Я нашел его уже в церкви. И как к сему времени прискакал к вам и отец его, — то на другой день и предали мы его земле и погребли при гошпитальной церкви на острове, где и почиет прах его и поные, вместе с малюткою моею дочерью Варварою.
Отправивши сию печальную процессию чуть было я сам не занемог от простуды, но обязан был много я в сей раз своему простудному декокту. Впрочем, как была у нас в сие время уже глубочайшая осень и все надворные работы уже кончились, то засел я опять в кабинет для занятия себя письмом и разными другими упражнениями. Изданию моего «Экономического Магазина» оканчивался тогда уже пятый год и печаталась 20–я часть. И как г. Новиков не только не отказывался от дальнейшего продолжения издавания оного, но о том меня еще упрашивал, то, имея и сам к тому охоту, наиглавнейше старался я тогда о запасении в сие глубокое осеннее и первое зимнее время колико можно более материала для издавания в предбудущий год. И как дело сие чем далее продолжалось, тем по привычке становилось еще и легче, то и успел в оба последние месяцы сего года написать такое множество материи, что оной могло достаточно быть почти на целые полгода.
В сих сочинениях препроводил я все остальное время скучного ноября и первую половину декабря месяца. Но между тем не редко занимался и рисованьем и разыми выдумками, до сего искусства относящимся. Большая часть тех разных и особых работ и картинок, которые и поныне еще украшают собою мои стены, а особливо рисованные по золоту и серебру, или переведенные на стекла, были изобретениями и произведениями сего времени, и мы оба, с сыном, занимались сим приятным упражнением по несколько иногда дней и часов сряду. Впрочем, сын мой продолжал по–прежнему учиться у своего учителя с успехом. И дабы ему не было нужды ездить всякий день два раза домой, то, вместе с господами Толбузиными, и жил он у учителя на островке и был на полном пансионе, а к нам приезжал только по воскресеньям и в другие праздничные дни.
Между тем не упускал я ничего, что надлежало производить мне по делам, относящимся до волостного правления. И по желанию наместника, объездив все деревни, набрал я и мальчиков крестьянских для составления из них волостного училища. И как ко мне прислан был и учитель для обучения их грамоте по нововводимой тогда методе, — то училище сие мы положили поместить до того времени, покуда построятся оба новые подле церкви корпуса, в нижних покоях одного дворцового флигеля. При установлении сего нового и необыкновенного заведения, собственное намерение нашего наместника состояло в том, чтоб мальчиков сих, выучив грамоте, обучать потом музыке и сделать из них людей, годных к служению в разных должностях при волости, а если они впоследствии времени отдадутся г. Бобринскому, то и при нем в доме. Что впоследствии времени отчасти и совершилось, и все они, кроме очень немногих, сделались счастливыми, так что иные из них имеют ныне большие у себя капиталы, и за все свое счастие обязаны мне и тогдашнему моему их выбору и назначению, хотя они все, равно как отцы их, сначала крайне были тем недовольны и пролито об них множество слез. Итак, занимался я много и сим делом и частым посещением вновь основанного училища, и тем паче, что присланным для обучения их учителем был я не весьма доволен. Был он малый еще совсем молодой, происходивший из рода церковников и характера совсем распутного и негодного, так что надлежало за поведением его иметь бдительное око и удерживать его от многих шалостей, которым он до того был предан, что наконец не было почти сил и возможности к удерживанию его от оных.
Впрочем, не оставляли мы и осенних своих увеселений. И хотя таких домов было не много, с которыми могли б мы чередоваться съездами, визитами и вечеринками, однако мы довольствовались и теми, которые были, и нередко съезжались вместе, провождали вечера в разных играх и увеселениях. Временем же, по прежнему обыкновению, езжали кое–куда по гостям к приятелям нашим, живущим в деревнях, и угощали у себя приезжающих к нам, либо нарочно, либо при проезде чрез Богородицк и заезжающих к нам, и иногда дня по два и более у нас гостивших. И таковые заезды бывали к нам довольно часто. А нередко общество и беседы наши увеличивали и приезжающие к лекарю нашему со всех сторон лечиться, живавшие иногда целыми фамилиями по нескольку времени у нас в селе или городе и сводившие с нами дружбу и знакомство.
Сим образом провели мы почти не чувствительно всю нашу скучную осень. Началось зимнее время. Около половины же декабря получил я от командира моего г. Давыдова опять зазывную грамоту о приезде к нему в Тулу; ибо как он, по намерению своему, собирался тогда отправляться в Петербург, то нужно было ему со мною повидаться и запастись некоторыми по волостным делам бумагами. Итак, я 18–го числа декабря к нему в Тулу и поехал, где, против всякого чаяния и ожидания, обрадован был опять оказанным мне от наместника новым благодеянием.
Он, находясь в сие время в Петербурге, не позабыл там и обо мне и испросил у императрицы нарочитую прибавку к прежнему моему жалованью и прислал о том к нам свое повеление. Сия бумага, которою повелено мне было получать уже вместо прежних 600 по 750 рублей жалованья, получена была на другой день приезда моего в Тулу, и натурально произвела мне превеликое удовольствие, ибо, до тогдашнему времени, прибавочные 150 рублей, столько были велики, как бы при нынешних обстоятельствах 500 рублей. И я чувствовал к наместнику за то великую благодарность. Проводив 20–го числа командира моего в путь, возвратился в тот же день я опять к своим в Богородицк.
Легко можно заключить, что неожидаемым происшествием сим не мало обрадованы были и все мои домашние, а сие и причиною было, что мы как праздник Рождества Христова, так и все последние дни сего года, а первые наших святок, провели в ежедневных свиданиях с нашими городскими друзьями и знакомцами отменно весело.
Сим образом кончился тогдашний 1784 год, сделавшийся мне множеством приятных происшествий довольно достопамятным. Весь оный, по особливой ко мне благости Господней, препроводил я со всем моим семейством благополучно и ничего почти злого не воспоследовало. Всемогущая десница Господня защитила нас от всех несчастий, а напротив того осыпала многими милостями и благодеяниями.
Что касается до состояния, в каком находилось при конце сего года все мое семейство, то замечательно, что теща моя, которую продолжал я и тогда столько же любить и почитать как родную свою мать, была в обыкновенном своем слабом здоровьи, но которое, как казалось, было пред прежним довольно лучше. Что приписал я употреблению оною драгоценного шалфейного бальзама, который случилось мне в течение весны сего года из цветочных распуколок сего крайне врачебного и полезного произрастения сделать, которого нарочно для сего еще в предследовавший год насажено было у меня поболее. И как в сию весну было на нем превеликое множество цветов, то, обрывая нерасцветшие еще распуколки цветочные, настаивал я их в простом хлебном виде и получил чрез то тинктуру или настойку, о которой иностранные писатели утверждали, что в состоянии она даже продлить самую жизнь человека. Но что, по крайней мере, мы тогда заприметили, что ежедневное принимание сей тинктуры по небольшому количеству в водке, подкрепили очень много ее силы и здоровье.
Что касается до меня, то я хотя в сей год и очень много трудился, но не знал почти усталости и, благодаря Бога, во все течение оного был здоров. И хотя несколько раз я простуживался, но вылечивался опять столько же скоро своим неоцененным простудным декоктом. Наконец, перестала болеть у меня и моя вывихнутая нога, все до того времени меня беспокоившая. Словом, я во весь сей год находился в вожделенном здоровье.
Напротив того, жена моя во весь сей год подвержена была многим, хотя неважным болезненным припадкам, а особливо простуде, которая, под исход года, была ей в особливости тягостна, так что она оттого очень похудела. Причиною тому была наиболее истерическая болезнь, невоздержание в пищах (sic) и неосторожность при выездах, а паче всего — суетливый и заботливый ее нрав и душевное беспокойство, всегдашнему иппохондрическому ее сложению ей свойственное. Однако, и она никогда не была больна слеглою болезнью.
Что касается до детей моих, то большая дочь моя Елизавета достигла уже около сего времени до совершенного возраста и расцвела как роза, в полном своем блеске и красоте. Она была здорова, весела и так хороша, что все (и мы, и посторонние) не могли ею довольно налюбоваться. Как время уже было помышлять о ее замужестве, но воли Господней еще на то не было, и женихов, сообразных с желаниями нашими, еще не отыскивалось.
Сын мой Павел час от часу рос и развертывался более. Он прибавился гораздо уже ростом и становился час от часу умнее. Он упражнялся беспрестанно в науках и в работах разных и начал уже в исходе сего года помогать мне в переводах для моего «Экономического Магазина». В рисованиях и в других любопытных работах был он уже мне добрым помощником и мало–помалу начинал уже и сам выдумывать кое–что. Нрав и весь характер его выливался также наипрекраснейшим. Словом, я имел тысячу причин им веселиться и благодарить Бога за сей сниспосланный мне великий дар, ибо надежда моя об нем час от часу увеличивалась более.
Вторая дочь моя, Настасья, поднялась также около сего времени на ноги и сделалась уже почти полуневестою. По тихому и прекрасному ее нраву, а также по способности ко всему, была она всеми наши любима. В сей год была она несколько больна, но помогли ей слабительные. И как она оправилась, и она у нас и писала и училась, у меня, а более у брата, с которым была у нее особливая дружба, рисовать. Что ж касается до Елизаветы, то сия рисовала уже нарочито хорошо и всякими красками.
Третья дочь моя, Ольга, была еще почт ребенком, но не худым, подавала также о себе хорошую надежду. Она продолжала еще учиться писать и росла очень суха; наконец, оказалось, что причиною тому были глисты.
Наконец, меньшая моя дочь, Катерина, также росла и была в сей год игрушкою и утехою всему нашему дому и всем приезжающим к нам, и всеми была очень любима. Словом, была милым и любезным ребенком, и мы ласкались надеждою, что и она будет иметь хорошие свойства.