— Как же бы, Андрей Трофимович, показать–то бы нам ваш театрик?
— Что, ваше сиятельство! — отвечал я ему, — театр наш будто какой правский {Настоящий.} и стоит ли того, чтоб вашему сиятельству его смотреть? Он ничего не значит. Между тем, если вашему сиятельству угодно, то он у меня к тому времени будет готов, как приказать изволите.
— Сегодня ж бы ввечеру! — подхватил он. — Княгине моей хочется его в особливости видеть, да и мы все посмотрим.
— Очень хорошо! — сказал я и пошел повещать детям и прочим, чтоб собирались.
Итак, в этот вечер и было у нас первое представление, для которого назначили мы «Необитаемый остров» и комедию «Приданое обманом». И князь, вошед в оный, удивился, увидев весь театр наполненный народом и услышав загремевшую при самом входе его музыку, заигравшую симфонию; ибо, чтоб придать нашему театру более блеска, то выписали мы сию заблаговременно от г. Сахарова.
— У тебя, братец, театрик как водится! — сказал князь, ко мне обратившись.
Но как подняли занавес и открылась наша прекрасная декорация, то удивился он еще больше.
— Браво! Браво! — воскликнул он. — Это хоть бы куда! Изряднехонько, право! Смотри, пожалуй, как он смастерил!
А не менее поразились сею неожидаемостию и прочие с ним бывшие в театре и нашего еще не видавшие. Игра детей наших, исправлявших в сей вечер дело свое очень удачно, всем им также полюбилась, и все смотрели на нее с приметным удовольствием, а особливо князь Иван Сергеевич, который игрою моего малютки–сына не мог налюбоваться довольно и то и дело бил в ладоши. Когда же начали играть комедию и появился на сцене наш Сезенев, то так всех всею игрою своею насмешил, что все громко и до слез почти хохотали, и он до того даже их удивил, что князь спросил меня: «Да где ты, братец, такого удалого старика подцепил? Он и на правском бы театре дела своего не испортил». — А каких бы лет почитали б вы его? спросил я князя. — «По крайней мере лет сорока или пятидесяти», сказал он. — А вместо того, он только четырнадцати лет и один из моих сродников, живущий при мне и учащийся. — «Нет, право! воскликнул князь, это удивительно и этому никак бы я не поверил. Пожалуй, покажи ты мне его по окончании действия». Тоже говорили и желали его видеть и все прочие. И я принужден был ему его представить после, и все не могли довольно восхвалить его за его способность и уменье так хорошо притворяться и представлять во всей форме старика. Словом, представлениями нашими все были очень довольны и изъявляли мне свою благодарность, прося, чтоб и в последующие дни доставлял я им такое же удовольствие.
Сия меня порадовало и так ободрило, что я начал было ласкаться надеждою, что дело пообойдется я у нас все будет хорошо. Но как жестоко я в том обманулся и как мало мог предвидеть тогда, что воспоследовать имеет после!
Не успел последующий день настать, как князь с превеликою гурьбою и отправился на охоту, пригласив с собою и нашего уездного судью г. Арсеньева, чему сей до бесконечности и рад был. Мы, провожая князя, желали, чтоб случай ему благоприятствовал и чтоб удалось ему наловить поболее зайцев. И как мы в том почти не сомневались, то и ласкались надеждою, что он оттого еще более повеселеет и к нам сделается добрее. Почему проводив его старались все мы о том, чтоб княгине без него было не скучно. Все наши городские госпожи съехались делить с нею время, а я заставил в зале играть музыку и употреблял все, что только можно было к доставлению им множайшего удовольствия.
Наконец наступил вечер и с сим возвратился князь с охоты, и что–то не весьма веселый. Любопытствуя узнать и расспрашивая у людей, не произошло ли в поле чего? и удачно ли было поле? услышал я от них, что зайцев хотя и натравили они несколько, но что князь был что–то все не весел, всех бранил и ругал и все сердился, а за что, того они сами не ведают. Сие привело меня в изумление и заставливало думать. Однако, как наступило уже время для театра, то доложил я князю, прикажет ли он? — «Хорошо! отвечал он; но пускай идет княгиня, и ты позабавь ее, а я устал и возьму отдохновение». Итак, в сей день ходили в театр только княгиня со всеми гостьми своими, а князь остался в своих комнатах с несколькими из своих прихлебателей, и занимался разговорами с ними о своих собаках.
В сей вечер мы дали две комедии: «Рогоносца по воображению» и «Отгадай, не скажу». И как дети и сии представляли очень удачно, то княгиня и все прочие, бывшие с нею, также и князь Иван Сергеевич были тем очень довольны и при окончания просили, чтоб я в последующий день я им также что–нибудь велел представить. — «Очень хорошо! сказал я. Если вашему сиятельству только угодно, так театр опять будет и дети постараются и завтра доставить вам удовольствие».
Как у князя за непременное правило положено было ездить всякий день в поле, то отправились они и в последующий за сим третий день на охоту, а мы между тем просили княгиню посетить нас в нашем доме; и как она от того не отреклась, то и постарались угостить ее у себя всячески и доставить ей наивозможнейшее удовольствие, чем она, будучи очень доброго характера, казалась быть и весьма довольною. Наконец, возвратился и князь с охоты и был в сей день веселее; и как подъехали к нему в сей вечер, с одной стороны другом его г. Власов, а с другой — обормот Темешов, то не только не отрекся иттить в театр, но пошел еще охотно, желая равно как пощеголять им пред приезжими; гостьми своими.
В сей вечер дали мы опять две комедии: «Новоприезжие» и «Три брата совместника», и игрою детей наших были опять все очень довольны и не могли довольно приписать похвал им. Сам г. Власов смотрел на представление их с удовольствием и не хотел верить, чтоб г. Сезеневу нашему было только 14 лет, а не больше, и я, по просьбе князя, принужден был ему показывать его в натуре.
Но сей раз, против всякого чаяния и ожидания моего, был уже и последний, что мы театром нашим веселились. Княгине хотя и хотелось было очень, чтоб мы представили ей и драму нашу «Несчастные сироты»; и как сию сперва никак было не хотелось мне представлять, поелику в сей пьесе надлежало бы мне самому действовать на театре, но как многие ко мне приступали о том с просьбою, то решился было на то опуститься. Но, с одной стороны, отъезд любезного князя Ивана Сергеевича, а с другой — приезд помянутых гостей, Власова и Темешова, все наше дело испортил, и переменя во всем сцену произвел то, что вместо того, что все у нас до сего времени шло хорошо и ладно, пошло у нас все на опоко и начались такие глупости и вздоры, что нам было уже не до театров, а, напротив того, все мысли наши заниматься стали уже иными помышлениями, а сердца наполняться досадами и неудовольствиями.
Чтоб объяснить вам, отчего произошла сия, всего меньше мною ожидаемая перемена, надобно мне, прервав нить моего повествования, возвратиться несколько назад и рассказать некоторые побочности {Побочности — здесь: подробности.}.
Место мое, по всем выгодностям, сопряженным с оным, уже давным–давно прельщало собою многих, и были люди, которые скрытно в том мне не только завидовали, но и желали в сердцах своих меня, буде бы только можно было, с оного столкнуть и вместо меня самим воцариться, не помышляя и не заботясь о том нимало, имеют ли они довольно всех нужных к тому способностей. В числе сих тайных завистников и моих по сему случаю недоброхотов были отчасти такие, которые молодому князю были по разным случаям знакомы, а отчасти и совсем незнакомые до того. И потому первые давным–давно начинали князю наговаривать на меня всякую всячину и выдумывать на меня всякие клеветы и небылицы, и тем из далека и сокровенным образом приводить меня к нему в ненависть. Но покуда продолжалось правление старого князя, то ничего дальнего им успеть против меня было не можно, а произвели они только то, что и тогда молодой князь сделался ко мне не весьма хорошо расположенным, что и доказал он в первый свой приезд к нам с отцом своим. Но как скоро вступил он в правление волостьмии и сделался моим командиром, то возобновилась их надежда к свержению меня из моего места. Они возобновили вновь все свои злоухищрения, клеветы и наговоры на меня, и тем подали повод ко всем тем неприятным явлениям, которые происходили в прежний и первый приезд князя сего к нам, как уже полного нашего командира, и о которых я уже упоминал в прежних моих письмах. У князя по сим наговорам и тогда уже на уме было отрешение меня от сего места, и по самому тому, желая чем–нибудь ко мне придраться и старался он покинутым образом, разъезжая по волости и встречного и поперечного шильническим образом расспрашивать, выводить из ума и всячески добиваться, не произойдет ли на меня какой ему жалобы. Но как он всеми своими ухищрениями не мог ничего успеть, и не нашед ничего, чем бы меня обвинить было можно, то сколько сие, а того более известная ему любовь ко мне старика–отца его и удержала его тогда от причинения мне какого–нибудь оскорбления; а сверх того, нашед у меня все в порядке и увидя множество моих трудов и стараний обо всем, да и все способности к управлению волостьми, и совестно ему было что–нибудь злое предприять против меня; а сие и попримирило было меня с ними несколько и поугомонило и завистников и недоброхотов моих в их против меня злоухищрениях.
Но как скоро слух о том распространился, что князь к нам опять сею осенью и наиглавнейше за тем приедет, чтоб поездить ему по волостям с собаками, то воспламенилось в них опять желание испытать не можно ли им, пользуясь сим случаем, каким–нибудь образом довесть князя до того, чтоб он меня отрешил от места и определил на оное кого–нибудь из них другого. Но как надобны были к тому какие–нибудь важные причины и с моей стороны вины, заслуживающие такую немилость, а таковых они, к прискорбию своему, не находили, то злобные, коварные и завистливые их сердца и внушили им самые бездельнические и плутовские средства и такие злоухищренные выдумки и клеветы, которыми надеялись они достигнуть до желаемого. А именно, они расположились воспользоваться в сем случае пылким и вздорным княжим нравом и известными им его слабостями и пристрастиями. Они положили в гнусном и мерзком совете своем привесть чем бы то ни было его на меня в большую досаду и сердце; и как не сомневались они, что он в бешенстве своем непременно оскорбит меня обидными словами, то за верное полагали, что я не снесу таких оскорблений и сам решусь проситься в отставку,