить в богородицкий дворец всю нужную мебель, чтоб можно было в нем жить. Мне хотелось бы у вас будущую осень побывать и поездить с собаками». — Очень хорошо, сказал я на сие: мы вашему сиятельству будем ради, а в самом деле не то думал и охотнее желал, чтоб он сего посещения своего нас избавил. — «Много ли у вас в Богородицке зайцев?» продолжая, спросил он меня далее. — Не знаю, отвечал я: я не охотник, и не езжу, а думаю, что довольно. — «Нельзя и не быть! подхватил он: мне сказывали, что их много; но как у вас в соседстве есть много охотников, так не вели–ка ты их допускать в дачах волостных ездить, чтоб они у меня их не вытравили, а особливо Власова. Этот в состоянии вытравить их до единого». — Очень хорошо! отвечал я, и негодуя душевно, что сию материю почел он наиважнейшею, о чем со мною говорить, стал ему докладывать о привезенной казне. «Хорошо!» сказал он, и тотчас велел кликнуть своего секретаря и управителя, и по приходе их сказал мне: «Сдай вот ее им, а там поезжай себе куда хочешь, да отыщи нашего архитектора и дни через два побывай с ним у меня». — Хорошо, вашё сиятельство! и пошел сдавать казну, а сдав ее, проехал от него к старику отцу его.